Долина забвения - Тан Эми. Страница 35

Как вообще можно считать подобную жизнь счастливой? Хотя, если бы я была китаянкой и сравнивала бы эту жизнь с другими возможными, я тоже могла бы поверить, что мне повезло здесь оказаться. Но я была китаянкой лишь наполовину и все еще крепко держалась за ту американскую свою половину, которая верила в иные возможности.

Доктор снова появился у нас в доме всего через несколько дней. Он отрезал одну из ног Матушке Ма, а на следующий день отрезал вторую. Она больше не могла ходить по дому, и ее носили в маленьком паланкине. Через неделю она потеряла черные пальцы. Потом ладони рук. Потом руки, пока ничего не осталось, кроме туловища и головы. Она всем говорила, что не собирается умирать. Она уверяла, что хочет жить дальше, чтобы относиться к нам лучше, как к собственным дочерям. Матушка Ма обещала баловать нас. Чем слабее она становилась, тем больше добрела. Она всех хвалила. Волшебной Горлянке она сказала, что у нее музыкальный талант.

На следующий день Матушка Ма уже не узнавала меня. Она ничего не помнила. Все исчезло из ее памяти, словно растворилось в воздухе. В бреду она воскликнула, что призраки Хурмы и комиссионера Ли пришли за ней, чтобы забрать ее на тот свет.

— Они сказали, что я почти такая же черная, как они сами, и мы сможем жить вместе и утешать друг друга. Так что я готова уйти.

Волшебной Горлянке было очень не по себе, оттого что Матушка Ма до самого конца верила в ее ложь.

— Тише, — прошептала она ей. — Я принесу вам супа, чтобы ваша кожа вновь стала белой.

Но к утру пожилая мадам уже умерла.

— Тяжелая жизнь может ожесточить даже лучших из людей, — сказала Волшебная Горлянка. — Помни об этом, Вайолет. Если я стану такой же, помни все добро, что ты от меня видела, и забудь о ранах.

Она омыла тело Матушки Ма, чтобы подготовить ее в последний путь, и сказала:

— Матушка, я всегда буду помнить о том, что вы похвалили мою игру на цитре.

* * *

Через неделю после смерти Матушки Ма к нам в дом пришла Золотая Голубка. Прошло пять месяцев с тех пор, как мы в последний раз виделись, но мне показалось, что она постарела на годы. Сначала во мне вспыхнул гнев. У нее была возможность рассказать матери, что я все еще жива. Она отняла у меня все шансы на спасение. Я хотела было потребовать от нее, чтобы она снова отправила письмо матери, но потом поняла, что веду себя как эгоистичный ребенок. У нее не было никакой возможности меня спасти. Мы бы все пострадали. С тех пор как я попала в «Дом спокойствия», я слышала множество историй о людях, которых убили, потому что они пошли против воли Зеленой банды. Я просто крепко обняла Золотую Голубку. Мне не нужно было ничего ей рассказывать. Она знала, как я жила вместе с матерью, знала, как меня баловали. И понимала, как сильно я страдала, считая, что мать больше меня не любит.

За чаем она рассказала нам, что дом потерял свой лоск. В углах скопилась грязь, на канделябрах повисла пыльная паутина. Всего через несколько месяцев мебель тоже стала потрепанной, и все, что раньше в интерьере казалось необычным и смелым, сейчас выглядело странным. Я представила себе свою комнату, шкатулку с перьями и ручками, полки с книгами. В памяти живо предстала моя комната для занятий, где через щель в портьерах за стеклянными дверями я видела, как Лу Шин и моя мать тихо переговариваются, решая, что им делать.

— Я покидаю Шанхай, — сообщила Золотая Голубка. — Собираюсь отправиться в Сучжоу, где жизнь более милосердна к пожилым. Я скопила немного денег. Возможно, смогу открыть какую-нибудь лавку или просто буду пить чай с подругами и играть в маджонг, как другие пожилые женщины.

Только одно она решила твердо: она никогда не станет мадам в другом цветочном доме.

— В наше время мадам должна быть жестокой и безжалостной. Ей нужно заставлять людей бояться себя и своих действий. Если она не будет жесткой, она с таким же успехом может просто распахнуть двери дома и позволить крысам и бандитам забирать все, что им вздумается.

Золотая Голубка принесла новости о Фэруэтере. Его теперь на каждом приеме обсуждали куртизанки и их клиенты. После того как он оставил в дураках мою мать, все только и говорили о том, какой он хитроумный и красивый. Никто даже не подумал, что он сделал что-то ужасное. Он просто американец, который обвел свою соотечественницу вокруг пальца. Мне стало больно от того, как мало в людях сочувствия к моей матери. Я никогда и не думала, что они так ее не любят.

В Гонконге Фэруэтер и Пышное Облако жили в усадьбе, на полпути к вершине горы. Но все деньги из-за его пристрастия к азартным играм и любви Пышного Облака к опиуму они растратили за месяц. Пышное Облако вернулась к жизни куртизанки, а Фэруэтер снова попробовал надуть бизнесмена — тайпана, члена еще одной триады.

Фэруэтеру не удалось завладеть деньгами тайпана. Вместо этого он завладел сердцем и невинностью его дочери. Слухи о том, чем закончилась его очередная афера, были единодушны: Фэруэтера засунули головой вперед в большой мешок с рисом — ноги у него при этом болтались в воздухе, — а затем сбросили в залив, где он тут же пошел ко дну. Я живо представила себе эту картину, и мне стало дурно. Но я не слишком-то горевала, что он погиб такой страшной смертью.

Когда Волшебная Горлянка ненадолго вышла, чтобы заказать чай и закуски, Золотая Голубка заговорила со мной по-английски, чтобы не стать источником сплетен для тех, кто нас подслушивает.

— Я знаю тебя с рождения. Во многом ты очень похожа на мать. Порой ты замечаешь слишком многое, видишь слишком ясно, и даже то, чего нет. Но иногда ты многого не замечаешь. Тебе всегда мало любви, которую ты получаешь. Тебе нужно больше, и ты страдаешь от того, что не можешь ее получить. И даже если этой любви очень много — ты ее не замечаешь. Ты тяжко страдаешь, потому что не можешь сбежать из темницы. Но однажды ты вырвешься отсюда. Эти страдания временны. И я надеюсь, что ты не обречешь себя на вечные муки, изгнав из сердца любовь из-за того, что с тобой приключилось. Это же могло произойти с твоей матерью, но ты спасла ее, после того как ее предали. Любовь, которую она способна чувствовать, подарила ей тебя. Ты растопила ее ледяное сердце. Однажды, когда ты покинешь этот дом, навести меня в Сучжоу. Я буду ждать тебя.

* * *

— Снимай обувь, — приказала Волшебная Горлянка. — И колготки, — она нахмурилась, — Вытяни носки.

Горлянка вздохнула и покачала головой, не отрывая от моих ступней пристального взгляда, будто могла заставить их исчезнуть силой мысли.

Через два дня в нашем доме должна была появиться новая мадам, и Волшебная Горлянка беспокоилась, оставят ли меня, чтобы она тоже могла остаться в качестве моей наставницы. Она заставила сапожника изготовить пару тесных туфель, в которых я могла стоять только на цыпочках. Он сделал высокие задники, чтобы замаскировать пятки, и еще обернул красные ленты вокруг лодыжек. В них ноги казались маленькими и неуклюжими.

— Пройдись по комнате, — приказала Горлянка.

Я начала с танцующей, словно у балерины, походки, но через пять минут уже с трудом ковыляла, будто безногая утка. Затем рухнула в кресло и отказалась от дальнейших попыток. Горлянка больно ущипнула меня за руку, чтобы я поднялась, но после первого же шага я споткнулась и сбила на пол подставку с вазой.

— Твоя боль — ничто по сравнению с той, что пришлось испытать мне. Никто не позволял мне садиться. Никто не позволял мне снять эти туфли. Я падала, ударялась головой, ушибла руку. И все это было зря.

Она подняла одну из своих уродливых ступней. По размеру она была немного меньше, чем мои, незабинтованные. На подъеме стопы имелся горб.

— Когда меня продали в семью торговца, никто не заботился о том, чтобы бинтовать мне ступни, и тогда меня это радовало. Позже я поняла, что мои ступни оказались неудачными по обеим статьям — и уродливые, и большие. Когда я только стала куртизанкой, то миниатюрные, будто лилии, стопы значили очень много. Если бы мои были меньше, меня могли бы выбрать первой красавицей Шанхая. Вместо этого я носила те же туфли, что сейчас сидят на твоих изнеженных ножках, и стала только шестой по счету.