Долина забвения - Тан Эми. Страница 65

— Можешь прийти ко мне в комнату? — спросила я, — Я должна посетить приемы, но я вернусь одна.

Той ночью он изучил мою географию: окружность моих бедер, расстояние между двумя любимыми холмиками, впадины, ямочки, изгибы и глубину, на которую проникли друг в друга наши души. Мы соединялись и отдалялись, соединялись и отдалялись, чтобы посмотреть друг другу в глаза, перед тем как снова погрузиться друг в друга. Я заснула, прижавшись к нему, а он обнял меня, и в первый раз за всю свою жизнь я почувствовала, что меня по-настоящему любят.

Посреди ночи я почувствовала, как меня сотрясает дрожь. Я повернулась к Эдварду. Он плакал.

— Я в ужасе от того, что потеряю тебя, — прошептал он.

— Почему ты так боишься именно сейчас? — я погладила его лоб и поцеловала.

— Я хочу, чтобы мы любили друг друга так сильно, чтобы нам стало больно от глубины чувства.

Его любовь была такой силы, о какой я уже не смела мечтать, считая, что она нигде не существует — может, только в моем духовном близнеце.

Эдвард умолк, затем глубоко вздохнул, выскользнул из постели и начал одеваться.

— Ты уходишь?

— Я готовлюсь к тому, что ты попросишь меня уйти.

Он сел на стул и уронил лицо в ладони. А потом посмотрел на меня и произнес безжизненным голосом:

— Я глубоко испорчен, Вайолет. Моя душа испорчена, а если наши души соединятся, то я поврежу и тебе. Я должен кое-что о себе рассказать. Я никому и никогда об этом не рассказывал, но если я буду скрывать это от тебя и приму твою любовь, то буду чувствовать себя подлецом. Как только ты узнаешь мой секрет, он отравит твою душу. Как я могу это допустить? Я слишком сильно тебя люблю.

Я немедленно возвела все защитные стены, оберегающие мое сердце, и стала ждать. Я хотела верить, что его рассказ окажется не так ужасен, как он себе его представляет.

Он посмотрел мне в глаза:

— Я рассказывал, что моя семья богата. Я был избранником, баловнем судьбы. Родители и дедушки с бабушками давали мне все, что я хотел. Я никогда не отвечал за свои поступки. Они вели себя так, будто я не мог поступить плохо. Я не виню их за то, что я сделал. В двенадцать лет я уже мог думать за себя сам и выбирать между добром и злом.

Это случилось в прекрасный летний день. Родители взяли меня на прогулку в горы, в Место Вдохновения, откуда открывался великолепный вид на водопад Хайнс Фоллс. У моего отца была картина с его изображением. Вообще говоря, у него было много картин с водопадами, и водопад Хайнс Фоллс в их ряду не казался каким-то особенным. Когда мы прибыли на место, то обнаружили, что оно уже занято — какая-то семья устроила там пикник. Я слышал, как отец сквозь зубы пробурчал: «Проклятье!» Они сидели аккурат на том месте, с которого отец хотел наблюдать за водопадом, — на плоском скальном выступе, расположенном на безопасном расстоянии от обрыва: около двенадцати футов. Мужчина и женщина поздоровались с нами. У них был сын примерно моего возраста и дочка, которой было шесть или семь лет. Рядом с девочкой сидела очень похожая на нее большая фарфоровая кукла — такое же голубое платье, вьющиеся светлые волосы.

Я всегда был проказником и любил пугать людей. Я наслаждался их страданиями. В тот день я схватил куклу девочки и подбросил ее в воздух. Девочка вскрикнула — как я и ожидал, — но я вовремя поймал куклу. Никто не пострадал. Девочка успокоилась и подошла ко мне, чтобы забрать куклу, но я снова подбросил ее в воздух. Девочка снова вскрикнула и стала просить меня: «Только не дай ей упасть! Она разобьется!» Девочка начала плакать, и я уже был готов прекратить свои проказы, как тут ее брат вскочил на ноги и закричал на меня: «Отпусти сейчас же ее куклу!» Никто и никогда мне не приказывал. Я ответил: «Что, если я не послушаюсь?» — «Тогда будешь ходить с синяком под глазом и разбитым носом!» — ответил он. Девочка кричала: «Отдай!» Их отец сказал что-то предостерегающим тоном. Вся эта буря эмоций заставила меня продолжать то, что я начал. Их отец и мать поднялись и направились ко мне. Я закричал: «Если кто-нибудь из вас сделает еще хоть шаг, я отпущу куклу и она упадет прямо на этот камень!» Они замерли на месте. Я помню, как от их беспомощного, жалкого вида я почувствовал свою силу. Я продолжал подбрасывать их красивую куклу в воздух. В то же самое время отец занял место, которое уже освободила семья, и смотрел в бинокль на водопад. Мальчик шагнул ко мне — и я, ухватив куклу за руку, размахнулся, чтобы она взлетела еще выше, и подбросил ее. Но внезапно ее рука оторвалась, что меня очень удивило. Я смотрел на странную маленькую ручку в своей ладони, не обращая внимания на куклу в воздухе, и мальчишка побежал на меня, задрав голову и вытянув руки — он хотел поймать куклу.

У меня до сих пор стоит перед глазами эта картина: кукла летит вниз головой, девочка застыла, в ужасе раскрыв рот. Мальчик с яростным героическим лицом кричит ей: «Я поймаю ее!» и бежит с запрокинутой в небо головой. И я вижу, как кукла падает не туда, где я ловил ее в прошлый раз. Похоже, что из-за оторванной руки она полетела правее, к обрыву. Я увидел, как она свалилась за обрыв. Мальчику удалось задержаться на самом краю. Руки у него были согнуты, и он яростно махал ими, будто курица крыльями. Я отчаянно хотел, чтобы он упал на спину и оказался в безопасности. Но вместо этого он качнулся вперед и застонал — ужасный звук исходил у него из самого нутра, а потом пропал, и на его месте не осталось ничего, кроме чистого синего неба. Из меня вышибло весь дух. Я говорил себе, что этого не может быть.

Я слышал, как его отец резко крикнул: «Том!» — будто приказывал мальчику вернуться. Его мать тоже позвала: «Том?» — будто спрашивала, не ушибся ли он. «Томми!» — кричала девочка. «Томми! Томми!» — я столько раз слышал его имя. Его мать с отцом подошли к краю уступа. Я не знаю, падал ли он еще и видели ли они его падение. Они продолжали звать его все громче и громче. Меня трясло. Я надеялся, что прямо под первым уступом есть второй, что мальчик все еще жив. Я медленно пошел к краю. Но отец схватил меня за руку и потащил за собой. Мать сразу присоединилась к нам. «Стойте! — закричал мужчина. — Сейчас же остановитесь! Вам это с рук не сойдет!» Мой отец даже не оглянулся. Он крикнул мужчине: «Мальчик не сделал ничего плохого!» Он потащил меня вперед, чтобы я шел быстрее. Мать сказала: «Это был несчастный случай». Отец добавил: «Что за дурак будет бежать к обрыву и не смотреть себе под ноги?» А потом я услышал вой женщины: «Мой мальчик, мой мальчик! Его нет! Он умер!» И я узнал то, что хотел. Отцу не пришлось больше понукать меня идти быстрее — я побежал со всех ног.

Дома они ничего не сказали о том, что произошло. Все шло как обычно. Но я видел, что они всё еще об этом думают. Я пошел в свою комнату, и меня вырвало. Я был в ужасе, потому что не мог выбросить из головы картину, как мальчик опрокидывается вперед с обрыва. Я продолжал слышать крики девочки: «Томми! Томми!» — будто он был и жив, и мертв в одно и то же время. Он умер. А я остался в живых, но со злом в душе. Два дня спустя я заметил, как отец вырывает из газеты страницу, комкает ее и кидает в камин. Он зажег огонь и даже не посмотрел, как она горит. Отец вышел из комнаты, будто хотел уйти и от семьи, и от того, что я сделал. Мне пришло в голову, что отец стоял на выгодной точке обзора, где он прекрасно видел, как падал мальчик. Как он мог так равнодушно относиться к тому, что увидел? Но он не сказал ни слова. Я тоже ничего не сказал. Я ненавидел себя за то, что не могу произнести ни слова. Отец спас меня от позора, а я был таким трусом, что позволил ему это сделать. Я никогда никому не признался в этом поступке.

Я жил с этой тайной тринадцать лет, и куда бы я ни пытался сбежать, память о том, что случилось, все еще со мной. Будто этот мальчик стал моим постоянным спутником. Я представляю, как он тихо смотрит на меня и ждет, что я признаюсь в том, что убил его. В мыслях я много раз говорил ему, что это моя вина, что я был жесток к нему. Но он не прощает меня. Он хочет, чтобы я рассказал об этом всем, и мне нужно это сделать, но я не могу. Каждый день все вокруг напоминает мне о том случае — чистое синее небо, маленькая девочка, газета на столе, картины с водопадами, — и я думаю, что это не был несчастный случай. Мне было суждено стать жестоким. Мальчик умер из-за меня, и я никогда никому в этом не признавался.