Фуллстоп (СИ) - Грау Герда. Страница 29

— Не более жестокая, чем то, что делают у нас с создателями цветов. Человек рожден быть свободным и познавать мир. Если картина мира перестает описывать мир, ей приходит конец. Как ни держи границы на замке. Только болезненнее и дольше умирать будет. И кстати, о создателях, — голос редактора изменился, стал деловым и ровным, — где ты оставила Александра Дмитриевича?

Нина Ивановна помолчала, опустила голову.

— В холле.

— Надо бы его отсюда увести.

— Хорошо, — слово прозвучало как шепот опадающих листьев.

— И ты уходи вместе с ним.

Нина Ивановна внезапно крепче сжала пальцы на его плече и замотала головой. Сан Саныч выбросил сигарету вниз и снял ее руку с себя.

— Сейчас же, — приказал он тоном, не терпящим возражений. — Скажете, что не нашли меня с тетрадью в здании, дальше мы сами разберемся. Но чтобы вас тут близко не было через пять минут.

Александр не услышал дальнейшего разговора — балконная дверь закрылась, а чуть позже каблуки Нины Ивановны застучали на лестнице, сначала медленно, потом быстрее.

Он подождал, пока их звук перестанет быть слышно, и только после этого поднялся во весь рост, чувствуя, как кровь разгоняется в венах, прошивает иголками пострадавшую прошлым вечером в беготне по кустам ногу, заводит сердце до состояния предстартовой дрожи мотора и барабанной дробью бьет в виски.

Глава 15. И точка!

В школе Александр никогда не дрался. Нарочно сделать больно живому существу, даже здоровому забияке Ваське Смолкину с третьей парты, было выше его сил. Пусть и под девизом справедливого возмездия. Поэтому, догнав редактора в коридоре, он использовал свое единственное преимущество перед ним — напрыгнул с разбегу всем весом и сбил с ног. Атаку заглушила толстая ковровая дорожка, нападение стало для Сан Саныча неожиданностью. Они вдвоем по инерции слетели с ковра, проехались несколько метров по каменному полу до зала отдыха с деревянными панелями, и там, у стеклянной перегородки, остановились. Света здесь уже было мало, но все-таки достаточно, чтобы увидеть цель.

Александр ожесточенно выдрал тетрадь из рук редактора, после чего свернулся вокруг нее эмбрионом и даже колени поджал, чтобы добычу не выдернули снизу.

— C ума сошли? — осведомился редактор, поднимаясь на ноги. — Вы что делаете?

— Дерусь с вами, — очень логично ответил Александр. — Я не законопослушный. Отдаю должное вашему грандиозному замыслу, но только такого мира божьего я не принимаю.

Сан Саныч опешил, но в следующую секунду расхохотался.

— Ах, вот оно что, Иван Федорович, — выдавил он сквозь смех. — Напугали, если честно. Не лежите на грязном полу, встаньте немедленно.

— Нет уж, я полежу лучше, — злобно отозвался Александр. — Я же тряпка, буду оправдывать звание. Это моя тетрадь.

— Непременнейшим образом ваша, — покладисто ответил Сан Саныч, доставая сигареты и зажигалку. — Никто не спорит и даже не трогает. Только, умоляю вас, не простудитесь. А за тряпку каюсь и прошу прощения, вы не заслуживаете.

— Да наплевать вам на самом деле. Отойдите от меня, или я сейчас эту чертову тетрадь разорву на части. И съем.

Поняв, что Александр не шутит, Сан Саныч послушно сделал несколько шагов назад, к лифтовой нише.

— Еще дальше, — потребовал Александр, оценив расстояние. — И только попробуйте выйти оттуда.

— Вот в углу я давненько не стоял. — Зажигалка в руках Сан Саныча издала сухой щелчок. — Наверное, с детского сада.

Ориентируясь на неподвижность огненной точки, Александр поднялся и с какой только мог скоростью захромал за стеклянную перегородку в зал отдыха. Там он поспешно закрыл дверь, но поскольку запорного механизма в ней не было, то пришлось держать ее свободной рукой за отверстие в стекле. При желании более сильный противник мог легко вытолкнуть ее в обратную сторону — вместо ручки на двери был деревянный кругляш без единого намека на замок.

— Дальше-то что, Александр Дмитриевич? — громко спросил редактор со своего места. — Есть какие-то предложения?

Александр, не отпуская двери, вытер взмокший лоб о сгиб локтя.

— Да. Есть. Погасите цветок.

Это прозвучало так просто и буднично, точно он просил погасить свет в кабинете после работы.

— Ни за что.

Даже не видя его в темноте, Александр понял, что выразительные губы Сан Саныча сложились в ту презрительную гримасу, которую он знал до последней морщинки у редакторского рта, сотню раз видел после особенно цветистых собственных перлов в тексте, которые тут же изгонялись безжалостно и однозначно. Темное бесконтрольное бешенство затопило его до макушки и сорвало все заслонки.

— Они должны увидеть, что вы сделали это добровольно, — заорал Александр, прижимаясь лицом к дверной щели, чтобы его было лучше слышно. — Нина Ивановна на вашей стороне, у нее особые полномочия, я тоже скажу им, что вы сами. Нас будет двое, мы подтвердим. Пройдете эту проклятую проверку, и все останутся живы и здоровы. Пострадает только цветок, я даже ничего не почувствую.

Сан Саныч вдруг сел на пол прямо там же, у лифта. Огненная точка замерла в полуметре от пола, и Александр позволил себе снять нагрузку с больной ступни, плюхнулся на поручень кресла, стоявшего у стеклянной стены рядом с дверью. Вместо облегчения нога с пережатыми венами заныла в два раза интенсивнее.

— Ничего не почувствуете? — усмехнулся Сан Саныч. — Это вам ваши друзья с проходной сказали? Да нет, Александр Дмитриевич, это только кажется. До операции. И некоторое время после. А когда наркоз отойдет, ты, бегун на длинные дистанции, поймешь, что тебе отрезали ноги.

Александр затаил дыхание — такого голоса он никогда не слышал у редактора, хотя казалось, за пять лет знакомства слышал его всяким.

— Все вокруг будут уверять, что полно других прекрасных занятий, и ты поверишь на какое-то время, но это быстро пройдет, потому что сколько бы их ни было, этих прекрасных занятий, тебе, лично тебе, будет недоступно одно-единственное, составлявшее всю твою жизнь и ее смысл. Не будет ни ветра в лицо, ни ленточки, которую ты рвешь своей майкой, ни сливающихся на огромной скорости лиц на трибунах. Никогда. И это «никогда» станет бесконечным шоссе, уходящим за горизонт пустыни. Ни проехать, ни перейти…

Сан Саныч замолчал, сигарета его потухла. Александр шумно сглотнул.

— Идите вниз, Александр Дмитриевич, — повысил голос редактор. — Делайте, как скажет Нина, и будет шанс еще побегать наперегонки с ветром, обещаю. А тетрадь отдайте.

Он поднял руку ладонью вверх, но в этот момент тишину разорвал пронзительный крик.

— Саша!

Эхо вскинулось и заметалось по каменному холлу, отражаясь от стен с каким-то дробным усилением. Они сорвались с места одновременно, в два прыжка пересекли зал к торцевому балкону и навалились на ограждение из прутьев.

Темноты уже не было в помине — уродливый фонтан ярко полыхал, превращенный тряпичной обмоткой в факел. В свете его огня картина сверху открывалась во всей полноте и ясности.

На верхней площадке лестницы стоял Солонина со своим приемником «Сокол». Дживан оседлал одну из тумб ограждения, а парой ступеней ниже столовский парень и бесцветный «мальчик» вдвоем удерживали Нину Ивановну, каждый со своей стороны, за руки и плечи одновременно, не давая ей поднимать голову.

Александр похолодел. Как это получилось? Она вышла искать его на улицу, не найдя в холле? Хотела спрятать копию?

— Добрый вечер, — приветливо поздоровался снизу Дживан, болтая ногами, как школьник.

Пиджака на нем уже не было, рукава рубашки были подвернуты до локтей, и огонь факела отражался от лезвия ножа, который он держал в руке. Обычный столовый нож. Свет на лезвии то вспыхивал, то гас, как сигналы азбуки Морзе.

— Знаете такую песню, Александр Дмитриевич, — продолжал Дживан, — «Люди все спать должны, но не на работе»? А мы вот пока еще на работе вашими стараниями. Что скажете, уложимся в оставшиеся два часа протокола или играем в прятки дальше?