Побег Крамера - Алехин Леонид. Страница 1

С жилищем мне не особенно повезло. Да. Комнатка четыре на четыре метра, стены из плотно пригнанных друг к другу белых плит. Спальная ниша, отверстие, гхм, санузла в углу. Всё.

Совсем забыл, еще камера панорамного обзора под потолком. Для круглосуточного утоления любопытства по поводу моей персоны. Свет, кстати, не гаснет никогда.

Впрочем, эта камера немногим отличается от моего прошлого пристанища. Только там было побольше места, поменьше режущей глаз стерильной белизны. И несколько гимнастических снарядов, на которых я мог упражняться или просто висеть сколько душе угодно. Их мне очень не хватает.

Но сказать по правде, я совсем не хочу обратно. Там все напоминало мне о моем первом жилище, которое я хотел бы забыть, но не могу. Оно постоянно возвращается ко мне в кошмарах. Запахом гнили и испражнений, воплями соседей, сводящим с ума недостатком пространства.

Не знаю как вы, а я хотел бы никогда не видеть сны. Даже те, приятные, с участием Лидии или моих бывших подружек. От них все равно муторно и хочется набить неизвестному кому морду.

Просто закрывать глаза и проваливаться в темноту. Увы, яйцеголовые установили, что сны являются неотъемлемым признаком высшей мыслительной деятельности. Ха, сказать вам, где я видел эту «высшую мыслительную деятельность»?

Я встаю и ковыляю к отверстию сортира, чтобы присесть над ним в корявой и неудобной для моей анатомии позе. Раньше я гадил в знак протеста перед самой дверью. Но после того как полковник Бауэр наступил в это своим безупречно надраенным ботинком, мне урезали паек. Теперь приходится выдавливать (ха-ха) из себя цивилизованность.

Кстати о пайке. Когда уже принесут жрачку?

Вот с питанием в старое время было лучше. Сплошные натурпродукты, ни грамма синтетики. Даже когда я уже участвовал в Проекте, такой лафы не было.

Нам подсовывали всякую дрянь вроде витаминизированных йогуртов, на две трети состоявших из гормональных стимуляторов и кальция. Настоящая рвота.

Ежедневно мы получали добавку в виде внутримышечных инъекций. И бог-знает-что-еще нам вводили нерегулярно. Наверное просто, чтобы посмотреть каким цветом из нас полезет на этот раз. Да.

Но настоящим адом были прививки препарата «А». Из моей группы шестеро скончались еще в первый месяц. Уверяю вас, их смерть была не самым приятным зрелищем.

Четверым оставшимся, включая меня, сократили дозу. Но это все равно не принесло большого облегчения. Вы можете представить, что ваш мозг распухает в черепной коробке, как тесто на дрожжах? Нет? А я могу. Не потому, что у меня такое хорошее воображение. Я испытал это на себе. Как и многое другое, о чем вы даже не имеете понятия.

Например, тренажеры.

По глухой возне за дверью я предположил, что пришло долгожданное время кормежки. Пора бы уже. Мой живот громко урчал, требуя внимания. Последний месяц я его не очень баловал.

Я успокаивающе похлопал по животу ладонью. Терпение. Как было написано в нашем тренажерном зале: «Терпение и Прилежание».

Первого мне всегда не хватало. Особенно когда мы перешли к программам ускоренного обучения. В тот день за пультом впервые оказался лысый безумец Перье.

Оглушительный вопль сирены заставил меня подскочить и забиться в дальний от двери угол. Подобное поведение напоминало об изжитых условных рефлексах и аттавизмах психики.

Допускаю, оно казалось моим тюремщикам постыдным. Хотел бы я увидеть их на моем месте.

Я забыл упомянуть ошейник и линию.

Красная линия проведена поперек комнаты, разделяя ее пополам.

Ошейник, как следует из его названия, красуется у меня под подбородком.

Линия это просто линия, ничего больше. А вот в ошейник вмонтирована уйма хитрой начинки. Он измеряет мой пульс, давление, уровень кровяных примесей и прочую лабуду.

Самое неприятное в нем это адская машинка. Через микроскважины в шейных позвонках она соединяется с болевыми центрами моего несчастного измученного мозга.

Машинка срабатывает, когда дежурный офицер, следящий за мной через камеру под потолком, прижимает пальцем красную кнопку, подписанную «Крамер» или «Объект 1-9». И я, тот самый Крамер, вкушаю поток дистиллированной Боли так долго, как ему вздумается.

Я сполна узнал, что это такое на ранних стадиях обучения. На нас опробовали новые методики стимулирования мыслительной деятельности. За неправильный ответ полагалось несколько бесконечных секунд мучений. За правильный нам выдавали крохотную порцию рая.

Старые недобрые кнут и пряник. В обновленной упаковке из нейронных технологий и педагогических методик господина Франсуа Перье. Боль и наслаждение, преподносимые нашим нервам напрямую, в обход внешних рецепторов.

Увы, с тех пор осталась только боль. Наслаждение приходится добывать вручную под унизительным надзором следящей камеры. К счастью я не успел обзавестись комплексами на сексуальной почве, от которых страдает большинство сапиенсов Североамериканского Континента.

С болью проще. Достаточно оказаться чересчур близко от красной линии, когда открывается дверь.

В дверном проеме мелькнул краешек белого халата. Я не на шутку обрадовался, решив, что Лидия пришла навестить меня. Черт возьми, это была бы неплохая замена пропущенному обеду!

Увы, неоновый свет ламп плещется на гладкой и невероятно блестящей лысине. Под этим куполом самый выдающийся мозг нового тысячелетия (так этот мозг привык о себе думать). Мозг полный невероятных теорий, рискованных опровержений и смелых гипотез. Они уже принесли своему владельцу несколько национальных премий и международных грантов. Если опубликовать данные о результатах Проекта, то к ним добавится и Нобелевская.

К сожалению препарат «А» был изобретен им слишком поздно. Усилия, затраченные на выращивание этого мозга естественным путем, оказались чрезмерными. Как для остального тела, так и для характера сего титана научной мысли.

Говоря простым языком, уважаемый профессор Ф.Перье смахивает внешне на изможденную опытами белую лабораторную крысу. Он совершенно лысый альбинос, лишенный бровей и скрывающий кроличьи глаза за нейтрально-серыми контактными линзами.

Кого как, а меня его вид бесит. К тому же он ММ. Мегаломаниакальный Мудак.

– Эй, привет, профессор, – говорю я из своего безопасного угла.

После операции на голосовых связках дикция у меня все еще хромает, особенно твердые согласные. Но я вполне членоразделен. Только после долгого разговора кажется, что глотал бритвенные лезвия.

– Сегодня вы особенно хреново выглядите. Опять желудок беспокоит?

Перье кротко смотрит на меня из-под набрякших век. Он давно решил не реагировать на мои выпады, и принимает их со стоическим терпением.

Терпения редко хватает надолго.

– Здравствуй, Крамер. Спасибо за беспокойство, мой желудок в полном порядке. А вот о твоем этого не скажешь. Мы взяли пробы кала и опять обнаружили в нем явный переизбыток шлаков.

– К чему вы это мне рассказываете? – удивляюсь я. – Нравится ковыряться в моем говне, на здоровье. Но не делитесь результатами со мной. Не хочу портить себе аппетит.

– Аппетит, – Перье неприятно улыбается, и меня охватывает предчувствие очередной пакости. – Надеюсь, ты заметил, что сегодня кормление задерживается?

– Еще бы, – я выбираюсь из угла и начинаю прохаживаться из стороны в сторону. – Надо думать, чтобы вы и полковник Бауэр лично могли снять пробу с блюд?

Сегодня его не пронять. Профессор явно приготовил для меня нечто сверхнеприятное. Мысль об этом придает ему сил.

– Меня восхищает твое чувство юмора, Крамер, – говорит он все с той же мерзкой ухмылкой. – Но оно не поможет тебе получить еду.

Я понимаю, понимаю – пора остановиться. Но меня уже несет вовсю.

– Голод в качестве воспитательной методы? Не кажется ли вам, профессор, что это устаревший подход? В прошлом столетии ваши немецкие коллеги добились таким путем немалых успехов. Признайтесь, именно они вас вдохновляют.

Лысина Перье наливается кровью. Приведенное мной сравнение явно ему не льстит.