Двенадцать друзей Бошена (СИ) - Багрянцева Влада. Страница 15

— Вот молодец, — похвалил Харви, когда увидел, что экран стал черным, — додумался выключить свет.

Он наконец-то понял, от кого исходит этот запах, и очень этому удивился. Никогда бы не подумал, что его истинный будет кем-то вроде Дарена. И сейчас сидел в полном раздрае, анализируя и запах, и обстоятельства, и поведение художника, думая, как бы потактичнее ему об этом сообщить.

Но звуки, доносящиеся из душевой, очень вдохновляли, особенно в такой опасной близости с истинным.

Вначале это были очень тихие, но красноречивые стоны, судя по голосу, Боба. Затем его же хныканье и поскуливание, потом он бормотал что-то неразборчивое, торопя Тима, а потом так вскрикнул, что у Харви скрутило в паху. А когда с экрана донеслись влажные чмокающие звуки и кто-то заскулил, Харви охнул и зажал член между ног, неловко поерзав на диване.

— Ну потерпи, потерпи, сейчас пройдет! — на всю комнату разнесся тихий хриплый шепот Тима.

Поцелуйчики, влажные шорохи и прерывистые вздохи, по которым непонятно, плачет кто-то или наслаждается, создавали такое сексуальное напряжение, что Харви был готов кончить и без визуального сопровождения.

Закончилось все там довольно быстро писком, длинными стонами, сорванным дыханием, и пилот даже зауважал Тима — молоток, без одного звука кончил.

Вздохи и шорохи стали катализатором, который запустил процесс бурления гормонов во всех, кто имел возможность причаститься к этой сцене. Харви, повздыхав, многозначительно поправил ремень на штанах и покинул зал, зная, что с наскока такие вещи не делаются, а Дарен, разозлившись внезапно на самого себя, совершенно молча зачем-то продолжавшего под звуковую порнуху сидеть на диване, отправился на кухню. Звякая рюмками и переставляя емкости в мини-баре, он нашел наконец бутылку с джином, сгреб ее вместе с апельсиновым соком и вышел со всем этим на террасу, где уселся в кресло-качалку и занялся смешиванием ингредиентов.

Злился он на то, что в доме, где полно красивых и доступных мужиков, он не мог расслабиться — ни с кем из них. Хотелось изучать только один внутренний мир — омеги с родинками на изумительной заднице, которая была так же сейчас недоступна, как ядерное оружие для Африки. Можно подумать, этому Джесси не хотелось секса. С его-то задницей. Или хочет, но ломается? В памяти всплыла интонация, с какой ведущий обычно подстебывал его, милая и раздражающая одновременно картавость, и быстро налакавшийся Дарен ощутил прилив энергии и возбуждения. Подскочил, постоял с минуту, выстраивая вектор движения, а затем зашагал к комнате Джесси. Тот открыл со второго стука, придерживая кружочки огурца на лбу.

— Джесси, Джесс, скажи: маленький цифровой ревербератор реверберировал, реверберировал, да не выреверберировал. — Дарен, прилепившись к косяку, не давал закрыть дверь сразу.

— Вот доебался! — цокнул омега, чуть не роняя от возмущения кружочки. — Давай ты сейчас уйдешь сам, ок?

— Пока все не полетело в талталалы?.. Джесси, пожалуйста, скажи «рыба».

— Селедка.

— Виноград?

— Изюм. Вали давай!

Джесси дернул дверь на себя так резко, что Дарен, не удержавшись, плюхнулся на пол и хорошо приложился об косяк головой. Поднимался он уже в другом расположении духа, далеко не игривом. Подцепил с пола огуречный кружочек, аккуратно положил на дверную ручку — по неизвестной причине — и пошел к себе. В комнате он добыл из сумки пакет с восковыми мелками, нашел среди них завернутый в бумагу уголь и вернулся к комнате Джесси. Тут, на стене, он и принялся рисовать ведущего в полный размер, стоящего на четвереньках, с похабно зовущей приподнятой задницей, в разодранных трусиках и с жалобно сдвинутыми бровями. Каждую капельку пота, стекающую по бедрам смазку, слипшиеся от слез реснички он выводил с таким остервенением, что сам почти кончил в процессе.

Да любой бы кончил, смотря на изображение молящего трахнуть себя Джесси.

— Вот это тебя накрыло… — послышалось за спиной, и кто-то отобрал у него уголек, уводя затем от стены. — Пошли на крышу, воздуха хлебнешь.

Ебаться желалось нестерпимо. Большой и уютно пахнущий кто-то — лицо расплывалось — весьма опрометчиво погладил его по плечу, когда они сели на скамейку, и Дарен, уже не задумываясь, на чистых инстинктах, которые вели его без включения мозгов, влез всем нетерпеливым собой на чьи-то колени, потерся стояком о стояк и вгрызся в раскрывшиеся под напором губы. Кто-то так же жадно вгрызся в ответ, ухватив его за шею, опрокинул на скамейку и перевернул на живот, стягивая джинсы до колен. Член стоял колом, работая домкратом, но то, что втиснулось ему в зад, по размерам походило на что угодно, кроме полового органа. На газовый баллон, например.

— Харви, сучара! — мгновенно узнавая, взвыл Дарен. — Я тебе разрешал?

Однако в последующие разы, когда его рот открывался, из него доносилось лишь протяжное «да» и «вставь мне по гланды, выеби меня своей дубиной».

Шло хоть и почти насухо, на одной смазке, которую удалось выдоить из члена летчика, но было на редкость кайфово, видно, что летчик умел управлять не только самолетами. А когда на этом члене еще и начал набухать узел, распирая изнутри все, что можно, Дарен взвыл уже от какого-то оглушающего ощущениями оргазма.

Трезвея, но не до конца — ха, смотря до какого, — он поморгал, потрогал себя за укушенную ягодицу и отрубился.

Утром, выбравшись из собственной постели в том же, в чем его, судя по всему, и уложили, он охнул, оглядел пустую комнату и решил, что душ нужно принять как можно скорее. В коридоре он столкнулся с разулыбавшимся при виде его Харви, сощурился и предупредил:

— Если скажешь хоть слово, я тебе вмажу.

Харви улыбнулся еще шире — наверное, решил, что это такие брачные игры, принятые в творческой среде.

Пока Дарен отмывался в душе, не веря себе, что он не порван, цел, вытрахан на совесть и организм, в отличие от мозгов, счастлив и сыт, выматерил шепотом всех, кого знал, включая мистера Бошена, Джесси, который, облачившись в комбинезон, деловито закрашивал белой краской наскальную живопись на стене. Однако фото этой стены уже разошлось по рукам, и сам Джесси, хмыкнув, сохранил его в папке ноутбука под названием «мое».

За завтраком те, кто вчера активничал в плане секса, сидели как мыши под веником, в отличие от тех, кто узнал о ночных приключениях из рейтингов и комментариев. Все-таки актеров среди потрахавшихся не было, и знать, что все это снималось на камеру, для простых участников шоу было и странно, и стыдно. Хотя и приятно. Тим теперь ходил за Бобом как приклеенный, и даже те, кто пропустил ночной сеанс сексотерапии, уже догадались и порылись в комментариях к выпуску, чтобы знать практически все подробности, и теперь усмехались, перешептываясь, а некоторые и завидовали. Харви тоже было попытался присоседиться к Дарену, но тот так зыркнул, что сразу стало понятно: зая не в духе.

«Понял, не дурак. Дурак бы не понял», — подумал про себя Харви, а сам наклонился к отвернувшемуся Дарену, вклинившемуся за стол между библиотекарем и целителем, и прошептал на ушко:

— Зая, ты не думай, там было темно, и никто тебя не разглядел.

Хотел было добавить про Джесси, но решил не при всех. И так зая нервничал.

А у Харви было чудесное, просто волшебное настроение: когда он шел мимо закрашивающего рисунок ведущего, разглядывая, как аккуратно и враскорячку медленно идет впереди Дарен, Джесси отложил кисточку, глянул на каракатицу и следящего за ним любовно летчика и подскочил, внезапно целуя того в щеку.

Это было неожиданно. И Харви почему-то подумал плохое.

— Знаешь, Джесси… — он виновато развел руками, — я вообще-то не по омегам, но против тройничка ничего не имею. Только давай так — тебя будет жарить Дарен, а я — его. Прикинь, как ему будет, а?

Джесси раззявил рот, закрыл, открыл, закрыл и снова открыл, покраснел и юркнул к себе в комнату. И только тогда до Харви дошло, что, может, Джесси не это имел в виду. Он даже к завтраку не вышел. Но испортить настроение Харви не мог никто. Даже прилипчивый Элмер со своими лекарскими лекциями.