Маленькая женская хитрость - Хмельницкая Ольга. Страница 3

— Честно говоря, я боялся, что наш Стасик, этот паразит тигроидный, тварь дрожащая, найдет город и попытается скрыть от меня его координаты, но то, что он напишет статью и побежит ее печатать… Это колоссально!

Лиля все так же сидела на диване. На ее длинных ногах были оранжевые шлепанцы с игривыми пластиковыми подсолнухами.

— Ну папа, мы же не знаем точно, что там, в этой статье. Может, он вообще ничего Невской не приносил, может, у него с ней роман, — Лиля наклонилась, протянула руку и поковыряла ногтем ярко-красный педикюр.

— А чего ж он тогда бегал, прятался? А? Носом чую, Лиля, что он написал статью и координаты там указал. Нет других вариантов, просто нету, потому что Тигринский у нас все время на глазах был, с Невской он, вероятно, и незнаком даже, поэтому пойти он к ней мог только по одному делу — хотел опубликовать статью. А Невская теперь все сделает, чтобы эти материалы напечатать и нам насолить.

Стручков, раздражаясь все больше, подошел к глобусу, открыл его и вытащил бутылку розового крымского муската, потом поморщился, выругался, сунул бутылку назад в деревянные недра и выудил оттуда мерзавчик. Он открыл его, отхлебнул водки и скривился. Лиля наблюдала за родителем, сидя на диване и болтая длинной ногой. Кроваво-красный лак при этом тускло поблескивал в такт ее движениям.

— Нам нужна эта статья, — наконец произнес Стручков, переведя дыхание. — Эта вонючая морда два года сидела, данные расшифровывала. Кто ж знал, что у него духу хватит статью написать и попытаться опубликовать ее в «Вестнике». Лилёк, статью надо забрать, а Тигринского… Потолковать с ним надо серьезно.

— Нет проблем, па, — протянула та лениво. — Кабинет Невской не закрывается. Хуже будет, если эта стерва заберет материалы домой…

Профессор окончательно рассердился, отправил недопитый мерзавчик назад в глобус. Тот звякнул и глухо стукнул о дно в районе Антарктиды. Не в силах сдержать отрицательные эмоции, Стручков пнул пуфик еще раз.

Аля выключила свет, вышла в полутемный коридор, поплотнее закрыла дверь и попрощалась с Зульфией, которая была единственным человеком в НИИ, приходившим вовремя и никогда не уходившим до официального окончания рабочего дня. Зульфия, одетая по обыкновению в строгий костюм, делающий ее похожей то ли на школьную учительницу, то ли на тюремную надзирательницу, сидела перед монитором компьютера и строила какие-то графики. Ее смуглое лицо с темными густыми бровями, разлетавшимися по лбу, как крылья большой черной птицы, было сосредоточенным, она вежливо, как робот, кивнула Але и снова углубилась в работу. Неделю назад НИИ заключил договор на научно-исследовательскую работу по теме «Оценка влияния лавин и селей на народное хозяйство в РФ», и Рашидова была единственным во всем институте человеком, который уже начал хоть чуть-чуть разбираться в проблеме.

Коридор института был длинным, темным, с высокими полукруглыми потолками. Кое-где потрескавшаяся штукатурка отвалилась, обнажив каменную кладку, поросшую влажным темно-серым мхом. Когда-то коридор по всей длине освещался лампами, но потом где-то протекли трубы, случилось короткое замыкание, и с тех пор коридор не освещался. Аля всегда чувствовала себя по вечерам неуютно, проходя длинными переходами и слушая эхо шагов за своей спиной.

«Ну почему администрация никак ремонт не сделает, — подумала она в который раз. — Хоть бы электричество провели и пару лампочек повесили. Но то денег нет, то лампочки не завезли со склада…»

И правда, здание института не ремонтировалось уже лет тридцать, а может, и гораздо больше, и находилось в запустении, как церковь, превращенная в склад и сиротливо стоящая под протекающей крышей. Почему-то Але было жаль этот огромный каменный дом, чей-то бывший особняк, нынешние обитатели которого оказались безответственными временщиками, не заботившимися о сохранности наследства и не желавшими пальцем пошевелить, чтобы привести в порядок здание, где когда-то жили люди, и рожали детей, и любили, и развешивали по окнам красивые шелковые шторы — одна такая, пожелтевшая, вытянувшаяся, вся в пятнах и пыли, до сих пор висела в Алином кабинете. Но крайнее запустение, царившее в НИИ географии, никого кроме Невской, похоже, не волновало.

— Алиса, милая… Ну откуда у географов деньги? Хоть бы на зарплату хватало. Большинство моих знакомых вообще не понимают, чем мы тут занимаемся и за что нам платят деньги, — вздыхая, говорила Марья Марковна, разводя руками и смешно потирая большой красный нос, похожий на перезрелый баклажан.

Вспомнив об этом, Аля улыбнулась, спустилась по лестнице с чудесными коваными перилами, мельком взглянула на дремлющую вахтершу, толкнула тяжелую дубовую дверь, отполированную прикосновениями тысяч рук, и вышла на улицу, глубоко вдохнув холодный осенний воздух. Ноябрь был прохладным и сырым, с деревьев уже облетели все листья, моросил мелкий дождик, но после затхлой и пыльной атмосферы института на улице было хорошо и свежо. Огромный универсам, располагавшийся на противоположной стороне улицы, светился, сиял огнями и отражался в мокром асфальте. «До Нового года — скидки 50% на все моющие средства!» — гласил большой красный плакат, натянутый над входом и слабо трепетавший под порывами ветра.

«Даже со скидкой вдвое все это для меня слишком дорого», — подумала Аля и поправила на голове капюшон. В этот универсам девушка не заходила никогда. Оторвав взгляд от призывных огней большого магазина, Аля пошла к автобусной остановке. Там, на лавочке под навесом, сидел только один человек. Сначала Але показалось, что он курит, но потом присмотрелась и поняла, что спускающийся сумрак вызвал у нее обман зрения: парень ел мороженое. Але тоже ужасно захотелось шоколадного пломбира.

«Мороженое вредно для фигуры. Мороженое вызывает кариес. Оно сладкое, жирное и жутко калорийное. Кроме того, сейчас ноябрь, поэтому есть риск простудиться. Но я могу устоять перед чем угодно, кроме соблазна, к тому же я сегодня целый день не ела», — подумала она, направляясь к киоску с мороженым, как сомнамбула.

— Алиса Андреевна, — проговорил голос с лавочки, — можно я вас мороженым угощу? Вы какое любите?

Алиса присмотрелась получше и поняла, что человеком, сидящим на остановке, был Стас Тигринский.

— Наташа, — шептал Барщевский в трубку, — давай я сейчас приеду к тебе?

Наташа, ответственный секретарь НИИ географии, недавно ставшая новой аспиранткой Игоря Григорьевича Стручкова, стояла в коридоре, прижав трубку к уху. У нее были длинные светлые волосы, голубые глаза и кривая, неуверенная улыбка. Когда Наташа улыбалась, то одна половина ее лица радовалась, а другая — грустила, как у Пьеро. Сейчас, впрочем, грустили обе половины.

— Не надо, Саша, у меня родители дома.

— Ну, ты ко мне приезжай.

— Не могу, родители меня не отпустят.

— Наташ, а ты скажи, что идешь к Стручкову на консультацию, а сама приезжай ко мне. У меня есть бутылочка вина. Вкусное такое вино, сладкое.

— Ладно, — прошелестела Наташа в трубку, поправила светлые волосы, накинула на белую блузку с рюшками синий жакетик, а на жакетик — длинное пальто, надела скромные сапожки и перекинула через плечо черную лаковую сумочку.

— Ты это куда собралась? — подозрительно спросила мать, вынырнувшая из комнаты. Татьяна Тимофеевна была полной высокой женщиной с поросячьими глазками и практичной жизненной философией, согласно которой цель всегда оправдывает средства. Ее муж, папа Наташи, уже много лет находился под каблуком и даже пискнуть не смел без разрешения супруги. Наташа свою мать боялась, и только Лена, младшая сестра Наташи, во всем походившая на Татьяну Тимофеевну, иногда осмеливалась маменьке перечить, да и то нечасто.

— К Игорю Григорьевичу… На консультацию, — проблеяла Наташа.

Защита диссертации в качестве цели мать вполне устраивала, поэтому консультация, проводимая вечером на дому, ее никак не смутила.

— А-а-а… Ну иди, — сказала Татьяна Тимофеевна, придирчиво осматривая Наташину одежду. Девушка вдруг подумала, что мама может позвонить Стручкову и выяснить, что никакой Наташи он сегодня не ждет. От этой мысли ее спина покрылась потом от страха.