Маленькая женская хитрость - Хмельницкая Ольга. Страница 6

Барщевский засмеялся, протянул руку и положил ее Наташе на колено. У него были короткие жесткие волосы, темные густые брови, и он не признавал сложных решений легких вопросов.

— Ну так как, пойдем? — он недвусмысленно качнул головой в сторону спальни. — Ты сейчас забудешь о всех своих переживаниях. Тем более что они не стоят и выеденного яйца.

Заверещавший звонок чуть не вызвал у Наташи инфаркт. Путаясь в ручках сумки, она вытащила телефон, взглянула на высветившийся номер и схватилась за сердце. Звонили из дома.

Стас с аппетитом поглощал глазунью со вчерашним хлебом, довольно черствым, но все еще вкусным, запивая все это чаем. Глаза его были полны неизбывного счастья.

«Дайте воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде», — вспомнила Аля старый анекдот.

— Стас, — обратилась она к Тигринскому. — Вы уж извините, свободной кровати у меня нету…

— Ничего-ничего! — бурно запротестовал тот. — Я могу и на коврике в углу, и вместе с вами, Алиса Андреевна. И посуду я помою, и мусор вынесу, вы отдыхайте.

«Вот так вот, — подумала Аля, сгружая посуду в мойку. — И даже посуду помоет». Она с тоской посмотрела на горящего энтузиазмом Стаса. Тот вскочил как ужаленный, чуть не наступил на взвизгнувшего Казбича и кинулся к мойке мыть посуду. Глядя на него, Але захотелось, чтобы на месте Стаса сейчас оказался тот человек, которого она любила, но она понимала, что это невозможно. Девушка отвернулась, чтобы Тигринский не видел ее лица.

— Да.

Наташа сжала трубку так, что побелели пальцы.

— Обмануть меня решила? — вместо приветствия процедила сквозь зубы Татьяна Тимофеевна. — Мать обвести вокруг пальца пытаешься? Ну-ну, ты у меня придешь домой.

Девушку начала бить крупная дрожь. Желудок схватило железным кольцом.

— Я была у профессора… Я просто зашла к подруге, — начала она неловко оправдываться.

Барщевский смотрел на Наташу снизу вверх, лежа на диване. Он даже не поменял позы.

— Не ври мне! — закричала мать истерически. — Я звонила Игорю Григорьевичу, он тебя вовсе в гости не ждал! Мразь! Срочно иди домой, я с тобой погово…

Последние слова она произнесла шипящим шепотом. Наташа стояла, втянув светлую голову в худые подрагивающие плечи.

Барщевский встал, подошел к девушке, взял у нее из рук телефон и нажал на отбой.

— Ты что, — закричала Наташа, выйдя из ступора и пытаясь выхватить у Александра трубку, — мама же теперь меня точно убьет!

Она судорожно начала набирать домашний номер, пытаясь перезвонить матери. Барщевский забрал у нее телефон второй раз и, размахнувшись, бросил его в аквариум. В полете аппарат взорвался звонком, а потом с эффектным бульканьем ушел под воду. Он еще секунду дергался и пытался звенеть, а затем замолчал. Из зарослей водорослей появилась толстая любопытная рыба и поплыла к телефону. Наташа стояла открыв рот. Потом она горько всхлипнула и по ее лицу потекли слезы.

— Ма…мама… специально купила мне телефон, чтобы в любой момент иметь возможность меня контролировать, — проговорила она, всхлипывая.

Барщевский подошел и обнял ее за худые дрожащие плечи.

— Ну и хорошо. Теперь этого телефона нет. Я куплю тебе другой, и твоя мама не будет знать номера. Идет? Кроме того, — продолжал Барщевский, плавно перемещаясь в сторону бара и наливая себе в бокал еще немного коньяка, — кроме того, если ты боишься идти домой, то поживи у меня. Ты уже взрослая девочка и можешь жить, где тебе больше нравится. Так и скажи своей маме.

Он обвел квартиру широким жестом, потом бессознательным движением потер шрам на животе и сделал хороший глоток.

Сидя в углу на трехногом табурете, Аля следила за суетящимся у мойки Тигринским. Тот мыл посуду, разбрызгивая воду по всей кухне, и периодически улыбался Але чуть несмелой, но широкой улыбкой. Кухня была единственным местом в квартире, где Алиса уже отремонтировала потолки, наклеив большие квадраты пенопласта с выдавленными на них геометрическими узорами, похожими на греческие, и стены, заменив безвкусные красные розы с пчелками, похожими на летающие сосиски с косящими глазами, на скромные полосатые виниловые обои. Квартиру Але подарили родители, продав свою шикарную двухуровневую жилплощадь в Сестрорецке, полученную перед самым началом перестройки за ударный труд на строительстве дамбы, и купив на вырученные деньги маленькую однушку для дочери в Москве и небольшую двухкомнатную в Сестрорецке, где они жили с младшей дочерью, которой только-только исполнилось пятнадцать. У Али была еще и средняя сестра, Маша, вышедшая замуж за финна Хююпяю и уехавшая жить в Хельсинки. Хююпяя, несмотря на всю свою невероятную флегматичность и страсть к рыбалке и быстрой езде на лыжах по пересеченной местности, был неплохим мужем, денег на Машу не жалел, и та регулярно передавала сестрам то вкуснейший финский шоколад, то свитер с головой лося на груди, то красную рыбу местного посола. Аля сестер любила, хотя в детстве они ужасно ссорились. На подоконнике, в непосредственной близости от брызгающего водой и мыльной пеной Тигринского, стояла маленькая меховая фигурка финского домовика, сделанная из меха лося и подаренная Але Машей на двадцатишестилетие. Девушка встала, взяла домовика и аккуратно переставила его на стол подальше от мойки: Стасик, несмотря на его заверения о выдающейся хозяйственности, не внушал ей особого доверия.

— Давай сюда этого мохнатого зверя, я его постираю, — громко крикнул Тигринский, проследив за Алиным движением. — Поди, пыльное совсем чучело!

Девушка ужаснулась и спрятала домовика в шкаф.

— Стасик, — твердо сказала она, — ты только не трогай мои вещи без разрешения, а то мигом вылетишь в форточку.

Тигринский обиделся, надулся и — о удивительное дело! — домыл посуду в полной тишине.

Наташа наконец вышла из ступора. В ее глазах, залитых ужасом, мелькнула надежда.

— Ты на мне женишься? — быстро проговорила она, глядя на Барщевского.

— Нет, конечно. При чем тут женитьба? — искренне удивился тот. — Я тебе предлагаю убежище, помощь и поддержку. Ты мне небезразлична. Я бы на твоем месте принял мое предложение и перестал играть в игры со своими родственниками. Они совершенно бессмысленны.

Наташа стояла, сцепив зубы. Внутри закипала злость. Его вальяжное спокойствие, его быстрые решения и уверенность в собственной правоте, которые так нравились ей еще полчаса назад, теперь начали безумно раздражать.

— Конечно, ты не собираешься на мне жениться, а всего лишь предлагаешь стать твоей сожительницей! Ты что, не понимаешь, что я не могу так поступить? Как я тогда буду смотреть в глаза родителям?! — всхлипывая, говорила Наташа, размазывая по лицу слезы и глядя на утопленный мобильник. Рыбы уже освоились и вовсю шевелили хвостами, плавая вокруг технического средства связи, теперь пригодного разве что для русалок. Барщевский молча сидел на диване: он уже предложил Наташе все, что мог, и говорить больше не собирался. Захлебываясь слезами, Наташа схватила сумку, опрометью бросилась в прихожую и засунула ноги в сапоги.

— Давай я тебя подвезу. Если уж ты точно собралась ехать домой, — спокойно сказал Барщевский.

— Не надо меня подвозить! — голос Наташи сорвался на визг. Обида из-за того, что он так легко, походя отказался на ней жениться, жгла все сильнее. А она, Наташа, на что-то надеялась, бегала к нему домой втихую от маменьки, со сладостной дрожью предвкушая, как объявит родителям, что выходит замуж, что переезжает к мужу, и тогда уж сможет зажить своей жизнью, и никто не будет ее постоянно контролировать и говорить, что ей делать… От мысли о том, что надежды ее не сбылись, Наташа тихонько завыла, а потом села на скамеечку в прихожей и зарыдала. Барщевский стоял, опираясь широким плечом на косяк двери, и не знал, чем ее утешить. Впрочем, в глубине души он прекрасно понимал, что утешить ему Наташу абсолютно нечем — уж если человек выбрал роль несчастной марионетки, ему ничем не поможешь.