Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена. Страница 44

Но как вообще такое возможно? Он все дни думать о ней себе запрещал. Получалось же! Ну, почти. Если не считать нечаянные, мимолётные мысли, ну и ночи. А тут вдруг это! И что она теперь про него скажет?

«Что дурак скажет», — буркнул себе зло.

Надо с ней всё-таки поговорить, решил он, пока летел из Читы домой.

Неважно, какими выгодами она там руководствовалась, когда пустила его к себе, главное ведь — он поехал к ней сам. На аркане его никто не тянул. Да и какой там аркан? Себе-то можно не лгать. Он очень сильно этого хотел. Очень-очень сильно. До одури. А получил — и тотчас свинтил.

И как-то всё это выглядело скверно, малодушно, пошленько. И чем он тогда лучше Хвощевского?

А потом ещё и приказ этот на увольнение. Он и забыл про него совершенно. Ведь распорядился ещё в пятницу с утра, думал тогда — так будет правильно. И для неё, и для него правильно.

А когда Супрунова заявилась с готовыми приказами на подпись: «Подпишите сейчас, а то вдруг вы надолго!», он от неожиданности растерялся, замешкался, но, поймав её выжидающий взгляд, подмахнул в спешке, а теперь вот извёлся весь. Мог бы ведь просто отложить, сказать Супруновой, что всё потом.

И в чём парадокс — коснись дело кого-то другого, он бы так и сказал, не растерялся. Но и в то же время, коснись дело кого-то другого, он бы сейчас не изводился. Уволил и уволил, плевать. А тут… Из головы теперь не идёт эта Горностаева. Вот что она подумала? Что почувствовала? Как она? Тогда, потом, сейчас?

В самолёте-то ведь заняться нечем. Вот и думается всякое.

И во всём этом свете он явно предстаёт конченным подонком — переспал и выгнал. Тут он не то что уподобился её детской выходке, а даже перещеголял в скотстве и её, и Назара. И от этого становилось противно. Так что хотя бы поговорить с ней однозначно стоило, как бы трудно это ни далось.

Сейчас, слава богу, не то время, чтобы, обесчестив девушку, надо было всенепременно вести её под венец. Хотя с Полиной анахронизм «обесчестив» звучит комично и горько, усмехнулся про себя Долматов.

Тем не менее поговорить надо, в конце концов, для собственного успокоения надо. И может, помощь какую-то предложить? Тоже для собственного успокоения. Хотя она может воспринять это, как попытку откупиться, тоже будет скверно. Короче, чёрт разберёт, что тут делать.

А вообще, одёрнул он себя, это даже смешно и нелепо — в разгар таких событий думать и думать, и думать о ней. Будто важнее и нет ничего.

В аэропорту его встретил Коля-водитель. Но домой Ремир не поехал, сразу — на работу. Не хотел терять время, а принять душ и переодеться сможет и там.

До душа он дойти не успел, присел на несколько минут — «только почту проверить». И увлёкся — сообщений всяких нападало целый ворох.

Когда в его кабинет кто-то неожиданно без стука вломился, он решил, что это Астафьев. А кто ещё мог себе такую наглость позволить? Но это оказался не Макс…

Прямиком к нему, через весь кабинет, с твёрдой уверенностью шла Горностаева. И смотрела прямо в упор, не мигая, не отводя глаз. И этот взгляд, пристальный, полыхающий кипучей злостью и каким-то уж совсем отчаянным безрассудством, завораживал невозможно, аж дух перехватывало.

Полина остановилась в паре шагов от стола. С минуту она молчала, выжигая душу зелёными глазищами. Он отчего-то не смел и слова молвить, просто смотрел на неё почти зачарованно.

Последний раз, если не считать тогда в холле мельком и издали, он видел её спящей, тёплой, обнажённой, доверчиво прильнувшей к нему. С той ночи, с того утра запомнилось всё: её запах, её кожа, её волосы, и теперь эти воспоминания обрушились вдруг с такой силой, что ком в горле встал, а к лицу прихлынул стыдливый жар.

— Я хотела бы извиниться, — наконец заговорила она.

Долматов ожидал чего угодно — обвинений, просьб, требований, но никак не этого: «хотела бы извиниться». За что вдруг? Он даже издал удивлённый возглас и вопросительно взметнул брови.

— Вообще-то я хотела попросить у вас прощения давно, ещё восемь лет назад. Это была очень жестокая и мерзкая выходка. И мне до сих пор за неё ужасно стыдно…

Ремиру показалось, что в одно мгновение весь воздух выбило из лёгких. Она его всё-таки вспомнила? Когда? Как? Значит, и случай тот унизительный вспомнила?

Потрясённый, он не знал, что сказать. Впрочем, она у него ничего и не спрашивала.

— И ещё поздравить вас хочу и выразить искреннее восхищение. Месть удалась на славу. Просто блеск! Злодейка повержена, раздавлена и уничтожена. Браво! И благодарю за проявленное великодушие, ведь могли же уволить по какой-нибудь плохой статье, ну чтобы окончательно добить. Но не стали… Спасибо!

Ремир и сообразить не успел, как она развернулась и так же стремительно вышла. Прямо пулей вылетела и чуть Астафьева с ног не сбила, он как раз входил. Макс посмотрел ей вслед удивлённо, потом усмехнулся:

— Чем это вы тут занимались?

— Ничем, — пожал плечами Ремир.

— Ну как с Читой?

— Сам знаешь, такие дела за два дня не решаются, но вроде всё нормально будет.

Макс снова улыбнулся.

— И всё же, что тут произошло? Что такого ты девушке сделал?

— Да ничего я ей не делал! Вообще даже слова не сказал.

— А-а, понял, кажется. Это она из-за увольнения приходила? Она ещё в среду к тебе рвалась, когда ты уже уехал… И что? Просила, чтоб оставил?

Ремир качнул головой.

— Да нет, тут другое…

— Стоп, с этого момента давай поподробнее, — у Макса аж глаза загорелись. — Какое такое другое?

Ремир промолчал.

— Да колись уже! Ты же запал на неё?

Ремир не ответил, отвернулся к окну.

— Можешь и не отвечать, и так ясно, — вздохнул Макс. — Ну, что я тебе могу сказать? Поздравляю! А если серьёзно, то мой тебе совет — кончай загоняться и просто переспи с ней. Вот увидишь, сразу полегчает и…

— Уже, — буркнул Ремир. — Не полегчало.

— Офигеть! Когда?! А! Понял! После корпоратива, так? Это ты с ней тогда и умчался. Ну, ты шустрый. И когда ты вообще успел к ней подкатить? Ты же с девчонками из бухгалтерии зажигал…

— Ну вот, успел…

— Ну, красавчик, чо…И как оно? Понравилось?

— Да пошёл ты.

— Значит, понравилось. Если б не понравилось — так бы не загонялся. Стоп. То есть ты с ней переспал, а потом уволил?

— Ну нет, конечно! Сначала уволил, а потом… вот.

— Ясно, хреновая ситуация. Только, Рем, ради бога, не вздумай, отменять приказ.

— Почему это?

— Потому что служебные романы — это зло. Замути с ней лучше, если очень хочется. Но личное и работу мешать не стоит.

Ремир нахмурился и ничего не сказал, снова отвернулся к окну.

— Хвощевского-то выживают, ты в курсе? Даже мои технари морды воротят. Типа, не место насильникам среди людей. Наверное, скоро уволится, потому что…

— Вот и хорошо. Скорее бы.

— Ну, кто бы сомневался, — хмыкнул Макс. — Кстати, тебя Анчугин с самого утра искал. Спрашивал, когда приедешь. Вроде что-то нарыл по Назаренко.

— О, — тотчас оживился Ремир, — нашёл, значит, кто сливает инфу?

Посмотрел на часы — ровно два. Включил селектор.

— Алина, Анчугина ко мне.

Глава 22

Не прошло и пяти минут, как Анчугин уже сидел перед Ремиром, сосредоточенный, серьёзный и немного трагичный, будто собрался сообщить действительно печальную весть. В руках вертел тонкую пластиковую папку-скоросшиватель.

— Ну? Что удалось выяснить? — нетерпеливо спросил Ремир.

Чёрные глаза его так и горели инфернальным огнём. Жутко! В нём будто спящий демон проснулся.

Макс взглянул на друга и в душе пожалел того камикадзе, кто отважился на все эти пакости. Он-то прекрасно помнил, в какой разнос пошёл Рем в первые свои годы у руля — было б можно, наверное, руки бы ворам отрубал, как в Иране.

— Утверждать я ничего не буду, — обтекаемо начал Анчугин, — предоставлю только голые факты, а вы уж сами, Ремир Ильдарович, делайте выводы.