Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена. Страница 45

— Валяй, — криво усмехнулся Ремир и, откинувшись в кресле, забросил ногу на ногу.

— В общем, единственный из наших сотрудников, у кого мы нашли точку соприкосновения с Назаренко — это коммерческий директор.

— Стоянов? — удивился Астафьев.

— Да, — кивнул Анчугин и продолжил: — В феврале этого года он проходил управленческий курс в бизнес-школе. Вместе с ним обучался и Назаренко.

— Ну, это ж ещё ничего не доказывает, — снова подал голос Макс. — Мало ли что они вместе обучались… Я его не защищаю, нет. Я лишь хочу быть объективным. А по мне, у Стоянова просто кишка тонка так рисковать.

— Это не всё. Обнаружив связь, мы копнули глубже. Сделали неофициальный запрос в сотовую компанию, через своих. Так вот, Стоянов несколько раз созванивался с Назаренко. Последний раз в среду, позавчера.

Повисла пауза.

— Что делать будешь? — обеспокоился Астафьев, повернувшись к Долматову. — Может, сначала просто поговорим? Выслушаем, что скажет?

— Всенепременно и поговорим, и выслушаем, — недобро пообещал Ремир. — Прямо сейчас…

— Прямо сейчас не получится. Он на сегодня взял отгул. У него там что-то случилось…

— Вот как?! — Ремир развернулся вместе с креслом к Максу. — Макс, ты…

Но договаривать не стал, сдержался, стиснул челюсти, только глазами сверкнул, затем обратился к Анчугину:

— Разыщи его, выдерни хоть из-под земли и привези сюда. Плевать, где он, что делает и что там у него случилось. Чтобы вечером был здесь.

Анчугин коротко кивнул и поднялся с кресла, потом, словно что-то вспомнив, снова присел.

— И ещё одно, Ремир Ильдарович. Вы просили выяснить всё по Горностаевой. Вот тут, — он потряс папочкой, — всё, что удалось собрать…

— Давай сюда, — протянул руку Ремир. — И можешь идти.

Как только Анчугин вышел за дверь, Астафьев повернулся к нему, вопросительно выгнув бровь.

Долматов неожиданно смутился:

— Макс, только не начинай, не надо.

— Ладно, как скажешь, — хмыкнул Астафьев. — Ну, давай читай, что там про неё Анчугин накопал. Интересно же.

Но Долматов не спешил открывать папочку — придавил сверху ладонью и, посмотрев на Макса с лёгким раздражением, качнул головой.

— Нет уж, один почитаю.

Астафьев усмехнулся, однако спорить не стал, удалился. Но минут через двадцать снова наведался:

— Рем, я всё понимаю, но мне только что из «Сибтелекома» позвонил… Э-э? У тебя отчего такое лицо? Что-то не то вычитал? — Макс кивком указал на папку.

— Да всё то… Ну то есть… в общем, лучше сам взгляни, — Ремир придвинул папку Астафьеву.

Пока тот читал, он, подперев щеку рукой, смотрел в окно…

Всё это совершенно не укладывалось в голове и никак не вязалось с её образом. В принципе, чёрт с ним, с образом. Тут, если уж честно, многое домыслил он сам, мог и ошибиться где-то с выводами.

Да, его бесило её легкомыслие. А манера держаться прямо-таки сводила с ума, хотя и цепляла в то же время, что уж скрывать. Но всё это стало казаться вдруг неважным, несущественным, а собственная злость — глупой, необоснованной и эгоистичной. Разве можно винить девчонку за то, что после такого удара она ещё пытается как-то жить и прячет за этими своими улыбками горе и безысходное отчаяние?

Ремир помнил, как у самого сердце рвалось, как с тоски выть хотелось, когда не стало отца. При том что у него всё-таки осталась какая-никакая мать и всегда был рядом Макс. А у неё в одночасье вся семья погибла. Вся! Мать, отец, сестра… И не отчислили её, выходит, а перевелась на заочное, чтобы и учиться, и работать, и тяжелобольного ребёнка растить. Племянницу…

А ему Полина сказала на собеседовании, что дочь… Ну да, она ведь её удочерила.

— Нифига себе, — присвистнул Макс, когда дочитал. — А ты не знал, что у неё ребёнок болен?

— Откуда?

— Ну, вы же сблизились.

— Мы не сблизились. Макс, мы просто переспали один раз. Беседы по душам мы тогда не вели.

— И что теперь думаешь?

— Да я вообще не знаю, что и думать. Так всё по-уродски вышло.

Макс взглянул на него с насмешкой.

— У-у, как тебя скрутило. На тебе аж лица нет. Первый раз тебя таким вижу. Хотя, вот честно, не понимаю — чего ты так паришься? Возьми да замути с ней, ну что проще? Она, конечно, злится на тебя из-за увольнения. Но ты ей растолкуй, что служебные романы здесь недопустимы, вот и пришлось, дескать. Ну и потом с лечением помоги, там, наверное, какие-то лекарства нужны… Может, клинику для ребёнка организовать хорошую? Девочка ей хоть и не родная дочь, но всё равно для женщин это много значит. Вот увидишь, растает твоя Полина, простит и ещё сама к тебе примчится. И будешь потом гонять к ней в Новоленино по зову… плоти.

— Во-первых, не буду. А во-вторых, всё не так просто. Она думает, что я всё специально подстроил, ну типа отомстил ей.

— За что?! — хохотнул Макс. — Что подстроил?

— Да всё.

Долматов с минуту колебался — рассказывать Астафьеву или нет? В принципе, тот был в курсе той истории в лагере, фотографии даже видел. Вот только остальных действующих лиц он не знал.

Собственно, тот случай они никогда и не обсуждали. Ремир стыдился, а Макс проявлял деликатность.

Да даже спустя годы затевать эту тему было неловко, но сейчас он пребывал в такой растерянности, в таком душевном раздрае, что непременно хотелось поговорить, поделиться, посоветоваться, в конце концов.

— Помнишь тот случай в «Голубых елях»? — решился наконец.

— Ты про свои эротичные фотки? — расплылся в улыбке Макс. — Как не помнить! До сих пор жалею, что такие ценные кадры не сохранил себе на память…

Ремир вздохнул, взглянул устало.

— Ещё постебёшься или будешь слушать дальше?

— Да, прости… — а сам всё равно поджимал губы, чтобы не рассмеяться. — Слушаю, слушаю.

— Да, собственно, слушать тут и нечего. Это она была на том складе, со мной. В смысле, розыгрыш тот она подстроила. Я в неё тогда влюбился сильно, ну и она вот так пошутила…

Улыбка мгновенно сошла с лица Макса.

— Она? Вот эта милая, улыбчивая девушка Полина и есть та сука?

— Ну ты тоже давай… не говори так про неё, — нахмурился Ремир.

— Пардон. И есть та… э-э… шутница с искромётным чувством юмора? Хотя ты прав, может, она и изменилась. По юности кто не косматил? А сейчас вон племяшку растит, хлопочет, тогда как некоторые матери на родных-то детей забивают и куролесят со всякими Толиками…

— Макс!

— Ладно-ладно. Только я не понял: почему она решила, что ты ей мстил? Она тебя что, не узнала?

— Нет. Во всяком случае, сразу не узнала. А вот сегодня, оказывается, узнала. И решила, что я специально её взял на работу, чтобы переспать и выгнать.

— А это не так?

— Да, конечно, нет! Я и сам не знаю, с чего тогда так на неё набросился.

— Тут-то как раз всё понятно — закончил начатое. Дурочка просто не знает, что ты до сих пор по ней…

— Ничего я не до сих пор, — пресёк его Ремир.

— Оно и видно, — к Максу вновь вернулась прежняя весёлость.

— Что тебе видно? Просто я поступил с ней по-скотски, тогда как у неё вон какая ужасная ситуация. Естественно, мне теперь не по себе. Но ты прав, я могу сделать для неё что-нибудь… с лечением вот помочь. Только она, по-моему, не примет никакую помощь. Обиделась…

— Ну, это решается просто. Поговори напрямую с врачами. Анчугин же указал, что там за больница. Спроси, вдруг что нужно.

— Угу, — кивнул, соглашаясь, Долматов. — Сегодня, может, и заеду.

— А надо признать, хорошо она на тебя влияет.

— В смысле?

— Нууу… Стоянов, гляжу, уже по боку? — хмыкнул Макс.

— Не дождёшься! Просто одно другому не мешает.

Анчугин отзвонился вечером, сообщил, что коммерческий как сквозь землю провалился. Дома его нет, по родственникам прокатились — тоже не нашли, сотовый отключён.

Долматова неожиданно это не сильно и расстроило. Всё равно в понедельник объявится, рассудил.

«Ладно, сворачивайтесь и по домам», — дал отбой Анчугину, настроившемуся все выходные, если придётся, искать Стоянова — пробивать друзей, жену, друзей жены и далее по списку.