Назад в космос - Дивов Олег. Страница 11

– Чему ты радуешься? Они смотрят на тебя, как на клоуна, – спросил Тимонов.

– Они меня любят. Я – звезда!

Тимонов смерил «звезду» взглядом и покачал головой.

– Ничего он не понимает, да, Мунь?

Послышался гул аплодисментов. Тимонов скомандовал «выходим», и двери распахнулись. Феликс же дождался, пока все начнут идти, и отступил назад. Ему нужно было несколько секунд, чтобы достать припрятанные за огнетушителем золотые эполеты, ободок со звездочкой и перчатки. Ему запретили эпатировать публику, но он обещал поклонникам, что будет сиять, и он сделает это.

Тимонов обернулся, увидел его и прошептал: «Твою мать!..»

Феликс вышел на балкон, поднял вверх руки, и толпа взревела. Перчатки горели на солнце, и он чувствовал себя греческим божеством, может, и самим Зевсом, а что такого?

Постояв минуту, космонавты вернулись в коридор. Как только двери захлопнулись, Тимонов схватил Феликса за грудки и прижал к стене.

– Если ты изгадишь мой крайний полет какой-нибудь выходкой, то я заставлю тебя пожалеть, что ты на свет родился.

Несмотря на то что Феликс был на голову выше Тимонова и физически сильнее, ему почему-то и правда стало немного боязно. Капитан не умел шутить.

– Я просто обещал людям…

– Мне плевать. Любая ошибка может стоить экипажу жизни.

Феликс кивнул и медленно снял эполеты с плеч. Момент триумфа был испорчен, и он поплелся следом за всеми облачаться в скафандр, проходить последние проверки и прощаться с близкими, которые сидели, отгороженные толстым стеклом.

Феликс уныло окинул взглядом провожавших. Три буддиста в оранжевых одеждах, трое сыновей Тимонова, пухлая жена и старенькая матушка, рыдающая в три ручья. Дети прижимали ладошки к стеклу, а Тимонов, смеясь, делал вид, что сейчас ущипнет их. Дети вскрикивали, отпрыгивали в сторону и снова прилипали к стеклу. Супруга Тимонова сидела чуть поодаль, спокойная и благодушная. Она улыбалась детям, поглаживала округлившийся живот и делала вид, что свекрови не существует.

Перспективы родительства вселяли в Феликса ужас. Кто в здравом уме готов жертвовать здоровьем, силами, карьерой и сном, чтобы менять памперсы, вытирать слюни и терпеливо следить за тем, чтобы неразумное создание не убилось. Наверняка все эти счастливые родители, наперебой рассказывающие, что дети – смысл жизни, просто жертвы стокгольмского синдрома. Бедные.

– Это твоя жена? – спросил у Феликса Тимонов.

Капитан так растрогался, что казалось, был готов полюбить весь мир, ну и Феликса заодно. Певец посмотрел на стекло, за которым сидела Агата. Она не согласилась надеть платье и сидела сложа ногу на ногу в дорогом брючном костюме, держа в руке табличку с хэштегом «#звездавкосмосе». Надо признать, что пышногрудая блондинка с алыми губами смотрелась гораздо эффектнее, чем оранжевые буддисты и сопливые дети.

– Это? Это Агата, мой водитель-телохранитель, – с радостью пояснил Феликс, тронутый вниманием. Ему сразу же захотелось рассказать все. – Я нанял ее, чтобы меня не обвиняли в сексизме. Наглядное доказательство, что женщина может сносно выполнять мужскую работу, не забывая про свою главную обязанность: быть красивой.

Феликс ослепительно улыбнулся Тимонову, но тот смотрел на него со смесью жалости и презрения.

– Что? Я плачу ей почти как мужчине!

Агата послала Феликсу воздушный поцелуй.

Через десять минут прощание закончилось, и экипаж вывели на площадку. Огромная ракета была окутана паром. Она выглядела такой тяжелой, что сложно было представить, как она вообще может оторваться от земли. Их поднимали к люку на специальном лифте. Феликс вцепился в поручни и отказывался разжимать руки. Тимонову пришлось буквально запихивать его внутрь. Они репетировали этот полет бессчетное количество раз, и все было хорошо, но осознание реальности происходящего настигло певца только сейчас. Ему казалось, что сердце использует желудок в качестве батута, чтобы скакать, доставая до горла. Головокружение сменилось тошнотой.

Пятнадцатиминутная готовность.

Пока голова боялась, руки на автомате делали все, чему их учили. При этом Феликс жалобно попискивал.

Пятиминутная готовность. Минутная готовность. На экране было видно, как от ракеты отходят обслуживающие фермы. И вот через сорок секунд послышался оглушающий рев двигателей, но Феликс умудрился их перекричать. Скажи ему кто раньше, что он возьмет эту ноту, он бы не поверил, впрочем, как не поверил бы и во все, что будет происходить с ним дальше.

Феликс был уверен, что все восемь дней пребывания на станции проторчит в прозрачном куполе главного отсека, будет любоваться звездами, Землей, Луной. Он предвкушал творческий подъем, космическую музу, но его хватило на сутки. На второй день стало ужасно скучно. После прилета весь экипаж мучила космическая болезнь, а остальные члены команды были заняты своими делами. Ему самому пророчили ужасные мучения и дезориентацию, но Феликс чувствовал себя прекрасно. Он обнаружил в себе талант к полетам в невесомости и юрко сновал туда-сюда, ставя рекорды скорости, и репетировал танцевальные па.

Почему-то это ужасно всех раздражало. На следующий же день он переоделся в серебристый комбинезон и начал записывать материал для будущего клипа: делал кульбиты, танцевал, но без песни все было бесполезно, а муза все не приходила.

В конце концов, дождавшись, когда Мунь Лунь приступит к своей работе, Феликс прилип к нему.

Сначала Мунь отмахивался, но затем смирился с присутствием певца и перестал обращать на него внимание. Тибетец выгрузил лотки с растениями в биологический модуль. Достал кусок коры, счистил с нее лишайник и остатки мха, с обратной стороны осторожно сделал углубление и положил сушиться под ультрафиолетовую лампу.

Мунь был так сосредоточен, что Феликс невольно залюбовался им. Надо же, такой маленький и смешной человечек может быть таким целеустремленным, уверенным, жестким.

Азиат оценивающе посмотрел на Феликса, взял небольшой лоток и сунул ему в руки. Затем он осторожно удалил пинцетом кусочек подсохшего мха с бревнышка, положил в лоток, а затем протянул инструмент Феликсу. Феликс даже пискнул от радости, что наконец ему что-то доверили, и под чутким руководством начал удалять всякий растительный сор вроде засохших листиков, мелких веточек. Мунь одобряюще похлопал его по плечу, затем посмотрел на часы, взял серебристый скотч и куда-то улетел.

Феликс закусил кончик языка, продолжая работать. К возвращению Муня он собрал две горсти, не меньше. Азиат довольно хмыкнул, кинул в лоток десяток каких-то фотографий, положил поверх кору и оставил Феликса со всем этим добром. Сам он залез в щиток под аквариумом, в котором плавали маленькие прозрачные рыбки, и начал там копаться.

– Мунь, я тут подумал, это же не просто аквариум. Это аквариум в аквариуме! Мы же тоже своего рода рыбки, только плаваем в воздухе.

Мунь что-то буркнул, отсоединяя баллон с кислородом. На приборной панели загорелись красные лампочки.

Азиат улыбнулся, снял со стены какую-то ручку с квадратным отверстием, забрал у Феликса лоток и кивнул ему на холодильную камеру. Феликс обернулся и посмотрел на дверцу.

– Взять что-то? А что? – обратился он к Муню, но тот уже скрылся за шлюзом. Послышался звук запирания замка. Феликс подлетел к иллюминатору, стуча по стеклу.

– Ты меня закрыл! Эй!

Но азиат уже находился в глубине коридора, старательно откручивая болты какого-то щитка в стене.

– Эй! – крикнул Феликс, но Мунь его уже не слышал.

Азиат возился в щитке, скотчем клеил кору к проводам. Это выглядело довольно странно. Затем Мунь снял с шеи палочку-амулет, вставил в углубление коры и начал растирать в ладонях.

– Эй! Китаеза! Открой, говорю! – По спине пробежался неприятный холодок.

Память подсказывала Феликсу, что там находится что-то важное из разряда «даже близко не подлетай». Мунь старательно крутил палочку, и вскоре Феликс увидел, как от деревяшки идет едва заметный дымок. Если сработает пожарная сигнализация, это еще ничего, но если камеры засекут открытый огонь, то система автоматически отстыкует все модули. Феликс останется один в космосе.