Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна. Страница 63

— Почему ты еще здесь? — спрашиваю я. — Ты не похож на человека, у которого через четыре часа самолет.

— Погода не летная. Замело всех. Как прекратится этот пиздец, позвонят, поеду.

— А… — Я лишаюсь дара речи. — То есть, ты останешься здесь на Новый год?

— Надеюсь все же улететь, пусть и в ночи. Не может же эта метель длиться вечно.

Я пожимаю плечами и онемевшими от холода пальцами начинаю расстегивать толстовку, ибо в доме в ней жарко, как вдруг дом содрогается от громкого резкого хлопка. Невольно я начинаю хихикать.

— Что за… — Вова отставляет ноутбук и поднимается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А это он жизнь узнает. На месте Марьиванны я бы сжалилась. Попытка очень достойная.

А еще кто-то попал на ремонт кухни. И лучше бы мне отправиться к дочери, пока гнев Володи не зацепил невиновных. Только бы не начать отмывать эту его проклятую кухню! За год с лишним я так привыкла убираться сама, что очнусь только когда закончу белить потолок, наверное.

Странно, что Машка меня не встречает, не висит на шее и не выпрашивает новогодний подарок раньше времени. Я поднимаюсь наверх, в ее комнату, и обнаруживаю дочь спящей. На полу разбросаны куклы и плюшевые игрушки, а ночник со звездным небом проецирует на потолок млечный путь.

В кармане вдруг звонит телефон, и я вылетаю из комнаты пулей, чтобы не разбудить Машу. Номер незнакомый, но тревоги, которая часто бывает при звонках с неизвестных номеров, я почему-то не испытываю.

— Да?

— Привет.

Голос Олега почти забылся, с того вечера в театре мы не разговаривали. И я удивлена, хоть и рада его слышать.

— Привет. Я тебе звонила. И писала.

— Знаю. Прости, не хотелось ни с кем говорить. Я приезжал, но тебя не было дома. А потом номер стал недоступен…

— Черт, я ведь переехала! Надо было тебе написать. Я… сняла другую квартиру и еще потеряла телефон. Так что все новое.

Ну вот, теперь я вру еще и Олегу. И пусть Вове солгать не получилось, по крайней мере не до конца, уж Олег-то точно не заслуживает дурацких отмазок. Но потребность спрятать суть сделки с Никольским-старшим так сильна, что я не могу заставить себя выложить правду.

— Хотел поздравить тебя с Новым годом. И пригласить встретить его.

— Я не могу, извини. Вова улетает в командировку, я буду с Машей.

Олег долго молчит, и я даже смотрю на экран смарта — не прервалась ли связь?

— У него? — наконец спрашивает он.

— Да, конечно. Это ее дом.

— Ты к нему вернулась?

— Нет. Конечно, нет. Я лишь сижу с дочерью, пока он в командировке и провожу с ней каникулы.

— Но ты его простила.

— Я поняла.

— Серьезно? Вот так раз — и все забыла? Живем дальше, ничего не было?

Я чувствую, как начинаю раздражаться, потому что Олег сейчас лезет туда, куда я и сама не очень люблю заглядывать. И уж точно не хочу открываться малознакомому, пусть и привлекательному, мужчине.

— Я не сказала, что забыла и что ничего не было. Но я не хочу плодить ненависть. И я действительно понимаю. Не говорю, что это справедливо и хорошо, что его поступки правильны, но… ты ведь врач, ты видел, как те, кому очень больно, срываются на всех, включая близких. Это иррационально.

— Все настолько плохо?

Я вздыхаю. Если бы только знать, насколько все плохо!

— Мой отец натворил дел за моей спиной.

— Но ты не можешь платить за его поступки.

— Жаль, что эта мысль не пришла ему в голову. Тогда он, может, и не прикрывался бы моим благополучием, разрушая чужие жизни. Слушай, спасибо, что ты беспокоишься. Но я справлюсь. И Никольский… он старается. Он не зверь, он запутался. Как и я, когда пыталась сбежать с Машкой. В итоге мы пришли к общей мысли и пытаемся хоть как-то наладить мир вокруг ребенка.

— Ты хочешь к нему вернуться?

— Ему не нужно мое возвращение.

— Я спрашивал не о нем. О тебе.

— Я хочу жить. И чтобы все вокруг прекратили меня с кем-то сводить. Мне необязательно иметь рядом мужика, чтобы быть счастливой и довольной жизнью. Часики давно оттикали: у меня есть ребенок. И совершенно необязательно суматошно подыскивать себе кого-нибудь, кто будет носить гордое звание мужа.

— Прости. Я — бестактный дебил.

— Не самый серьезный недостаток, — смеюсь я.

— Клянусь больше ни слова не говорить про отношения и твоего бывшего. Ксюш… ты можешь мне хотя бы другом остаться? У меня здесь вообще никого нет и, боюсь, без экстренного набора твоего номера я рискую однажды заблудиться в метро. Ваши новые станции приводят меня в ужас.

— Конечно. Выбраться из метро — всегда пожалуйста.

— Тогда с наступающим?

— С наступающим.

— Пришлю тебе мышку в полночь.

— Я рада, что ты позвонил. Кстати, как ты нашел мой новый номер?

— Написал Вере. Общительная девушка.

— Да уж, находка для шпиона.

Я слышу за спиной шаги и поспешно прощаюсь. Не хочу, чтобы Вова слышал, с кем я говорю.

— Кто звонил? — спрашивает он.

— Так. Вера. С Новым годом поздравляла. Вылеты не восстановили?

— Нет, отложили еще на четыре часа. Техника не справляется.

— Не везет.

— Как посмотреть, — усмехается он. — На кухне куча еды. Пообедай, пока Маша спит.

— Она в порядке?

— Да. Ее светлость обижена, что я улетаю. С утра капризничала, потом играла в гордом одиночестве, а потом умаялась и легла спать. Надеется протянуть до полуночи. Так что, хочешь мандариновый пунш?

— А как же папа и сгущенка?

— Папа и сгущенка пошли… кхм… к Марьиванне. Всю кухню мне угробил.

Мы говорим о кухне, о поездке, о пунше и Маше, а я все это время думаю, сколько из разговора с Олегом слышал Вова. И пытаюсь вспомнить, не говорила ли я что-то провокационное, потому что за каждый неверный шаг в отношениях с бывшим мужем приходится платить. Меня спасает сонный голос дочери. Маша проснулась и что-то болтает, из-за прикрытой двери не разобрать слов.

— Привет. — Мы заходим в комнату.

— Привет, — говорит Машка.

Я вижу, что дочь дуется. Хмурит брови, сжимает губы. Очень похоже на отца, даже забавно, хотя смеяться над рассерженным ребенком нельзя.

— Ну ты чего? — Я сажусь на постель. — Что такая грустная? Новый год же? Скоро Дед Мороз придет, подарки под елочку положит.



— Не хочу подарки! Деда Мороза не бывает, мне Ира в садике сказала!

— Ну хорошо хоть не Людмила Михайловна, а то это уже было бы слишком, — бурчит Никольский.

— Маш, что случилось? Кто тебя обидел?

Молчит и продолжает дуться, глядя в пол.

— Машунь, ну папа ведь работает. Он скоро приедет. А мы с тобой будем праздновать…

— Не хочу с тобой праздновать! — вдруг кричит Маша. — Ты всегда уходишь! Хочу с папой!

Вскакивает с постели и несется в коридор. Застыв, как изваяние, я слышу топот на лестнице. Мне кажется, меня сейчас ударило током. Или я снова ударилась головой, или мне снится какой-то жуткий сон из числа тех, где Машка теряется в темноте, и я никак не могу ее дозваться. Я растерянно смотрю на Вову, словно он тот человек, который может разом решить все проблемы.

У него, пожалуй, не менее удивленный вид.

— Я с ней поговорю, — задумчиво произносит он.

А мои надежды на уютный семейный Новый год разбиваются, как елочный шарик, ненароком соскользнувший с ветки.

Я брожу по дому в ожидании… чего? Чуда, дальнейших действий, возможности поговорить с Машкой? Они внизу, я слышу отголоски низкого бархатистого голоса Никольского, который он использует только в особых случаях, задеяйствуя все природное обаяние. Но даже если сейчас он рассказывает Маше, как мама любит ее, глобально ситуацию не изменить так просто.

В жизни Маши мама стала переменной величиной, это факт. Сегодня она забирает ее из сада, завтра это делает нянь, сегодня Маша ночует у мамы, а завтра мама приходит, чтобы переночевать, а потом снова уйти. Не к кому прибежать среди ночи, если приснился кошмар, не к кому полезть обниматься днем, няня это няня, а папа чаще видит работу, чем ребенка.