Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия. Страница 7
— Та девушка, которую мы подвозили, — твоя подружка?
— Да.
— Выпьем еще?
— Ага.
Разлил по бокалам остатки вина. Щеки, наверняка, горели от спиртного.
— Вино для нее покупал?
— Да.
— В следующий раз купи полусухое. В крайнем случае, полусладкое. Но не эту приторную гадость.
— Следующего раза может и не быть, — Глеб снова сел в кресло. Сейчас он не хотел думать о Лане, но в то же время чувствовал себя так, словно был обязан все о ней рассказать. — Когда вы приехали, мы собирались заняться сексом, — сообщил Глеб без капли смущения — как на приеме у врача. — Я пошел открывать вам дверь — а потом забыл о Лане. Поверишь? Просто вылетело из головы, что этажом выше меня ждет обнаженная девушка. А у нее это был первый раз.
— Ну да… Не очень… — Ксения словно по-настоящему расстроилась. — Поэтому она на твой день рождения не пришла?
— Думаю, да. Сказала, что уезжает, но я ее в центре видел. Даже не расстроился, что соврала, — сам виноват. Наверное, у вас, женщин, такая «забывчивость» считается серьезным промахом.
Помолчали.
— А она ничего такая. Красивая.
— Угу.
— Не боишься с ней — в первый-то раз?
— Тогда не боялся. Когда узнал, я уже в таком состоянии был, что не до страха, — одни гормоны. А теперь… Даже не знаю.
— Хочешь, научу? В благодарность, что не подстрелил мышь, — и мне не пришлось ее готовить? — Ксения улыбнулась — и у Глеба в солнечном сплетении словно защекотало.
— Как меня может научить этому женщина, которая плохо переносит прикосновения? — случайно вырвалось — это все вино. Не хотел ее обижать.
— Я не всегда такой была — неприкосновенной, — она все еще улыбалась, но теперь только губами — улыбка в глазах растаяла. — Так тебя научить?
— Валяй, — нарочито развязно ответил Глеб.
— Что вы делаете! — я вскакиваю со стула, нервно растирая шею там, где только что лежала ладонь Графа.
— Еще одна ниточка с твоей жизнью? Непереносимость прикосновений? — Граф ходит полукругом, то приближаясь ко мне, то удаляясь.
Я чувствую себя кошкой, готовой к прыжку. Еще шаг ко мне — и я выскочу из кухни. Усилием воли заставляю себя убрать руку от шеи.
— Кто бы мог подумать, что моя Шахерезада — недотрога.
«Кто бы мог подумать, что я — Шахерезада! Моя бабушка высекла бы меня за такую сделку», — возмущаюсь я, но язык держу за зубами — не без труда.
— Это что, заболевание? Или ты тоже «не всегда была такой»? — спрашивает Граф с любопытством ребенка, протыкающего лягушку соломинкой.
Была бы благоразумной — бросила бы наживку. Но сейчас я лишь очень злая.
— Это не имеет отношения к истории!
— История не увлекла меня. В отличие от вас.
— Напишите обо мне книгу? — ядовито интересуюсь я.
— Вряд ли вы интересны настолько.
Хам!
Снова ловлю себя на том, что растираю шею. Хмурюсь. Обхожу Графа по наибольшему радиусу и сажусь на стул. Пора возвращаться к моей истории.
Только пару слов напоследок…
— Конечно, с чего бы вас заинтересовала моя личность? Я же не притворяюсь другим человеком, чтобы, предварительно вывернув наизнанку, рассказать всему миру чужую тайну.
— То есть, на ваш взгляд, притворяться другим человеком, чтобы украсть, — это нечто совсем иное? — парирует Граф, но я чувствую раздражение в его голосе.
Ему не нравится намек на его книги, которые он пишет именно таким образом: меняет внешность и имя, втирается в доверие, увлекает, соблазняет, добирается до самых потаенных уголков души, а потом — в подробностях, с иронией, без моральных ограничений и мук совести — выплескивает все на бумагу.
Я использую паузу, чтобы отойти подальше от этой рискованной темы — и вернуться к другой — впрочем, не менее рискованной.
«Соблазни ее. Даже если вы стоите друг перед другом без одежды — у тебя все еще есть на это время. Любая женщина хочет быть соблазненной…»
Глеб мчался по тропинке вдоль реки, едва различая в поздних сумерках повороты, перекаты и неровности. Туман карабкался по крутым склонам, цеплялся за выступы обрыва и выползал на берег. Свежий, уже влажный воздух разрывал легкие.
Ксения говорила то, что он чувствовал, но не мог выразить. Глеб хотел именно этого — соблазнить. Не только насладиться телом Ланы — стройным, гибким, влекущим — но и пленить ее душу.
«Не строй из себя мачо, — советовала Ксения, пододвинув кресло к нему вплотную, — словно кто-то мог их подслушать. И от этой секретности, интимности разговора, от того, какого рода тайны открывала ему в полутьме едва знакомая женщина — да еще и таким будоражащим шепотом, почти на ухо — под ложечкой у Глеба словно ногтем скребло. — Легкая неуверенность в себе только поднимет тебя в ее глазах. Ей будет приятно, что ты волнуешься, что для тебя эта близость тоже важна».
Не скрывать своих чувств — так даже проще. Взаимное доверие. Эта Ксения очень умна…
Вот и кварталы деревенских домов. Фонари до сих пор не горели, но Глеб знал на этих улицах каждый камешек. Летел, словно у него и в самом деле за спиной были крылья. В прыжке перемахнул траншею, хотя кладка — вот она — всего в метре.
«Самое главное правило гласит: прелюдия долгой не бывает. Дай почувствовать женщине, что она — подарок для тебя, и самое сильное твое желание — доставить ей удовольствие».
Да — он хотел этого. Хотел не только брать, но и отдавать — в полной мере. Всего себя.
Дальше — пустырь с котлованами под застройку коттеджей. Хлюпанье луж под ногами — хотя дождя не было неделю. Вязкий песок, строительные блоки, куски арматуры — ничто не могло замедлить бег Глеба. Выскочил со стройки на улицу, остановился на мгновение — и его окатило волной белого света, словно героя игры, перешедшего на новый уровень — зажглись фонари.
«Первый раз — невероятно важен. Научи ее получать удовольствие от близости с тобой еще до того, как она станет женщиной. Желание должно оказаться сильнее страха перед болью», — Ксения сидела на краешке стула. Она не касалась Глеба, но находилась так близко, что запах ее тела дурманил, притягивал, будоражил — и рождал желания, которым еще не было названия.
Не останавливаясь, Глеб перемахнул через забор школы и в жидком свете далекого фонаря, едва ли не на ощупь, нарвал с клумбы цветов, которые уже закрылись на ночь. Помчался дальше — через заборы, канавы.
Эта женщина совсем не была похожа на его принцессу — ниже ростом, мягче, округлее. Если Лана напоминала ручей, то Ксения — полноводную реку. В ручье хочется резвиться. В реку — нырнуть с головой.
«Прелюдия долгой не бывает, а вот поцелуй… — Ксения машинально коснулась пальцами своих губ, слегка надавила — и сердце Глеба захлебнулось. — Поцелуй затягивать не стоит. Не задерживайся долго на одном месте — не давай ей сосредоточиться на своих ощущениях. Пусть кажется, что твои губы и руки везде одновременно».
Образы оживали, мелькали кадрами перед глазами — и отзывались во всем теле. Они так захватили Глеба, что он едва не пропустил поворот.
«Слушай ее дыхание. Оно учащается, когда женщина испытывает удовольствие, — и замедляется, когда ощущения идут на убыль. Тогда исследуй другую часть ее тела…»
Остановился только у кирпичного дома Ланы. Собака, яро залаяв, бросилась к забору, до хрипоты натянула цепь.
— Тихо, Пират! Свои! — строгим шепотом отозвался Глеб.
Свет в спальне Ланы не горел.
Глеб поднял с земли камешек и запустил в окно.
Тишина.
«Не трать время и силы на вопросы: тебе нравится, тебе не больно? Следи за ее дыханием и телом. Они все тебе расскажут».
Еще один камешек.
Сел на скамейку, машинально потрепал цветы. Готов был еще раз сбегать домой — и вернуться — столько в нем скопилось энергии. И все это приходилось держать в себе.
А ведь Ланы могло и не быть дома. Сказала же, что уедет…
«…Не бойся экспериментировать с ее грудью. У всех разная чувствительность сосков, поэтому используй губы, зубы, язык — и следи за реакцией. Сосок у тебя во рту должен становиться твердым, как вишневая косточка».