Мамалыжный десант (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 9

Плацдарм ныне составлял более двенадцати километров по фронту, а по глубине доходил до шести с гаком. На юге была освобождена Спея, у северной излучины наши с трудом, но зацепились за село Деллкеу, удерживали плацдарм силами войск двух соседствующих армий, переправа оставалась единственной, что путало и затрудняло снабжение и передвижение. Но постепенно подтягивались подкрепления, командование готовило удар на Кишинев. Немцы тоже нагнали побольше войск, временами пытались нащупать слабину наших позиций, но не преуспели. Днем бомбежки и обстрелы, ночами все двигались-смещались, новые части так вообще располагались почти на ощупь – тут поневоле заблудишься, если петляющий берег Днестра и позиции точно не изучил. Но непрерывно обустраивались новые артиллерийские огневые, пушкари и минометчики пытались копить запас боеприпасов, хотя с подвозом все еще было сложно.

Доводилось Тимофею встречать и роты вновь призванных: новобранцы еще пестрели гражданской одежкой, неповоротливые и нервничающие, оружие им наскребали по всем сусекам, наверняка кому-то из почти-земляков досталась и та памятная румынская винтовка. Между прочим, «манлихером» именовалась, и считалась хорошим оружием. Штык, конечно, у Тимофея «позабылся»: инструмент нужный, а новобранцы все одно потеряют.

За эти полмесяца боец Лавренко уже перестал считаться молодым солдатом. На передовой в пехоте вообще всё очень быстро: опыта поднабрался, это если успел, и в госпиталь. Если везучий. Если невезучий, так земля и неопытного бойца примет, земля – она радушная, никому не отказывает. Но хотелось бы, конечно, повоевать. Роты редели ежедневно, пополнялись не особо регулярно, и Тимофей все реже встречал тех бойцов, с кем в первый день на кручу забирался. Зато и все немногочисленные офицеры, да и солдаты взводов, знали Тимку-Партизана – считалось, что он изначально на плацдарме был, может даже специально оставленный каким-то предусмотрительным партизанским соединением. Объяснять, что это вовсе не так, смысла не было – Тимофей уже понял, что народу нравится думать, что ничего случайного не бывает, что не просто так в оккупации люди сидели, а вредили немцам и румынам, неустанно дороги взрывали и загодя готовили плацдармы для армии. Так оно, наверняка и было, пусть и не вот в этих здешних местах.

Как-то ночью вредные румынские «кукурузники» вместе с бомбами накидали листовок. Бумагу с серым шрифтом разобрали на курево, хотя парторг роты – пулеметчик уважаемый и достойный, сказал, что «от такой заядлой брехни и дерьмовой бумаги у нормального куряги одышка случается». Тимофей из интереса глянул, чего там врут. «Сдавайтесь в плен!» прямолинейно призывала бумажка, а далее подслеповатым шрифтом: «Рiднi братя, украiнцi! Чорнорубашечники! Росiяни гонят вас як скiт на убой пiд дулами своих автоматiв. Вам не довiряют новоi зброi, не обучають современной войне, а также не дають обмундирования – все равно смерть! Повертайте зброю протiв ненависнiх жидiв-комiсаров! Переходьте до нас. Тут ви зустрiнете своiх истиних друзiв – борцiв за самостийную Украiну, незалежну от Радяньской тиранii…”

Ну и прочая ерунда. Вот кому это немцы пишут? Нет, понятно, что дураки везде есть, но не так уж много. Какая “новая зброя”, если у всех оружие одинаковое, пусть временами и приходится перебиваться трофеями? Да и с формой… вот вам гимнастерки или снаряды в первую очередь на передовую везти? Понятно, что боеприпасы. Когда наладится подвоз, всех переоденут и переобуют. В общем, врут немцы без особой фантазии. Лучше бы чистую бумагу бросали – когда до Берлина дойдем, фрицевым интендантам то могло бы засчитаться.

Курить Тимофей начал дня через три на фронте. Дым махорки не то чтобы нравился, но давал чуть-чуть уюта. Дожди лили каждый день, в траншеях было мокро, ноги все время сырые. Как-то выдались два дня, так и вообще стало нестерпимо: задувало дико, дождь со снегом бил в рожу, едва высунешься из укрытия, в лесу деревья ветром валило. Как тут не задымишь самокруткой, хотя оно и вредно? Махру выдавали исправно, кормили похуже: утром и вечером, можно даже и не гадать, – только пшенка. Правда, можно ей напихаться вдоволь.

Жаловаться было глупо: с голоду не помрешь, курево есть, одет и вооружен. Да, а еще был внезапно награжден рядовой Тимофей Лавренко. На второй день после взятия плацдарма прицепили прямо на телогрейку «За отвагу», пусть и без особой торжественности, но с дружескими поздравлениями. Что, как не крути, приятно. Возникла, правда, сложность: пока не имелось у товарища Лавренко красноармейской книжки, да и присягу он не принимал, но, как сказал комбат, «всё дооформится в ближайшее время».

Жизненный опыт подсказывал, что отсутствие документов может вызвать некоторые сложности. Вот убьет бойца Лавренко где-нибудь на левом фланге или у переправы, а там бойцы только и знают Тимку-Партизана, так и зароют под придуманной кличкой. С другой стороны, какая разница? Похоронку все равно некому посылать, и так сойдет.

Как обычно, мысль, что похоронки-то и вообще не нужно, вызвала прилив горечи и… да, горечи и печали, больше ничего не вызвала. Неспешно шагая, Тимофей поковырял в звенящем ухе – зенитные батареи открыли стрельбу. Опять летят, гады, закончили кофе пить.

Боец Лавренко ускорился, хотя контуженый организм протестовал. Успел спрыгнуть в траншею, когда громыхнули первые бомбы…

Немцы клали по переправе – иногда в высоте над траншеей проплывали силуэты «юнкерсов», вроде бы не особо торопливые. Тявканье и стук зениток, казалось, не приносил им вреда. Это было не так – Тимофей видел, как горели и падали фашистские бомберы. Но выглядела обманчивая вальяжность немцев откровенно оскорбительно.

По траншее пробежали пехотинцы – из новых гвардейцев, вполовину в домашнем-гражданском, обутые в легких постолы-опиньчи или в самодельных «галошах» из покрышечной резины. Боец Лавренко поджал ноги, а то отдавят сослепу. Необстрелянные мужики, бывает. Эти, кажется, из-под Тирасполя. Кто-то наберется опыта, кто-то не успеет. Во – этот черный уже обратно бежит. Тимофей поймал бегуна за штаны, заставил сесть. Глаза у парня казались белыми от страха, скорчился, двумя руками шапку к башке прижимает. Что-то говорит – говорит, из-за взрывов и звона в ушах ничего не слышно.

– Не тарахти, все равно ничего не слышу, – по-молдавски сказал Тимофей. – Закурим лучше.

Стоило достать кисет, как новобранец в овечьем «шлеме» слегка успокоился. Курили, вжимая морды в колени. Громыхнуло где-то рядом, сыпануло комками земли. Тимофей жестом показал – да, вот это рядом. Молдаванин закивал, глаза его слегка прояснились, но пальцы дрожали. Можно понять человека: под бомбежкой чуть ли не в первый раз, да и вообще пока не повстречались на его боевом пути толковые сержанты и умные командиры рот, не научили верным солдатским маневрам. Это Тимофею повезло. А этим хлопцам… В некоторых новых ротах только сам ротный, да взводные что-то фронтовое знают и понимают, а сержантов и командиров отделений прямиком в траншеях из вот таких селян назначают. И много ли с них толку? Впрочем, к бомбежке и обстрелу все равно не привыкнешь. Снаряду или бомбе безразлично, на кого падать: солдатский опыт тут ничего не гарантирует, по большей части от удачи зависит. Хотя, метаться и бегать совсем глупо – так вернее под осколок подвернешься.

Стихло. Тимофей поднял прикрытый под телогрейкой автомат, похлопал почти-земляка по плечу:

– Ничего, это фрицы по переправе метили. Сюда не попадут. Будь здоров, товарищ.

Парень вымученно улыбнулся.

Мимо пронеслась расхлябанная полуторка, где-то пережидавшая авианалет. Тимофей шел вдоль свежих отпечатков шин, темнеющих на молоденькой зеленеющей травке, у сапога трепетали мелкие лиловые цветочки. Завтра Первомай, праздник. Батя этот день любил, непременно на маевку старался семьей выбраться. Мама еще не болела… И где это всё осталось?

Две недели… уже больше двух недель плацдарма над Днестром – только это и казалось явью. Все остальное как сном истаяло. Харьков, новый обеденный стол, хитро-раздвижной и пахнущий изнутри свежим столярным клеем, детский сад в светлой комнате на первом этаже, первый класс школы, отцу квартиру дали – даже не верилось, что отдельная, без соседей. Мама всегда была дома, вот как ни прибежишь с нового, еще пахнущего цементом и стружками двора – сразу «Тимка, иди снедать!». В пионерлагерь ездил… Было такое или от звона в ушах причудилось? Потом здесь у тетки в Молдавии в гостях оказались, внезапная война и обострение маминой мучительной болезни. Потом румыны и немцы… и еще…