Время перемен (ЛП) - Эшли Кристен. Страница 39

Очевидно, я перенесла шкафчик с алкоголем из студии на новую кухню, и в нем я отыскала один из новых бокалов для бренди, в который положила два кубика льда из нового холодильника и налила немного мягкой, но огненной текилы (это описание владельца винного магазина, не то чтобы сама я была любительницей мягкой и огненной текилы... до этого момента).

Покончив с этим, я проследовала обратно на смотровую площадку и с раздражением наблюдала за пожаром, одновременно нелепо пытаясь успокоить нервы с помощью (исключительной, надо сказать, но крайне неэффективной в тот момент, какой бы мягкой и огненной она ни была) текилы.

В конце концов я пошла за бутылкой.

И в итоге, очнувшись от дремоты, лежа головой на спинке встроенного дивана, я увидела, что дым все еще затягивает ночное небо, но огонь потушен.

Поэтому я схватила телефон и ткнула пальцем, набирая номер, который я вбила, даже если это чрезвычайно глупо, в тот момент мои действия доказывали, что эта мысль бесповоротно верна.

Я поднесла трубку к уху, раздался один гудок, прежде чем послышался голос Курта.

— Кэди, ты в порядке?

— А ты в порядке? — спросила я несколько невнятно.

Плохая текила.

Плохая. Плохая. Плохая.

И плохой бывший-парень-коп-под-прикрытием, который лгал мне, но заставил влюбиться в него по уши и погубил для всех остальных мужчин.

Плохой. Плохой. Плохой.

— Почему ты спрашиваешь, в порядке ли я? — спросил он.

— Был пожар! — взвизгнула я.

— Я коп, а не пожарный, Кэди, — заявил он, будто был доктором МакКоем, а я — Джеймсом Тибериусом Кирком (Прим. переводчика: Джеймс Кирк и Леонард МакКой — персонажи телевизионного сериала «Звездный путь»).

— Значит, ты не спас сегодня ни одного маленького ребенка, страдая от отравления дымом? — спросила я.

Минута молчания, а после:

— Ты что, пьяная?

— Курт, был пожар! — закричала я. — Очень большой!

— Успокойся, Кэди, — сказал он голосом, которого я не слышала уже много лет.

Годы.

Тысячелетие.

(Нет, конечно, но мне так показалось.)

Нежный, ласковый, игривый и веселый, но все равно желающий, чтобы ему повиновались.

Пальцы на ногах поджались.

Плохой, плохой, плохой бывший парень.

— А теперь ответь мне, ты пьяна? — настаивал он.

— Нет, — солгала я.

— Она пьяна, — пробормотал он.

— Все в порядке? — спросила я.

— Почему ты спрашиваешь? — спросил он в ответ.

— Потому что на пристани бушевал пожар, Курт, — заявила я, будто разжевывая очевидное какому-то тупице.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— У меня панорамный вид, не знаю, на... все вокруг, — ответила я.

На это он спросил:

— Ты одна?

— Если спрашиваешь, завела ли я собаку, то ответ — нет. Но я ее подыскиваю. Ньюфаундленда, потому что мы рядом с Ньюфаундлендом. То есть, не совсем, в Денвере я была к нему чертовски ближе. Думаю, это может показаться глупостью, но мне всегда нравилась собака Хагрида в фильмах о Гарри Поттере. Надо бы посмотреть такую. Неаполитанский мастиф. Я не удосужилась погуглить заводчиков, потому что, думаю, мне также хочется французского бульдога, не могу определиться. Но мне не нужна собака, которая пускает слюни, поэтому я не уверена, что нахожусь на верном пути.

— Ты не на верном пути, — пробормотал он.

— Так я и думала. Но насколько плоха собачья слюна? — спросила я. — Если ты любишь кого-то, они могут пускать слюни повсюду, тебе будет все равно.

— Сегодня ночью сгорела половина пристани, а я сижу и болтаю с пьяной женщиной о собачьих слюнях? — спросил он.

Я заткнулась и еще раз подумала насколько мудрым был звонок Курту, чтобы убедиться, что он не страдает, надышавшись дыма.

— Я спрашивал не о собаке, Кэди, — заявил он.

— О, — пробормотала я.

— Ты одна?

О боже мой.

— Ты... думаешь... я бы позвонила тебе, если бы у меня был мужчина…

— Мне не нужны подробности, — резко перебил он меня, — но нужен ответ.

Внезапно я почувствовала, что трезвею.

— Зачем тебе нужен ответ? — поинтересовалась я.

— Сегодня ночью половина пристани сгорела дотла.

Я уставилась на колени, потом перевела взгляд через спинку дивана на город.

— Ты..? — Он не может. Или может? — Ты спрашиваешь, есть ли у меня алиби?

— Я спрашиваю, одна ли ты.

Он может!

— Ты спрашиваешь о моем алиби.

— Я не видел тебя несколько недель, Кэди, и ты звонишь мне, чтобы узнать, все ли со мной в порядке после того, как сильный пожар охватил пристань. Я не пожарный. Я полицейский. Я злюсь, что половина новой пристани моего города сгорела в огне, но со мной все в порядке. А теперь я хочу знать, почему ты ни с того ни с сего звонишь мне по поводу того, что не имеет ко мне никакого отношения.

Это был вопрос, на который я не могла ответить, потому что, во-первых, ответ на него означал бы признание того, что я напилась от беспокойства (буквально) из-за мужчины, которого должна оставить в покое. А во-вторых, я была слишком зла, чтобы произносить слова, потому что напилась до чертиков из-за мужчины, который спрашивает о моем алиби на время пожара, к которому я не имела никакого отношения.

— Мы закончили разговор, — сухо сказала я.

— Кэди…

— И не смей появляться здесь, воспользовавшись секретным аварийным кодом на моих воротах и стучать в мою дверь, чтобы мне нагрубить, Курт Йегер. Забудь, что я звонила. Я не звонила. Этого разговора не было. Я возвращаюсь к тому, чтобы держаться от тебя подальше. Но предупреждаю, когда я заведу себе ньюфаундленда, мастифа или бульдога, то научу его кусать высоких, темноволосых, красивых мужчин в очках-авиаторах.

Ой-ой.

Я что, сказала «красивых»?

— Кэ…

— До свидания, Курт.

Я отключилась, потом выключила звук и, наконец, выключила телефон.

Серьезно?

Он спрашивал о моем алиби?

Я уставилась на телефон, не желая, чтобы он взорвался, но желая, чтобы мой взгляд мог пройти через него и испепелить Курта Йегера.

Затем я снова включила его с единственной целью — стереть с телефона номер Курта «Мистера чемпиона Вселенной по осуждению и злопамятности» Йегера.

Он зазвенел у меня в руке.

Это был Курт.

Я ответила с единственной целью сказать то, что сказала в своем приветствии:

— Никогда больше не звони по этому номеру.

— Никогда больше не бросай трубку, — прорычал он в ответ.

— Буду бросать трубку, когда захочу, — парировала я. — И вообще, это не имеет значения, потому что мы больше никогда друг с другом не заговорим.

— Кэди, почему ты напиваешься в одиночестве на маяке?

— Потому что я живу на маяке. Глупо идти в какой-нибудь бар, чтобы напиться до бесчувствия. Особенно, когда горит пристань. Что за ужасные манеры. И вообще, ты же знаешь, я ненавижу водить машину в нетрезвом виде.

— Да, знаю, — тихо сказал он, вспоминая.

Раз уж этой ночью я позволила себе ругаться, то к черту его и его нежные воспоминания.

Серьезно?

— Допрос закончен, шериф?

— Я задал тебе один вопрос, — парировал он.

— Курт, возможно, это разговор, но, к слову, сквозь него просачивается тяжелое, осуждающее бремя стыда. Следующее, что ты узнаешь, то, что меня проведут голой по улицам, а люди будут швырять в меня мусор.

— Какого хрена? — прошептал он.

— Ты что, не смотришь «Игру престолов»?

— Нет.

Я уставилась на колени в полном и абсолютном шоке.

— Кто в наши дни не смотрит «Игру престолов»? — недоверчиво переспросила я.

— Я, — нетерпеливо сказал он. — Слушай, Кэди, постарайся сосредоточиться на том, что и как я говорю. Ладно? Ты со мной?

Теперь он казался серьезным и не резким, поэтому я ответила:

— Я с тобой.

— У тебя неприятности?

Я перестала думать, что он вовсе не резкий.

Вместо этого на меня нахлынула боль.