Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван. Страница 2

Отпечаток большого пальца правой руки умершего несколько тысяч лет назад человека был абсолютно идентичен отпечатку такого же пальца мещанина города Лодзь Ежи Песецкого, осужденного в 1905 году Тульским окружным судом на четыре года арестантских отделений за повторную кражу предметов стоимостью более трехсот рублей.

Внезапно Василий Иванович вспомнил, как вчера ходил по кабинету ресторана на четвереньках, изображая знаменитую полицейскую собаку Треф. Лебедев застонал.

Пролетка остановилась у парадного подъезда первоклассной гостиницы «Франция», что на Большой Морской. Лебедев рассчитался с извозчиком и вошел в роскошный холл отеля.

– Номерок желаете? – обратился к нему портье.

– Нет, благодарю. У вас стоит мой приятель, барон Энгельгард. Не подскажете ли номер его апартаментов?

– Двести третий. – Портье обернулся на ящик с ключами от номеров. – Но господина барона сейчас нет в номере – он ушел примерно час назад.

Лебедев прождал Энгельгарда до вечера и только в восемь ушел домой, наказав портье попросить господина барона ему телефонировать, как только тот вернется.

Вильгельм так и не позвонил. Василий Иванович весь вечер и все следующее утро сам звонил в отель каждый час, но ему неизменно отвечали, что господин барон не возвращался.

В час дня Василий Иванович поехал на Офицерскую, 28, в сыскное отделение.

К поискам Энгельгарда приступили незамедлительно. Вскоре они увенчались успехом – Лебедев опознал своего друга в неизвестном мужчине, доставленном каретой «Скорой помощи» в тяжелом состоянии в Александровскую больницу с Владимирского проспекта. По словам очевидцев, барона, переходившего улицу, сбил мчавшийся на бешеной скорости большой черный автомобиль.

– Вся дактилоскопическая система построена на том, что узоры папиллярных линий не могут повторяться, так как каждый человек имеет свой, ему одному свойственный узор, остающийся неизменным с детства до старости. За все время своего существования дактилоскопическая система ни разу не дала ни одного сбоя. В нашей Империи, по крайней мере, по трем делам, рассмотренным окружными судами, отпечаток преступника служил главной, а один раз и вовсе единственной уликой. И по всем трем делам присяжные вынесли обвинительные вердикты. И жалобы на эти приговоры Сенат оставил без последствий. Вы представляете, что теперь будет? Приговоры рассыплются, как карточные домики!

Разговор происходил в кабинете начальника столичной сыскной полиции Владимира Гавриловича Филиппова. В кабинете, кроме его хозяина и Лебедева, присутствовал еще один человек – подчиненный Филиппова, чиновник для поручений Кунцевич.

Филиппов сидел за своим огромным, заваленным бумагами письменным столом, Кунцевич расположился в кресле у стены, а Лебедев сидеть на месте не мог. Он шагал из угла в угол небольшого кабинета, и это мельтешение начинало раздражать Кунцевича.

– Я, господин надворный советник, в расследовании двух из трех упомянутых вами дел принимал непосредственное участие и твердо убежден, что оба преступника соболей ловить поехали не напрасно. Позвольте вопрос, вы сами в дактилоскопию верите? – спросил Кунцевич.

Лебедев аж подпрыгнул:

– Господи, да конечно же! Если бы не верил, я не прикладывал бы столько усилий для ее развития у нас в стране. Это точная наука сродни математики. У нее прекрасное будущее. Вместо громоздких приборов, используемых для бертильонажа, вместо двух десятков разных измерений достаточно иметь немного золы и кисточку. А по точности результатов дактилоскопия и бертильонаж и рядом не стояли.

– Значит, у двух разных людей одинаковых отпечатков быть не может?

– Нет, и еще раз нет. Решительно нет.

– Отлично. А приятель ваш, что про манускрипт рассказывал?

– Я… Я плохо помню. Видите ли, мы были в ресторане, выпивали… Когда мы с Вилей встретились, у него в руках был этот тубус. Но что в нем, он не говорил, да я и не спрашивал. Потом… Потом я… я… кхм. Вы должны меня понять, господа… Я человек малопьющий, а тут… Господи! Мы у «Палкина» сидели с хористками. Я стал демонстрировать им приемы получения отпечатков пальцев. Виля это увидел и достал манускрипт, чтобы показать, что на нем тоже есть отпечаток. Он еще смеялся, мол, твоей новой науке уже несколько тысяч лет! Потом я забрал у него тубус и положил в свой портфель, чтобы не потерялся. Вот и все, что я помню.

– Да-с, не густо. Авто, которое сбило вашего друга, была найдено в Новой деревне. За полчаса до наезда его угнали у владельца. Угонщиков и след простыл. Господин Энгельгард находится между жизнью и смертью и ничего про манускрипт нам рассказать не может. У нас единственная зацепка – найденная в вещах барона телеграмма из Ниццы.

– Вы должны выехать туда незамедлительно! – почти прокричал Лебедев.

– Я с удовольствием съезжу на Лазурный берег, более того, я уверен, что мне удастся восстановить доброе имя новой науки. Но у меня есть условия…

Лебедев перебил:

– Какие еще условия? Есть приказ директора департамента о вашем откомандировании…

– Приказ есть, и я его обязан выполнить. Я возьмусь за дело со всем старанием и даже добуду результат. Но условия у меня есть. Первое. Мне потребуются средства…

– Безусловно, казна возместит все ваши расходы.

– Благодарю покорно! Я за прошлую командировку уже год свои кровные не могу с казны вытребовать. Да я сейчас и не при деньгах. Можно, конечно, подождать до первого, до получки жалованья, но двести рублей мне на поездку во Францию не хватит. К тому же мне за квартиру надобно заплатить, прислуге.

– Кхм. Я поговорю с его высокопревосходительством. Трехсот рублей будет довольно?

– Пятисот будет довольно. Потому что есть еще одно условие. Со мной в командировку должен отправиться полицейский надзиратель Кербер.

Молчавший все это время Филиппов подал голос:

– А Иван Иванович на кой ляд вам понадобился?

– А он винтит [2] прекрасно. Дорога дальняя, мы и время скоротаем, да и деньжат, глядишь, добудем на непредвиденные расходы. Все казне экономия.

– Мечислав Николаевич!

– Шучу, шучу. Заведующий антропометрическим бюро мне нужен исключительно как специалист.

Когда Лебедев ушел, Филиппов набросился на Кунцевича:

– Мечислав! Ты что себе позволяешь! Ты как с начальством разговариваешь!

– Какое он мне начальство, Владимир Гаврилович? Ты мое начальство, да еще его высокопревосходительство господин градоначальник. Впрочем, что-то я действительно разошелся. Василий Иванович человек неплохой. И службу нашу любит. Такому грех не помочь. Отпустишь со мной Иван Иваныча?

– Куда же мне теперь деваться.

– Я прихватил из вещей Энгельгарда его записную книжку, пусть наш фотограф постарается и соорудит почерком барона рекомендательное письмо на имя герцога. Я, конечно, и сам это сделать могу, но у Рогалева лучше получится. В письме «Вильгельм Эдуардович» должен представить меня его светлости под именем Казимира Николаевича Милевича. Загранпаспорт на это имя у меня остался с прошлой командировки, и срок ему не вышел. И еще, Владимир Гаврилович, надо сделать так, чтобы газетчики не узнали фамилию попавшего под автомобиль.

Вечером следующего дня Кунцевич и Кербер уже сидели в вагоне второго класса поезда Санкт-Петербург – Варшава. Они ехали в Царство Польское, в город Лодзь. Нынешней весной лодзинский мещанин Ежи Песецкий Высочайшим манифестом был возвращен из ссылки и восстановлен во всех правах, кроме возможности проживать в столицах. Он явился к месту приписки и сразу же вытребовал в губернском правлении заграничный паспорт. Именно в Лодзи находился кончик ниточки, за который можно было ухватиться. Да и местные сыщики могли рассказать о пане Песецком много интересного.

Удобно устроившись на мягком диване спального вагона Международного общества, Кунцевич достал из кармана пиджака написанную на французском телеграмму и еще раз ее внимательно перечитал:

«Санкт-Петербург зпт Большая Морская зпт отель «Франция» зпт господину барону Энгельгарду тчк Месье вскл Я принимаю ваши условия и готов уплатить за манускрипт требуемую сумму тчк Доставьте папирус «Гранд-отель» Ниццы тчк Телеграфируйте дату вашего прибытия тчк Герцог Виттенштольский тчк».