Крылья феникса - Матлак Ирина. Страница 6
Потом родителей не стало. И Церемония избрания, которую я любила, прежде всего как наш семейный праздник, стала для меня тяжелой повинностью, которую просто нужно отбыть. Казалось, что вместе с гибелью родителей от меня откололась и моя собственная часть — та, которая, будучи маленькой девочкой, восхищалась торжеством, глядя на мир с надежных папиных плеч…
Теперь же перспектива стать ниллэ и вовсе казалась мне не слишком привлекательной. Никто никогда не говорит, чем именно занимаются эти выпускницы института. Только о великой чести и ответственности. И что-то мне подсказывает, в роли ниллэ существует немало подводных камней.
Хотя нельзя не признать, что это действительно шанс кардинально изменить жизнь. Избавиться от влияния опекунов, стать причастной к высшему обществу, достичь тех высот, о которых простая городская девчонка не может даже помыслить.
Все эти мысли стремглав пронеслись в моей голове, пока храмовник, прикрыв глаза, молча возносил молитву. Тишина казалась такой вязкой, что ее можно было черпать большими ложками, она наполняла каждую частицу воздуха, обволакивала всех собравшихся ватным коконом и предшествовала ликованию, которое наступит, когда будет произнесено заветное имя.
Всего одно имя… Чьи-то разбившиеся надежды. Чья-то осуществившаяся, казалось бы, несбыточная мечта.
Всего одно имя. Год за годом, церемония за церемонией. Империя замирает в ожидании — даже в самых отдаленных ее уголках, куда новости доходят с запозданием, живет надежда.
Люция, кажется, вообще перестала дышать. Я видела, какой напряженной стала ее идеально ровная спина. Видела и то, как мать слегка приобняла ее за плечи, а отец стиснул кулаки. Они верили в успех, но вместе с тем прекрасно понимали, что может произойти всякое. Что счастливицей может стать более родовитая или богатая девушка — дочь более влиятельных родителей. И все же…
Пришедшие на ум строчки вызвали привычное желание их записать, но под рукой не было ничего подходящего.
Внезапно в чашу, словно из ниоткуда, хлынул столб яркого света. Он — чистый, золотистый, словно состоял из мелких крупинок, похожих на волшебную пыльцу. А уже в следующую секунду из чаши выпорхнул небольшой листок, который храмовник тут же взял в руки.
— Сейчас, моя девочка, — словно издалека донесся до меня взволнованный шепот госпожи Бэйрси, обращающейся к дочери. — Это будет твой триумф…
Последние секунды, наполненные томительным ожиданием, — и наступил долгожданный момент. Храмовник развернул листок и приблизил к лицу.
— В этом году Пресветлый оказал свою милость девушке по имени…
Он почему-то запнулся, и во время ненадолго повисшей паузы среди зрителей пронесся удивленный шепоток. Из-за промедления все пребывали в замешательстве, ведь никогда прежде такого не случалось. Главный храмовник, судя по всему, находился в таком же замешательстве, и удивление в голосе ему скрыть не удалось.
— Инида Трэйндж, — с долей растерянности озвучил он через несколько мгновений.
Я подумала, что ослышалась. Наверное, поэтому не было ни подскочившего сердца, ни участившегося пульса, ни желания немедленно упасть в обморок. Я знала, что это ошибка, потому что такого просто не могло быть…
Но вот на меня в немом потрясении уставилась тетушка Эльза, кажется, впервые за все время напрочь лишившаяся дара речи; вот таким же взглядом в меня вперился дядя. Потрясенное семейство Бэйрси, как по команде обернувшееся ко мне. В голубых глазах Люции — потрясение и неверие, постепенно сменяющиеся яростью, ненавистью… завистью.
— Идочка. — Тетушка Эльза медленно привстала с места. — О моя дорогая…
Если бы не накрывшее меня абсолютное оцепенение, я бы рассмеялась. «Идочкой» она меня не называла даже ради того, чтобы произвести благоприятное впечатление на посторонних, и от такого обращения ощущение нереальности происходящего усилилось.
А уже в следующий момент такой же столп света, какой недавно лился в чашу, внезапно опустился на меня, привлекая ко мне уже всеобщее внимание. Кожу левого запястья слегка закололо, и я, опустив глаза, увидела, как на нем появляется рисунок изящного золотого браслета.
— Инида Трэйндж находится среди присутствующих! — провозгласил главный храмовник, чей голос доносился до меня словно из-за ватной стены. — Дитя мое, прошу, поднимись к нам на сцену!
«Это какая-то ошибка, — продолжало вертеться у меня в мыслях. — Я же просто Ида. Ида Трэйндж. В моей жизни не может произойти такой невероятной случайности. Я ведь невезучая…»
Тем не менее именно я, а не кто-то другой, словно во сне, шла между заполненных рядов. Именно я, не чувствуя ног, продвигалась все ближе и ближе к освещенной огнями и солнцем сцене, с которой на меня взирали храмовники. И именно ко мне обращались взгляды всех присутствующих на Центральной площади, желающие рассмотреть ту обычную девушку, которой так необычайно повезло.
В какой-то момент к ощущению абсолютной нереальности происходящего добавилось чувство, что я вернулась в свое далекое беззаботное детство. Будто стала той восхищенной, сидящей на плечах паны девочкой, мечта которой внезапно сбылась.
Я еще не осознавала свалившегося на меня… счастья? Удачи? Трудностей? Чем бы это ни было, я пребывала в слишком глубоком потрясении, чтобы все осмыслить и принять.
— Она ведь некрасивая, — прозвучало в окружающей меня какофонии звуков.
— Простая замарашка…
— А я ее знаю, она ушивала юбку для моей сестры…
— Ты только посмотри на это платье…
— А на туфли!
Что бы ни говорили злые языки, именно эти самые туфли сейчас поднимались по ведущим на сцену ступеням. И надеты они были на той самой простой замарашке, которая не обладала особой красотой. Нет, уродиной меня не назвать, но и постороннему взгляду в моей внешности зацепиться не за что. Я не обладала ни выдающимися женственными формами, ни светлым, никогда не выходящим из моды цветом волос, ни правильными чертами лица. Но никогда не переживала по этому поводу и уж точно не завидовала таким, как Люция, — к кому природа оказалась более щедра.
Несмотря ни на что, я любила себя — такую, какая есть. Хотя правильнее сказать, не любила, а принимала. Принимала вместе с худощавой фигурой, темно-русыми волосами, в которых имелась невесть от кого передавшаяся рыжинка, и несколькими испещрившими лицо «ямками» — последствиями перенесенной в детстве болезни.
Наверное поэтому, а еще потому, что пребывала в ощущении абсолютной нереальности, я и не обращала внимания на доносящиеся мне в спину высказывания. В конце концов, если такие высказывания доносятся мне в спину — значит, я впереди.
ГЛАВА 3
Следующие минуты еще больше напоминали сон. Стоя на сцене, я слушала говорящего храмовника, смотрела на заполонившую площадь толпу, но слышала лишь глухое биение собственного сердца. К счастью, мне держать речь не пришлось, только стоять и радостно улыбаться… хотя, подозреваю, в моем случае улыбка выглядела неестественной и больше растерянной, чем радостной.
Понятия не имею, сколько времени прошло перед тем, как меня увели со сцены и проводили в небольшой, но пышно обставленный шатер. Здесь установили резную белую мебель, стол, на котором возвышались блюда со сладостями и фруктами, на полу расстелили ворсистый ковер — тоже белый.
— Садитесь, — пригласил мой сопровождающий, указав на одно из кресел.
Только заняв предложенное место, я наконец относительно пришла в себя и смогла его рассмотреть. Это был молодой мужчина, светлые волосы которого были собраны в низкий короткий хвост. На нем был надет светлый же костюм, а черты привлекательного лица почему-то показались смутно знакомыми.