Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня. Страница 33

— Юхан, седлай лошадь, мы едем вниз.

Он рассчитывал встретиться с Карлсоном и Клее, но было уже поздно. Охранники не пустили его в тюрьму без распоряжения Клее, а в доме Клее сказали, что старик напился лекарств и заснул. В подавленном настроении барон вернулся к тётушке, которая от беспокойства не ложилась спать. Пришла фрау Гюнтер. Из-за покрасневших глаз её белокурая красота потеряла соблазнительность, но приобрела одухотворённость. Когда все устроились в гостиной, Эрик попросил Юхана:

— Приведи к нам Хелен.

Она пришла в длинной ночной рубашке и накинутой на плечи шали. Сонно посмотрела на собравшихся и спросила:

— Вы хотели меня видеть?

— Повтори, что ты сказала мне в крипте, когда умерла твоя мать.

Хелен обхватила себя руками, дрожа в ознобе, но щеки её заалели:

— Я не помню, ваша милость. Мне было плохо.

— Ты говорила, что Маттео — дьявол, который принёс болезнь.

— Ах! — вскрикнула Катарина. — Ты правда так говорила?

— Не помню.

Барон быстро приблизился к девушке. Встряхнул за плечи:

— Хелен, постарайся вспомнить, кому ты говорила, что Маттео молится в развалинах? Как ты вообще узнала об этом?

— Он сам показал. Он ведь любил меня до того, как…

— До того, как превратился в дьявола?

— Да, ваша светлость, — она подняла на Эрика блестящие глаза. — Вы знаете всё лучше меня. Позвольте мне вернуться в кровать, я очень устала.

— Хелен, почему ты обращаешься ко мне «ваша светлость», словно я граф?

Ноги Хелен подогнулись, и она осела в объятиях Эрика. Серые спутанные волосы в беспорядке упали на лицо.

— Кому ты рассказала о Маттео? Отвечай, Хелен!

Глаза девушки закатились, а с губ сорвался жалобный стон:

— Фрау Гюнтер…

Агнета подбежала к ним:

— Барон, перестаньте её мучить! Воды! Воздуха!

Вязаная шаль сползла с плеча Хелен, и барон увидел на шее зловещий синий волдырь. Он сглотнул горький комок и спросил Катарину:

— Куда её отнести? Кто-нибудь ещё болен?

Агнета тихо заплакала, не утирая крупных слёз, катившихся по бледным от страха щекам:

— Господи, спаси нас. Мы все умрём.

Мазини деликатно взял её за руку:

— Мы не умрём, фрау Гюнтер, не плачьте.

Катарина бросила на них проницательный взгляд. Что-то между этими двумя происходило, и ей это не нравилось. Катарина отлично знала, что Агнета с детства влюблена в Эрика.

— Эрик, иди за мной. Устроим Хелен в зимней столовой. Я сама буду ухаживать за ней. Завтра позову врача.

— Священника нужно звать, а не врача, — мрачно бросил Эрик.

— Это не первая чума, которая приходит в мой дом. Я знаю, что делать.

***

Ночью барон не спал. Тётушка собрала всех слуг, заставила раздеться и внимательно их осмотрела. Юхан присоединился к слугам: он доверял опыту старой Катарины, пережившей не одну эпидемию. Все выглядели здоровыми: ни язв, ни озноба, ни жара.

Одна лишь Хелен горела в лихорадке. Она единственная навещала крестьян, поселившихся на пустыре у развалин монастыря. Решив, что на улицу теперь выходить неразумно, Катарина объявила карантин: все должны сидеть в доме и молиться. Никто не протестовал, люди были напуганы и подавлены. Только спокойная уверенность фрау Майер поддерживала в них надежду на благополучный исход. Агнета ушла, чтобы заняться своими домочадцами, и Мазини вызвался её проводить: людей на улицах немного, но кто знает, насколько они опасны.

Эрик мрачно цедил приторно-сладкое красное вино, которое ему посоветовала тётушка, и, несмотря на жару, жёг в камине смолистые сосновые дрова, чтобы окурить комнату дымом. Больше он ничего не мог сделать. Юхан прикорнул на полу около кровати.

Барон смотрел на белоснежное покрывало, придавленное пышными шёлковыми подушками, и мысленно возвращался в ту ночь, когда обнажённый Маттео лежал на этой кровати. Погода тогда выдалась прохладной, и они согревались тёплым вином и горячими прикосновениями. Барон подумал, что если бы та ночь повторилась, он вёл бы себя менее эгоистично. Он не понимал, почему ему в голову не пришло поинтересоваться, что чувствует Маттео. Возможно, вместе они бы нашли способ доставить ему капельку удовольствия. Всё-таки в Италии кастраты считались страстными любовниками. Если старик-музыкант не наврал.

Летом в Калине трудно различить то мгновение, когда закат превращался в рассвет. Эрик слушал пение птиц, такое же нежное и радостное, как обычно, и ждал часа, когда Карлсон и Клее начнут приём в Ратуше.

Набожный католик, иностранец и почётный гость графа Стромберга — какое преступление в том, что Маттео изредка молился перед старым алтарём и янтарной статуэткой? Эрик не слышал, чтобы в Калине кого-то осудили за то, что он исповедует ту религию, которую считает истинной. Католические мессы запретили сто пятьдесят лет назад, но среди приезжих встречались и католики, и православные, и мусульмане, и в большом количестве — евреи. Надо думать, все они совершали частные богослужения, ибо с мечетями и синагогами дела в Калине обстояли не лучше, чем с католическими храмами. И никого из иноверцев не арестовали и не судили. Так почему же Маттео должен пострадать?

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Эрик не сомневался, что на Маттео донесла Хелен. Один вопрос его беспокоил: откуда Хелен узнала, что произошло между ним и Маттео? Она выразилась вполне определённо: «Он преследовал вас, вы поддались его чарам». Девчонка не так умна, чтобы без подсказки догадаться, кто кого преследовал. Можно подумать, граф Стромберг нашептал ей подробности. Тот тоже предлагал всю вину повесить на Маттео.

Эрик жалел, что в угаре самодовольства вложил в руки графа грозное оружие. За содомский разврат в Калине и судили, и казнили — Эрик слышал о таких случаях. Он утешал себя тем, что у Клее нет доказательств, поэтому единственное, что можно предъявить итальянцу — молитвы на латыни. Эрик не был знаком с Клее, но ходили слухи, что он честный и неподкупный судья. За двадцать лет он не вынес ни одного несправедливого приговора, и Эрик всей душой надеялся, что Маттео понесёт соразмерное наказание за использование запрещённых предметов культа и вернётся из тюрьмы живым и здоровым. Может быть, Карлсона устроит солидный денежный штраф?

Утром в столовой он нашёл Мазини, Юхана и Катарину, которая собственноручно процеживала кофе. Маэстро, так же, как и барон, выглядел невыспавшимся.

— Что у фрау Гюнтер, все здоровы? Как Линда? — поинтересовался Эрик.

— Слава богу, девочка здорова и весела! Они заперлись в доме. Фрау Гюнтер приказала никому не покидать дом и никого не впускать.

— Даже вас? — не удержался от сарказма Эрик.

Он всё ещё злился, что Мазини помешал ему поговорить с Маттео. Маэстро благоразумно промолчал.

Они вышли рано, когда улицы обычно заполнены торговым людом и ремесленниками, но в это утро широкая Главная улица выглядела, как русло высохшей реки. Купчихи и мальчишки-подмастерья не собрались у крыльца, чтобы послушать пение Маттео, и пахло не апельсинами, а удушливым дымом: повсюду жгли печи, надеясь защититься от чумы. Редкие прохожие шарахались друг от друга, боясь подцепить заразу.

Но на площади в тени Ратуши толпился и шумел народ. Отчаянные фанатики, которым нечего было терять.

— Казнить! Казнить! Казнить дьявола-кастрата!

Эрик бросился в толпу и развернул к себе вонючего бородатого мужика:

— Ты что орёшь? Кого казнить?!

Мужик оценил богатый камзол и поклонился аристократу:

— Неслыханное дело, господин! Дьявол свил гнездо в нашем городе! — Он приблизил потную морду и прошептал, обдавая Эрика запахом чеснока: — Говорят, он пел, как ангел, а соблазнял, как дьявол. Мы открыли ему души и внимали колдовским песням, а Господь прогневался за нашу слепоту и наслал на Калин чуму.

У Эрика мороз пробежался по спине: