Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня. Страница 40

— Я в этом не разбираюсь, — устало проговорил Маттео.

— Ничего, я разбираюсь, — успокоил арестованного Клее. — Вам будет предъявлено обвинение в ереси и содомии. Это тягчайшее преступление, синьор Форти, оно карается смертной казнью, а именно — посажением на кол.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Могу я повидаться с учителем?

Клее с любопытством воззрился на странного итальянца. Никогда раньше он не сталкивался с таким равнодушием к собственной судьбе. Форти не спрашивал, кто его предал, не спорил с обвинением, искренне отвечал на вопросы и с достоинством перенёс унизительный осмотр. Он не просил о снисхождении или помиловании и даже не умолял о верёвке, как делали на его месте все предшественники.

— Я распоряжусь, синьора Мазини к вам допустят. Что-нибудь ещё?

— Нет.

— Хотите поговорить с пастором? Он хоть и лютеранин, но слуга божий. Он поможет вам подготовиться к смерти.

— Спасибо, но я не заслуживаю милосердия.

Барон ожидал аудиенции в приёмной графа Стромберга. Несмотря на ранний час, он попал в толпу военных, сновавших по губернаторскому дворцу с таким мрачным видом, будто русские уже прорвали оборону. Эрик молча сидел в углу, считая минуты и рассеянно отвечая на приветствия знакомых. Он сосредоточился на своём деле.

Он не планировал убивать Стромберга — по крайней мере, сразу. Он намеревался получить от графа указ о возвращении Калину старинной торговой привилегии. Фрау Карлсон была права: это единственный способ освободить Маттео. Бургомистр душу продаст за складочное право.

Ночью барон обдумывал план нападения на тюрьму, но ему не хватало людей. Не с Гансом же штурмовать укреплённые стены? И даже если бы они смогли прорваться в казематы и выкрасть Маттео, то бежать было некуда — город в осаде. Стромберг не позволил бы беглым преступникам спрятаться на холме, а вариант сдаться Меншикову барон не рассматривал.

Паж Томас беспрестанно сновал по залу, будто нарочно добиваясь, чтобы барон его заметил. И Эрик заметил. Кивнул на нишу у дальнего окна. Чуть выждал и подошёл к Томасу. Его пухлую щёку украшала свежая ссадина, а на шее виднелись синяки, похожие на следы от пальцев. Барон взял Томаса за подбородок и повернул к свету, разглядывая:

— Кто это тебя изукрасил?

Томас шмыгнул носом, но промолчал.

— Стромберг? Что ты натворил? Опять к кому-то приставал?

— Ни к кому я не приставал, ваша милость, — печально поведал Томас. — Он как с ума сошёл после того концерта, когда вы оскандалились. Вы тогда выбежали на сцену, кричали…

— Я помню, — оборвал Эрик.

— Ну вот. Той ночью он впервые меня…

— Что?

Паж снова засопел, не отвечая.

— Изнасиловал?

— Да нет, он такого себе не позволяет! Но лучше бы изнасиловал, честное слово.

— Избил?

— Не только… Заставлял делать разные вещи. Он странный, ваша милость, я его боюсь.

— К его светлости графу Стромбергу приглашается барон Линдхольм, — провозгласил секретарь графа.

Эрик сунул грустному пажу пару монеток и поспешил в кабинет.

Граф Стромберг сидел в душном тёмном зале с зашторенными окнами. Лишь несколько солнечных лучей падали на богатые гобелены за его спиной. Похожий на хищного ворона, он пристально следил, как барон приближался к столу. Его глаза в полутьме казались неживыми. Эрика передёрнуло от дурного предчувствия.

— Доброе утро, ваша светлость.

Граф хмыкнул и откинулся на спинку кресла, рассматривая барона, как вредное насекомое. Эрик начал закипать. Ему хотелось выхватить шпагу, потребовать объяснений и заставить графа раскаяться в предательстве, но он помнил о главной цели. Он взял массивный резной стул и небрежно подтащил к столу, оставляя глубокие проплешины на дорогом узорчатом ковре. Уселся напротив графа.

— Я пришёл просить вас о возвращении Нижнему городу складочного права. Я считаю, вы несправедливо отобрали у купцов их привилегию.

— Что вы знаете о складочном праве, барон? — проскрипел граф.

Оно вытащит Маттео из тюрьмы — единственное, что знал барон.

— Перечные и соляные склады моей любимой тётушки опустели вместе со складами других горожан. Какая в том польза?

— Вы рассуждаете как провинциал, которого волнует только его личное благосостояние. Я же забочусь о процветании Швеции, которой невыгодно иметь в своём составе чересчур привилегированные города.

— Вы же калинец.

— Я швед.

— Калин — ваша родина.

— Идёт война. Если бургомистр Карлсон получит складочное право, он без раздумий сдаст город русским. Хитрый Меншиков сделал предложение, от которого магистрат не сможет отказаться. Купцы жили под датчанами, немцами и шведами — точно так же они будут жить под русскими. Для них ничего не изменится, если в Верхнем городе вместо Стромбергов поселятся Романовы. Купцам плевать на верховную власть, лишь бы им позволили богатеть! Разумеется, они и без складочного права сдадут Калин, но я не собираюсь делать им подарок, — граф начал раздражаться, как всегда, когда речь заходила о бургомистре. — Какое вам дело до них?

Если бы Эрик интересовался городской политикой и экономикой, он смог бы придумать подходящий ответ, но он был бесконечно далёк от дрязг между аристократами и торговцами. Он нехотя признался:

— Это моё личное дело. Я вас прошу, ваша светлость, верните купцам их складочное право!

Стромберг замолчал, удивлённый горячностью барона, а потом злорадная ухмылка тронула его губы:

— Это как-то связано с арестом синьора Форти?

— Вы угадали.

— И вы пришли ко мне требовать… — граф не договорил. — Вы в своём уме, Линдхольм?

— Вы должны спасти синьора Форти!

— И почему я должен? — Стромберг развлекался, покачиваясь в кресле.

— Потому что это вы на него донесли! — Эрик вскочил и перегнулся через стол: — Вы предлагали мне заявить на Маттео, а когда я отказался, то сами предали его! Синьора Форти казнят из-за вас!

— О нет, барон! Его казнят из-за вас. Это вы сделали его содомитом. Кроме того, я слышал, он устроил в саду вашей любимой тётушки адский вертеп. Чёрные мессы, грязные ритуалы.

— Он просто молился на латыни, как любой католик! А вы подбросили на алтарь кальсоны и донесли ратману Клее.

— Я много лет не видел достопочтенного Клее. И, разумеется, я не подбрасывал кальсоны, что за бред! — глаза графа зажглись ярким живым огнём.

Он наслаждался разговором, а Эрик впадал в ярость, густо перемешанную с отчаянием.

— А куда вы их дели?

— Те кружевные штанишки? Я распорядился вернуть их синьору Форти. Я не держу в доме чужих вещей, — сказал Стромберг и гортанно рассмеялся.

Эрик замолк. Ему и в голову не приходило, что граф мог быть невиновен в аресте Маттео. Ослеплённый старой обидой, он видел в Стромберге врага и обвинил в предательстве, не выяснив всей правды. Он растерянно смотрел на Стромберга, а тот скорбно вздохнул и подошёл к нему. Сказал наставительно:

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Эрик, не лезьте в это опасное дело. Не хочется, чтобы людское негодование настигло и вас. Синьор Форти оказался не тем ангелом, за которого себя выдавал. Он преследовал вас, заморочил голову пением, проводил запрещённые мессы. Он всех нас обманул. Он заслуживает смерти, ваш маленький мужественный евнух. Надеюсь, на эшафоте он проявит такую же смелость, как и в вашей спальне.

Эрик бросился на колени, обнял сухие ноги графа и поднял лицо:

— Карл, я вас умоляю! Бургомистр помилует Маттео, если я принесу ему складочное право. Пусть итальянцы уедут из города! А я обещаю, что больше никогда вас не огорчу.

— Вы так сильно его любите?

— Я сделаю всё, что прикажете! Начну ходить в церковь, женюсь на ком скажете, займусь делом. Я стану для вас самым верным и послушным рабом!

Он и сам в это верил. Он готов был на всё, чтобы спасти Маттео от страшной варварской казни. Всё что угодно, лишь бы рыжий Свен с длинным заострённым колом не приближался к Маттео ни на шаг!