Враг рода человеческого - Хольбайн Вольфганг. Страница 70

— Я комиссар Хайдманн, — зачем-то еще раз сказал Хайдманн, невольно обращаясь к высокому парню, который первым заговорил с ним. — А вы…

— Смит, агент ЦРУ, — ответил светловолосый гигант, не обращая внимания на протянутую руку Хайдманна. Однако он довольно дружелюбно улыбнулся комиссару, а затем кивнул головой в сторону своего спутника: — А это агент Кеннели. И, предваряя ваш следующий вопрос, хочу сразу же сказать: меня действительно зовут Смит.

Хайдманн рассмеялся, но Смит тут же снова посерьезнел и вопросительно взглянул на людей, сидевших по левому борту фургона. Вместо привычной скамьи там стоял маленький столик, на котором теснился десяток электронных приборов. Возле них сидели два человека. Один, надев наушники, что-то напряженно слушал и при этом сосредоточенно глядел на портативный магнитофон, на котором медленно вращались большие круглые кассеты. Второй специалист по прослушиванию тоже был в наушниках, но при этом он освободил левое ухо так, чтобы можно было слышать, о чем говорят окружающие.

— Как дела? — спросил светловолосый.

Прежде чем ответить, сотрудник бросил вопросительный взгляд на Хайдманна и, когда тот утвердительно кивнул, сказал:

— Без сомнения, это они.

Смит и Кеннели многозначительно переглянулись. А затем светловолосый гигант, вынув из кармана портативную рацию, которая была размером с пачку сигарет, обратился к Хайдманну:

— Вы ничего не пытались предпринять?

Хайдманн не сразу понял, что в этом вопросе скрывалось своего рода оскорбление, поскольку комиссар получил четкие и однозначные приказы ничего не предпринимать самостоятельно. Похоже, что Смит истолковал его молчание как утвердительный ответ и, нажав кнопку на своей портативной рации, начал так быстро говорить что-то на своем родном языке, что Хайдманн не мог разобрать ни слова, хотя считал, что хорошо знает английский. В конце концов он, однако, понял, что Смит давал указания своим людям находиться в состоянии готовности.

Хайдманн невольно задал себе вопрос, сколько еще агентов ЦРУ стоят сейчас в темноте на улице. Судя по тому, что комиссар слышал об этом Салиде, здесь, пожалуй, собралась добрая половина разведывательного управления США. Да плюс полицейские всей округи в радиусе двадцати километров, вне зависимости от того, были они в этот час на дежурстве или нет. Абу эль-Моту принадлежала сейчас сомнительная слава всемирно известного преступника, которого разыскивают правоохранительные органы всего мира.

Смит снова спрятал рацию в карман и спросил человека, сидевшего у магнитофона:

— О чем они говорят?

Сотрудник снял наушники и растерянно взглянул на агента.

— О… о Боге, — ответил он.

— Как вы сказали? — переспросил Хайдманн.

— О Боге и Страшном суде, — сказал сотрудник.

— С ним там священник, — заметил Кеннели.

— Иезуит, которого он заставил уйти с собой из больницы, — добавил Хайдманн.

— Это еще неизвестно, — возразил Кеннели. — Но даже если он увел патера силой, этот человек стал теперь тоже опасным. Вы уверены, что они ничего не заподозрили?

Сотрудник, сидевший у магнитофона, убежденно покачал головой и, ласково поглаживая свои приборы, сказал:

— Мы старались не приближаться к этому дому. Впрочем, в этом не было никакой необходимости, мы и без того можем отчетливо слышать каждое слово, которое они произносят, сидя в пятидесяти метрах от нас за закрытым окном. Причем мы слышим все так явственно, как будто они находятся в одной комнате с нами.

И он снова погладил аппаратуру, посматривая на Кеннели, как будто ожидал дальнейших вопросов, чтобы рассказать о достоинствах своей чудо-техники. Но поскольку агент ЦРУ промолчал, специалист, явно разочарованный этим обстоятельством, вернулся к своим прямым обязанностям.

— Отлично, — сказал Смит, обращаясь непосредственно к Хайдманну, — это была хорошая работа, господин комиссар. С этого момента мы берем все на себя.

И агент направился к дверце, чтобы покинуть фургон, но Хайдманн схватил его за руку.

— Минуточку, — сказал он.

Смит хмуро взглянул на руку Хайдманна, лежащую на его руке, и тот почти сразу же поспешно отдернул ее. Однако, несмотря на это, комиссар заметил спокойным голосом:

— У меня на этот счет совершенно другие указания, агент Смит.

Смит даже глазом не моргнул, глядя в упор на Хайдманна.

— И каковы же эти указания? — спросил он.

— Я должен оказывать вам всестороннюю помощь, — ответил Хайдманн. — Но это не значит, что сам я должен устраниться от выполнения задания и наблюдать за всей операцией со стороны.

— Ваша помощь будет заключаться уже в одном том, что вы позволите нам заниматься своей непосредственной работой, — сказал Смит. — Салид — это наша проблема, мы идем по его следу уже много лет.

— Он был вашей проблемой, но теперь он интересует также и нас, — ответил Хайдманн. — Он убил несколько сот граждан нашей страны, мистер Смит. Мы должны вместе провести эту операцию. Хотя глаза Смита были холодны и, казалось, ничего не выражали, Хайдманн видел, что в голове агента ЦРУ идет лихорадочная работа.

— Будьте разумны, господин комиссар, — промолвил он. — Это ведь…

— Я говорю вполне разумно, — перебил его Хайдманн, повысив голос. — Я только выполняю свой долг.

— Я могу заставить вас выполнять требования.

— Попробуйте, — спокойно сказал Хайдманн. — Но до тех пор, пока мое начальство не изменит свой приказ, я буду делать то, за чем меня сюда послали: оказывать вам содействие в задержании этого террориста.

“И заботиться о том, чтобы его не убили хотя бы этой ночью”, — закончил про себя комиссар. Возможно, он был несправедлив по отношению к Смиту и его коллеге, но у Хайдманна было такое чувство, что задание, полученное этими агентами ЦРУ, не исключало такого варианта, как убийство террориста Абу эль-Мота на месте.

— Мы сражаемся с вами на одной стороне, агент Смит, — продолжал комиссар.

Смит какое-то время сердито глядел на него, а затем пожал своими мощными плечами и сказал:

— Ну что же, как хотите.

Хайдманн не услышал в его тоне ни угрозы, ни лукавства и мысленно обозвал себя дураком. Должно быть, он насмотрелся плохих детективных фильмов, а Смит просто испытывал его и убедился, что они действительно стоят по одну сторону барьера и только проиграют, если начнут спорить по пустякам.

— Каким образом надеетесь попасть туда? — спросил он.

Смит кивнул — но не в сторону гостиницы, а в сторону задней дверцы фургона.

— Я послал одну оперативную группу к черному ходу, а другую — на крышу. Как только мои люди займут свои позиции, они начнут действовать, — он немного помолчал, внимательно наблюдая за специалистами по прослушиванию, а затем продолжал: — Было бы очень неплохо, если бы мы точно знали, сколько еще людей находится в этом доме. Можете вы это установить?

— Да, если только они достаточно громко храпят, — ответил человек, сидевший у магнитофона. Хайдманн строго взглянул на него, высоко вскинув бровь, и тот смущенно поправился: — Я постараюсь это сделать.

— Хорошо, — Смит хлопнул ладонью по столу, — в таком случае, как только узнаете, известите меня об этом, — и он опять повернулся к Хайдманну: — Вы и ваши люди будете подстраховывать нас у главного входа в дом. Но ничего не предпринимайте без моей команды.

У Хайдманна на языке вертелось замечание, что никто не уполномачивал этого американца командовать в предстоящей операции. Кстати, Смит, должно быть, уступил ему именно по этой причине, решив поменять тактику. Однако комиссар тут же вспомнил собственные слова о том, что оба они находятся по одну сторону баррикады и не должны спорить друг с другом.

Смит, похоже, прочитал его мысли. Он долго и пристально всматривался в Хайдманна, а затем сказал ему тихо, но очень убедительным тоном:

— Вы ни в коем случае не должны недооценивать этого человека, комиссар Хайдманн. Он очень опасен, намного опаснее, чем вы можете это себе представить.

— Я знаю, — сказал Хайдманн, но Смит покачал головой.