Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 132

— Вынужден в вашей просьбе отказать, товарищ Плазмидова, — сказал комитетчик, — Пистолет вам вернем только с личного разрешения генерала Бидонова.

— Ну тогда хотя бы до дома подвезите, животные.

— Это можно, товарищ Плазмидова.

Старуха внимательно посмотрела на Топтыгина:

— А вы не расслабляйтесь, профессор. Спасибо за чай, Карельский бальзам тоже был неплох. Всего доброго.

Плазмидова повернулась и в сопровождении гебешников заковыляла прочь, опираясь на свою огромную уродливую палку.

Шок пришел к Топтыгину запоздало. Только сейчас профессор задрожал, разом вспотел, сердце бешено забилось.

Самый опасный оперативник I

29 апреля 1991

Сагануренов поскользнулся на мокром резиновом коврике в вестибюле здания двадцать седьмого управления КГБ СССР. Чувствуя, что коврик под ногами поехал по влажному полу, Сагануренов взмахнул руками, кое-как вернул себе равновесие и вцепился в кованую ручку двери.

Чудом избежав падения, он потянул дверь на себя. Дверь была самшитовой и тяжелой, Сагануренов заходил в нее слишком медленно, и закрывающаяся дверь стукнула его по спине. Удар самшитовой двери, весившей не меньше тонны, швырнул Сагнуренова прямо к комнатке охраны, где за пуленепробиваемым стеклом сидел мрачный капитан.

Теперь, чтобы пройти дальше, надо достать из кармана удостоверение и показать этому капитану-охраннику. Очередное движение. Движение — это жизнь*, как учили античные философы. Но если это правда, то Сагануренов ненавидит жизнь.

С движениями у него всегда было очень плохо, с самого рождения. Сагануренову было пять лет, когда мама перестала давать ему стеклянную посуду. К тому времени маленький Сагнуренов уже успел перебить около сотни чашек и тарелок, он уничтожил полностью и превратил в осколки даже бесценный трофейный сервиз, привезенный дедушкой из Кенигсберга в сорок пятом. И мама стала давать Сагануренову еду в деревянной посуде, как древнему русичу.

В школе учителя физкультуры обычно сажали Сагануренова на скамейку освобожденных по болезни в самом начале каждого урока и просто забывали про его существование. Так что по физкультуре у него всегда была твердая, гарантированная и автоматическая «тройка». Но так было не всегда. Сперва физруки еще пытались заставить Сагануренова двигаться. Они прекратили делать это только после того, как он сломал мячиком нос дочке директрисы.

На уроках труда Сагануренова тоже не напрягали, только следили, чтобы он ничего не трогал. Следить было нужно, поскольку на самом первом в своей жизни уроке труда он умудрился попасть выскочившим лобзиком учителю в глаз.

Движения никогда не давались Сагануренову, так что лет с четырнадцати он пытался двигаться как можно реже. Другой на его месте давно бы разжирел от такого образа жизни, однако поедание пищи — тоже движение, так что ел Сагануренов нехотя и раз в сутки. Он ненавидел движения всей душой. Но, к счастью, античные философы, как и всегда, спороли чушь. Жизнь это совсем не только мерзкое и мучительное движение, это еще и иные вещи, и некоторые из этих вещей Сагануренов умеет делать хорошо.

Капитан за пуленепробиваемым стеклом мрачно и выжидательно смотрел на Сагануренова. Пока не покажешь ему удостоверение — дальше не пройдешь. Значит, придется все-таки доставать корочку. Ничего не поделаешь. Как там было у Маяковского? «Я достаю из широких штанин...»**

Сагануренов сунул руку в карман собственных широких штанин, тщательно выглаженных мамой сегодня утром. Мама, вместе с которой он до сих пор жил, все суетилась, как-никак ее дорогой сынок идет в важное учреждение, двадцать седьмое управление КГБ. Она постирала и выгладила костюм, и даже разрешила одеть папины модельные ботинки. Чистить ботинки Сагануренову было лень и тяжело, так что этим тоже пришлось заниматься маме. Она же перед выходом завязала ему шнурки, сам он этого делать не умел.

Под недовольным взглядом капитана-охранника Сагануренов извлек из карманов штанин засунутые туда сегодня утром вещи — иссопливенный носовой платок, блокнот, две авторучки, зажигалку, пачку сигарет «Шипка», обрывок газеты, крышечку от ряженки, юбилейный значок «70 лет ВЧК-КГБ» и даже засохшую головку розы. Розу он вроде бы купил, чтобы подарить маме на восьмое марта, но совсем забыл об этом. Роза засохла в ящике стола Сагануренова, а сегодня утром она каким-то образом попала к нему в карман...

Внутри у Сагнауренова вдруг все похолодело. Удостоверения на было. Он забыл его. Забыл! Мама не положила! Какой позор...

Сагануренов вспомнил, что на нем еще есть пиджак, а в пиджаке — карманы. Он засунул во внутренний карман пиджака руку и извлек оттуда еще один блокнот, кубик рубика, пачку прописанных психиатром таблеток, которые он естественно не пил, четыре запасных пуговицы и огрызок карандаша. Наблюдавший все это время за Сагануреновым капитан-охранник нахмурился. Проходившая мимо молодая секретарша бросила на Сагануренова взгляд и хихикнула. Сагануренов рассвирепел.

Собрав остатки воли, он сунул руку в боковой карман пиджака, и пальцы наконец нащупали заветную корку. Торжествующе достав удостоверение, немного погрызенное по краям самим Сагануреновым пару дней назад в припадке нервозности, он решительно сунул корку в окошко охраннику. Но Сагануренов промахнулся мимо окошка, удостоверение стукнулось о пуленепробиваемое стекло и упало на пол.

Сагануренов вздохнул. Наклоняться — одно из самых мучительных, неприятных и ненавистных движений в жизни. Но делать нечего. Прежде чем нагнуться за удостоверением, он собирался еще минуту, за это время в здание через пропускной пункт прошло человек пять. Наконец Сагануренов изловчился и, сконцентрировав все силы на этом движении, подобрал с пола корку и пихнул ее капитану-охраннику. На этот раз он попал в цель.

Пока капитан сверялся со списками, Сагануренов рассеянно рассматривал охранника.

На указательном пальце правой руки у капитана был очень длинный неуставной ноготь. Остальные ногти подстрижены, а этот длинный. Такой ноготь иногда носят гитаристы, чтобы удобнее было играть. А вот на левой руке ногти пожелтели, как будто капитан много курил очень дешевые папиросы.

Ага. Курил дешевые папиросы и играл на гитаре. Странные занятия для сотрудника КГБ, тем более из двадцать седьмого управления. Офицер госбезопасности будет заниматься подобным разве что в боевом походе. А где у нас сейчас боевой поход? Был вроде в Афганистане, но последние войска выведены еще два года назад. Но этот капитан, судя по ногтям, был там совсем недавно. Еще и загорел. Точно Афганистан.

Что мог делать сотрудник КГБ в Афганистане уже после вывода войск? Только охранять высшее просоветское руководство Демократической республики Афганистан, скорее всего — самого генерального секретаря Наджибуллу.

Но теперь этот капитан сидит тут и проверяет документы на входе. И звание у него для охранника слишком высокое. Обычно тут сидел лейтенант. Значит, капитана наказали. Вероятно, ему приказали больше не охранять Наджибуллу и отозвали домой. И это в ситуации, когда Наджибулла контролирует только десять процентов Афганской территории, и повсюду рыщут моджахеды. Генерального секретаря НДПА бросили на произвол судьбы, капитан стал спорить по этому поводу с начальством, и в результате его засадили в эту пуленепробиваемую будку проверять документы.

Но зачем капитан стал спорить с начальством? Видимо, он успел подружиться с Наджибуллой и не хотел бросать его, понимая что генсек нуждается в охране. А раз капитан и Наджибулла подружились — значит, хоть раз точно пили вместе водку.

Все эти рассуждения пронеслись в мозгу Сагануренова автоматически за пару секунд, пока он рассеянно смотрел на капитана. Капитан все копался в списках, хотя остальных сотрудников и посетителей он пропускал быстро. Обстановка накалялась.

Мама всегда учила Сагануренова, что чтобы наладить отношения с людьми, надо проявить к ним искренний интерес. Например, тактично спросить что-нибудь об их жизни. Сагануренов кашлянул.