Грибификация: Легенды Ледовласого (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 56

Бойцы шли по пустым улицам, освещая себе путь фонарями. Таких громоздких и неудобных фонарей Казарян не встречал ни разу в жизни, их приходилось тащить в руках, нормальных армейских фонарей, которые можно вешать на шею, отделению не выдали.

Фонари приказал включить Густопсинов, хотя смысла в этом не было. В городке было светло и без фонарей, улицы были залиты синим мерцающим нездешним светом, исходившим от облака, висевшего в небе недалеко от той улицы, по которой шли сейчас бойцы. Облако зависло между двумя девятиэтажками, оно двигалось и колебалось, Казаряну казалось, что облако перемещается в их сторону.

Ни в одном окне не горел свет, электричества не было во всем городке. Вокруг стояла абсолютная тишина. Все жители зараженной зоны уже то ли умерли, то ли эвакуировались. Казарян надеялся на последнее, тем более, что никаких трупов на улицах не было.

Дышать становилось все тяжелее, у Казаряна закололо в груди. Паника накатывала медленно, но неуклонно. Казаряну теперь казалось, что его руки в герметичных перчатках ОЗК стали испускать то же синее свечение, которое исходило от странного облака в небе. Лужи на асфальте тоже блестели синим, Казарян взглянул на своих товарищей и убедился, что светиться начинают и их костюмы химзащиты.

Казарян шел сразу за прапорщиком, державшим в руке планшет с картой. Густопсинов периодически останавливался, чтобы свериться, в верном ли направлении двигается отделение. Слева от Казаряна шел укуренный в хлам ефрейтор Ханбекшахов, его немного пошатывало. Ханбекшахов вдруг как-то странно взбулькнул, и Казарян готов был поклясться, что ефрейтор только что сплюнул в противогаз насвай.

Они прошли мимо здания школы и свернули за угол, Казарян обратил внимание, что над асфальтом здесь витает легкий и едва заметный синий туман. Автоматы и фонари в руках бойцов тоже покрылись слоем мерцающий синей дряни, теперь это заметил даже прапорщик, тупо уставившийся на свой калашников.

За следующим поворотом бойцов встретило небольшое синее облачко, зависшее возле земли прямо посреди улицы. Облачко дрожало, колебалось и казалось живым существом, ласково льнущим к асфальту.

Казарян понял, что дышать он больше не может, паника становилась невыносимой. Перед глазами плясали желтые мушки, в висках стучало. Стекла противогаза сержанта замазались неизвестной мерцающей субстанцией, но, несмотря на это, Казарян вдруг с ужасом смог разглядеть, что из синего облачка вышел человек.

Человека шатало, и явно не от гашиша, как ефрейтора Ханбекшахова. Лицо и руки человека были залиты кровью, на голове виднелись спутанные окровавленные пряди волос, а на подбородке — остатки седой бороды. На месте одного глаза зияла багровая дыра, в другом глазу у человека лопнули все сосуды. Одежда человека была перемазана кровью вперемешку с синей светящейся субстанцией.

Человек отхаркнул кровь, и на асфальт вместе с красной жижей вывалился зуб. Человек заорал, пойдя почти вплотную к прапорщику:

— Противогазы... Снимите... Кукурузка давно выжгла фильтры... В герметичном... Умрете через пару минут... Некроз легких... А без них еще минут двадцать наверное... Уходите... Немедленно...

Прапорщик отшатнулся, незнакомца вырвало кровью прямо на ОЗК Густопсинова.

Но Казарян уже давно понял, что с противогазами что-то не так. Собрав остатки сил и мужества, сержант развязал тесьму, сорвал с головы резиновое изделие и жадно задышал. Ханбекшахов немедленно последовал примеру Казаряна и тоже снял противогаз. Окровавленный человек торопливо заговорил:

— Уходите. Здесь все мертвы. Кукурузка осела, но она успела... Все мертвы... И вы тоже... Скоро... Передайте... Люди даже не успели проснуться... Они там, в домах... — израненный старик махнул рукой в сторону ближайшей хрущевки, — Я Застоев... Начальник восьмой секции... Протоколы... Передайте...

Человек вдруг заорал нечто нечленораздельное, потом его опять начало рвать кровью вперемешку с собственными зубами. Изо рта в лужу кровавой рвоты вдруг выпал длинный кусок мяса, Казаряну потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что начальник восьмой секции Застоев выблевал собственный язык.

Застоев упал лицом в кровавую лужу и больше не кричал и не двигался.

Зашуршали ОЗК, бойцы отделения поспешно снимали противогазы. Последним противогаз стащил с бошки прапорщик, сделав это, он тотчас же закричал:

— Какого хрена? Не было приказа снимать слоников. Одеть немедленно!

— Но, товарищ прапорщик, вы ведь сами сняли противогаз, — заспорил уже отдышавшийся Казарян.

— Я его снял, чтобы приказать вам не снимать!

— Товарищ прапорщик, этот человек сказал, что в противогазах мы умрем через две минуты, а без противогазов...

— Крийгды-плывриз, — неожиданно вмешался в разговор рядовой Кутак.

— Товарищ прапорщик, нужно уходить...

— Что?! — взревел Густопсинов, — Расстреляю за дезертирство, как Жуков Власова, падла. Все за мной. Кто не пойдет — с тем обойдусь по законам военного времени.

— Крийгды-плывриз, — снова заявил рядовой Кутак.

Перемазанный вырванной кровью Застоева прапорщик отважно шагнул в синее облачко, висевшее посреди улицы, противогаза он, несмотря на собственный приказ, так и не надел.

Хрулеев: Суд

10 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Оглушительно щелкнул выстрел, АКМ в руках Хрулеева дернулся.

Отстрелянная гильза полетела на железную трибуну.

Лицо мальчика расцвело красным пятном, из затылка вылетел фонтанчик крови. Но за секунду до того, как получить пулю, мальчик вдруг ухмыльнулся. В его улыбке читалось торжество, победа, Хрулеев был уверен в этом.

Мальчик с глухим стуком упал, лицом вперед, как обычно и падают убитые, застреленные в голову спереди с близкого расстояния. По железным листам трибуны растекалась красная лужа, автомат в руках Хрулеева вдруг стал невыносимо тяжелым, как будто весил целую тонну. Хрулеев швырнул оружие Сергеичу.

— Ну вот, можешь же, когда захочешь, — весело заявил Герман, поглаживая бороду, — Но одного убитого ребенка конечно не достаточно для доказательства твоей верности, Хрулеев. И я так и не понял, зачем этот мальчик тыкал в тебя пальцем. Но это все теперь пустое. Когда мы пойдем в поход против блядских детей, в Великий Поход Германа, я поставлю тебя в первый ряд бойцов, и у тебя будет возможность убить еще сотни, тысячи детей. Это большая честь для тебя, шестнадцатый градус Хрулеев.

Хрулеев с трудом понимал, что говорит Герман. Он видел, что поросший курчавой бородой рот Германа открывается и закрывается, слышал звуки твердого голоса вождя, но смысл слов ускользал от него.

Все было как во сне, ощущение реальности возвращались к Хрулееву медленно и мучительно, как будто на него наваливалось пластами что-то темное и тяжелое.

Это не он убил мальчика, кто-то другой. Он не мог, он не стал бы делать то, чего желает Гриб. А Гриб желал смерти мальчика, он жаждал, чтобы мальчика застрелил именно Хрулеев. Поэтому это не он, Хрулеев не делал этого. Может быть, это АКМ выстрелил сам, может быть, автомат обрел свободу воли и убил ребенка, без всякого участия Хрулеева.

Хрулеев так и остался стоять на трибуне, приказа занять свое место в толпе не было. Но ему было уже все равно, все силы Хрулеева сейчас уходили на то, чтобы не дать реальности вернуться, чтобы все это и дальше оставалось просто кошмарным сном.

Но шоковое состояние проходило, и вместе с этим возвращалось ощущение собственного «я», это было слишком больно и страшно, и Хрулеев твердо решил, что он не даст реальности вернуться. Пусть все навсегда останется сном.

— Однако, у нас теперь трое дохлых выблядков и ни одного живого, — тем временем снова начал буйствовать Герман, — Это неправильно. Я не буду кормить мою любимую Молотилку мертвечиной, у нее от этого может случиться несварение. Поэтому мы разбавим этот мертвый корм живым мясцом. Я желаю вершить суд! Приведите подследственных! Сегодня я буду справедлив, как никогда.