Кельтика - Холдсток Роберт. Страница 55

– Ты же обещал, что будешь оскорблять Куномагла, пока тот остается в живых. Твои слова.

– Я надеюсь обернуться вовремя, – ответил я. – Вы догоните армию не раньше чем через несколько недель. А потом нужно будет еще найти твоего врага. Эта огромная орда растянулась по горам.

– Я найду его, – заявил Урта без малейшего колебания. – Запах этого ублюдка помнят мои собаки. Как только они начнут пускать слюни и их глаза покраснеют, я буду знать, что он рядом. Безопасного тебе путешествия, Мерлин. А где твоя девушка? – вспомнил он. – Та, что должна присматривать за моими собаками?

В самом деле где? Я признался ему, что не знаю, но попросил быть с ней помягче, если он ее увидит, и уговорить не искать меня, а остаться с ними. Она не сможет меня найти в царстве Посейдона.

– Пожалуй, мы все теперь знаем, – многозначительно хмыкнул Урта, – что ты ходишь туда, куда хочешь.

Илькавар собрал для нас припасы, как мы и договаривались: еду, воду, немного горьких трав, которые я нашел на опушке леса, полоски коры дуба, пепел и лесные орехи. Нам пригодится все это для талисманов в случае нужды. А еще мы взяли оружие, но для защиты не от обитателей подземного мира, а от людей на противоположном конце прохода.

У каждого из нас будет кинжал, нож, четыре тонких метательных копья с заостренными железными наконечниками. У Илькавара будет еще и праща, а также небольшой мешочек с «волшебными камешками», как он их называл, – это оказались небольшие каменные наконечники для стрел, очень старые.

Приготовив все, что потребуется в дороге, мы выскользнули из ограждения, нашли ручей и пошли вдоль него через ночной лес к высокому кургану, где даанцы хоронили своих мертвецов у самого входа в подземный мир.

Глава двадцатая

ТЕНЬ ИЗ СТРАНЫ ПРИЗРАКОВ 

У греков есть специальное слово, означающее смятение и растерянность, возникающие как результат чрезмерной самоуверенности. Оно очень хорошо подходило ко мне. Я был абсолютно уверен, что догнать Медею в подземном мире будет так же просто, как преследовать армию из десятков тысяч воинов. Но армия оставляет за собой множество следов, она опустошает земли на своем пути. А в подземном царстве, где Персефона и Посейдон могут передвигаться только в виде летучих мышей, где множество тропинок отходят в стороны от мрачного коридора в скале и не меньшее их количество начинается от озера и где нет ни намека на присутствие Медеи, а все запахи давным-давно выветрились, задача становится значительно труднее.

Очень скоро мы заблудились.

– Это я во всем виноват, – мрачно заявил Илькавар, уже в который раз забрасывая удочку в попадавшиеся на пути пруды в надежде поймать рыбу. Но каждый раз он вытаскивал лишь вязкие пучки водорослей. – Я не обращал внимания на приметы.

Какие приметы?

Увы! Он сам не знал. Если они и были, Илькавар их пропустил. Он не обращал внимания.

Даже его волынка не пригодилась. Он наполнял ее воздухом, давил на нее локтем, зажимая нужные дырочки на деревянных трубках, но рождались лишь печальные, слабые звуки, похожие на предсмертный стон.

Посейдон похитил его музыку. А без волынки он не мог петь. Голос его стал неживым. Илькавар не мог песней призвать кого-нибудь или что-нибудь, не мог разжалобить призраков, чтобы они пришли нам на помощь, не мог вызвать ветер из верхнего мира или гром, за раскатами которого мы могли бы следовать вперед. Не мог он и спеть тайную песню Медеи и заманить ее поближе к нам, чтобы мы определили направление.

– Не думаю, что подобное могло случиться с Орфеем, – жаловался с несчастным видом иберниец.

Я напомнил ему о печальной судьбе Орфея. Его разорвали на кусочки фракийские вакханки и выкинули останки в реку, где его голова, отделенная от туловища, продолжала петь.

– Да, так все и случилось, – с умным видом кивал Илькавар. – Такова судьба музыканта – время от времени впадать в немилость у публики. Тогда мне, наверное, повезло. Но мне очень не хватает моих песен.

Он мрачно посмотрел на меня:

– А ты можешь петь?

Я признался, что Посейдон украл и мой голос, а если точнее, мне уже приходилось сталкиваться с тем, что, попадая в подземное царство, я теряю большую часть своих магических способностей. Мне всякий раз удавалось отсюда выбраться, хотя под землей мои чары не действовали. Я никогда не интересовался, почему так происходит, просто принял к сведению.

Чуть раньше я уже пытался петь песню Медеи и понял, что мелодия у меня не получается. А еще я пытался вызвать собаку, сокола и рыбу, и каждый раз меня ждала неудача. Было бы очень кстати обнюхать все коридоры, но я никак не мог добраться до моих костей с магическими надписями и руководствами, словно они были запечатаны.

– Ты обычный человек, – разочарованно вздохнул Илькавар. – Самый обычный человек.

– Да, на данный момент. А когда мы снова выберемся на поверхность, – с усмешкой добавил я, – я опять превращусь в монстра.

– Хочу надеяться.

И тут Илькавару пришла в голову мысль.

– Аргонавты поговаривают, что ты можешь летать и плавать, бегать и многое другое, что могут делать звери. И в самом деле, помнишь, я нашел тебя под мешковиной в разрушенном доме и тогда ты был похож на птицу и на собаку больше, чем на человека? Ты тогда как раз превращался. Только не говори, что я ошибаюсь. Я знаю разных колдунов, которые могут превращаться, у некоторых след зверя остается на лице навсегда, а некоторых выдает только запах. И признайся, друг, когда я застал тебя там, от тебя исходил запах птичьего помета и ты дышал, как собака.

– Спасибо.

– Точно тебе говорю. А еще поговаривают…

– Я знаю, что про меня говорят. И ты совершенно прав. Я нередко летаю в соколе. Это непросто, но очень полезно. И еще, хочу сразу ответить на твой вопрос, я уже все перепробовал: птицу, собаку, рыбу, ребенка… Я даже пытался войти в корень одного из этих деревьев…

Свод коридора над нами представлял собой жуткое переплетение корней и отростков – нижнюю часть того солнечного мира наверху, закрытого от нас. Илькавар посмотрел на переплетающиеся корни, потом на меня, было заметно, что он считает меня ненормальным.

– Зачем?

– Лесные корни соединятся. Сейчас мы как раз под лесом.

– Понятно. Я не знал. Но давай вернемся к тому, о чем мы беседовали. Еще говорят, что ты можешь гораздо больше, чем используешь.

Интересно, с кем он разговаривал обо мне? Или он просто догадывается? И все-таки правильный ответ будет: Урта. Я очень многое доверил Урте, а тот сильно сдружился с ибернийцем во время нашего речного перехода, несмотря на то что их народы нередко воевали между собой.

– И что конкретно сказал тебе Урта?

Илькавар смутился:

– Что тебя с детства преследуют десять лиц, что они тоже записаны на твоих костях, что твои кости могут открывать миры, десять миров. И если я правильно понял, ты открываешь их, превращаясь в птиц, собак…

Я поднял палец в знак того, что прошу его остановиться. Меня встревожило, что он так много знает. Я не сердился – просто не люблю думать о том, что сокрыто внутри моей плоти и что я использую это все чаще и чаще, после стольких веков благоразумного воздержания.

– И к чему ты клонишь?

– Что еще ты умеешь? Ты наверняка можешь вызвать что-то, что поможет нам найти дорогу. Если не собака, то, может, летучая мышь? Червяк, пожалуй, слишком медленно ползает.

Я снова подал ему знак замолчать. Мне надоело его общество, его приставания. Хотя он, конечно, прав. Десять миров, как он сказал, были на самом деле в моей власти.

Я выбрал тот, которого всегда старался избегать. Только он не был закрыт для меня в подземном мире.

Морндун.

Тень из Страны Призраков…

Я и забыл, насколько болезненно вызывать призрак.

Жизнь, которая должна лететь быстрее, вдруг замедляется, окутанная сумрачным холодом. Лед сковывает конечности, а в голове рождается вопль отчаяния. Время все тянется и тянется, бесконечное, унылое, мучительное, пустое, тоскливо тянутся дни, проходят годы. Тени, что наблюдают за мной, – тени потерянных душ. Они бродят, кричат, ругаются, проклинают. Ноги не слушаются, очень трудно их переставлять. Такое чувство, что вязнешь в грязи, запахи противные, пахнет разложением. Издалека доносятся голоса: то крики матери, то вопли отца, то плач сестры. Они ушедшие из жизни. Мы приучаемся мириться со скорбью в душе, думать о насущном. О завтрашнем дне. Но когда вызываешь призрак, вызываешь то, что обычно спрятано, что мы стараемся не тревожить в своей душе.