Спящий в песках - Холланд Том. Страница 34

И действительно увидел его – у дальней стены. Но по мере приближения к идолу аль-Вакиль почувствовал, как мужество покидает его и душу охватывает необъяснимый страх, тем более странный, что темные тени скрывали истукана, позволяя различить лишь силуэт.

Досадуя на себя, Гарун подхватил горящую головню и, шагнув к идолу, поднес источник огня к его лицу. И опешил.

Никогда в жизни не видел он столь совершенную и прекрасную женщину. Изваяние было изготовлено с невероятным мастерством: мрамор казался нежнее, чем живая кожа, а при взгляде на сочные, теплые губы возникало непреодолимое искушение припасть к ним в поцелуе. Дабы совладать с собой, праведный воитель закрыл глаза и потряс головой, а когда вновь поднял веки, увидел то, чего не было раньше: изогнутые в жестокой улыбке губы. Идол словно насмехался над Гаруном, безмолвно намекая на тайны, слишком ужасные, чтобы заговорить о них вслух, и на пороки, чудовищностью своей превосходящие все, доступное воображению смертного. Даже золотой головной убор статуи, казалось, сулил смерть, ибо на нем красовалось изображение плюющейся ядом кобры. На миг Гарун почувствовал себя беспомощной добычей, угодившей в смертельную западню: его обуревали странные мысли и желания, о существовании каковых полководец доселе даже не подозревал. Все ближе и ближе склонялся он к ярким, чувственным губам, ощущая, как постепенно лишается собственной воли... Наконец он закрыл глаза и коснулся губами ее уст.

В тот же миг аль-Вакиль в ужасе отпрянул и поспешно вытер рот. Статуя оказалась холодной и влажной, и у него осталось ощущение, словно он и правда поцеловал змею. Вне себя от отвращения, Гарун рубанул по изваянию мечом и сбросил идола на землю.

Языческая богиня продолжала загадочно улыбаться, но чары рассеялись, уступив место омерзению. Теперь Гарун заметил, что плиты пола, на которые она упала, мокры от крови, красными ручьями стекавшейся к идолу. А вокруг плясали окрашенные в тот же кровавый цвет языки пламени.

Аль-Вакиль обратил свой взор на поверженную статую. Под парализующим взглядом идола рука его на миг замерла, но уже в следующее мгновение он содрогнулся и изо всех сил ударил мечом. Голова богини отлетела от туловища и покатилась по полу, но воин не успокоился: настигнув ее, он нанес второй удар и стер с уст злобную, исполненную тайны улыбку. Лишь после этого Гарун повернулся и по коридору, стены которого уже охватил поднимающийся к крыше огонь, а пол заливала кровь, побежал к выходу из храма.

Появившись пред своими воинами, он отдал приказ:

– Повелеваю сжечь город вместе со всеми мертвецами, разрыхлить землю и засыпать место, где он стоял, солью. Пусть ничто не напоминает о том, что некогда здесь находился Лилат-ах, Город Проклятых.

Он повернул коня, выехал за ворота и долгое время смотрел с ближнего холма на то, как адское пламя пожирало стены, пирамиды и алебастровые купола. Наконец город выгорел дотла: от всего его грозного великолепия осталось лишь черное пепелище.

– Дело сделано, – прошептал Гарун. Склонив голову, он произнес молитву, после чего добавил: – Клянусь, никогда больше не совершу я подобного кровопролития.

С этими словами воитель извлек из ножен свой меч и переломил клинок надвое.

В тронном зале халифа аль-Хакима Гарун аль-Вакиль склонился перед престолом в низком поклоне.

– Во исполнение твоего приказания, о повелитель правоверных, я уничтожил город Лилат-ах, так что от сего вместилища зла и бесчестия не осталось ни единого кирпича. Сокровища, отнятые у нечестивцев, были навьючены на множество верблюдов и доставлены в Каир, дабы ты мог использовать их на благие дела, на заботу о сирых и убогих.

– О сирых и убогих? – Халиф поднял бровь. – Вот уж не думал, полководец, что ты стал таким сострадательным.

– О халиф, я служу тебе наилучшим образом, служа твоему народу.

– Ты служишь мне наилучшим образом, сражаясь в моем войске.

Гарун склонил голову и извлек из-под плаща обломки меча.

– Что это значит? – требовательно вопросил халиф.

– О повелитель правоверных, я поклялся страшной клятвой, что более не стану проливать кровь смертных.

И опять халиф поднял бровь.

– В таком случае, – промолвил он вкрадчивым тоном, – следует подыскать тебе достойное... высокое место.

– О повелитель, более всего мне хотелось бы предаться изучению премудрости древних, дабы, постигнув волшебство ангелов, я с соизволения Аллаха смог бы возвращать жизнь, так же как до сих пор сеял смерть.

Долгое время халиф сидел молча, потом вскочил на ноги и подошел к окну, выходившему в сторону ворот. Над тремя воротами все еще маячили мертвые, тела, точнее, обглоданные стервятниками и воронами скелеты. Кол над ближними, четвертыми, воротами оставался пустым. Халиф резко вздрогнул и в неожиданном гневе вскричал:

– Потом! Потом! Я не могу обдумывать это сейчас!

Повелитель правоверных топнул ногой и выбежал из зала.

Гарун удалился. Остаток дня он провел в ожидании казни, а когда вечером к нему явились два стража, решил, что настал его последний час, и поручил себя милости Аллаха.

Однако стражи лишь сообщили, что халиф повелевает аль-Вакилю дожидаться его у ворот дворцового сада.

Гарун повиновался.

Сгустился сумрак, закатилось солнце, бархатное ночное небо усыпали звезды, и наконец, когда ясная полная луна озарила окрестности, ворота отворились и оттуда вышел закутанный в плащ халиф аль-Хаким в сопровождении черного мавра Масуда.

– Идем, – молвил халиф, взяв Гаруна за руку. – Прогуляемся по городу, ибо нет более утонченного и полезного времяпрепровождения для правителя, нежели наблюдать жизнь подданных.

Сказав так, он увлек аль-Вакиля за собой и, покинув дворец, углубился в лабиринт узких и кривых городских улочек. Вскоре они оказались в заваленном мусором и нечистотами, зловонном и грязном квартале бедноты, однако Гаруну показалось, что глаза владыки Египта блестят здесь куда ярче, чем среди роскоши и великолепия дворца.

– Ты, кажется, сказал, что не станешь больше убивать? – неожиданно прошипел халиф, ущипнув Гаруна за руку и указав жестом в сторону торговых рядов.

Хотя уже настала ночь, над лавками мясников тучами вились мухи, а воздух полнился тошнотворным запахом гниющего мяса, который не удавалось перебить даже пряностями.

Рассмеявшись от удовольствия, повелитель правоверных хлопнул в ладоши.

– Убивать должны все! – воскликнул он. – Разве ты, полководец, еще не понял, что слабым на роду написано стать добычей сильных мира сего? Таков неизменный закон нашего мира! А потому я повелеваю тебе убить этого человека. – Он указал на мясника. – Убить немедленно!

Гарун нахмурился.

– О халиф, какая за ним вина? Разве мог ничтожный торговец причинить вред властителю Египта?

– Спроси лучше, мог ли он причинить вред невинным коровам и большеглазым телятам, лежащим сейчас на полу его лавки. – Халиф приумолк, и тут глаза его стали выкатываться из орбит. – Убей его! – вскричал он. – Немедленно убей!

– Я не могу, о владыка, – промолвил Гарун, покачав головой.

Халиф передернулся, потом повернулся к Масуду и хлопнул в ладоши. Черный мавр осклабился в жуткой ухмылке и двинулся к мяснику, который, узрев ужасного гиганта, в страхе попытался укрыться в глубине лавки. Попытка не удалась: Масуд ухватил беднягу за волосы и с размаху ткнул лицом в кусок вонючего мяса. Халиф, как и раньше, радостно хлопнул в ладоши и, войдя в лавку, взял в руки огромный нож для разделки мяса. Он с размаху вонзил этот нож в затылок несчастного, но этим не ограничился, а продолжал орудовать тесаком до тех пор, пока не расчленил тело. Разделанные куски Масуд развесил на крюках, рядом с говядиной и бараниной.

– Видишь, как это просто – убить? – со смехом обратился халиф к Гаруну аль-Вакилю. – Выполнив мое повеление, ты получил бы половину сокровищ, которые доставил из Лилат-ах, а теперь тебе не видать ни динара.

Они пошли дальше, и через некоторое время внимание аль-Хакима привлекла шумная толпа, собравшаяся возле пекарни. В ответ на вопрос, что тут происходит, кто-то из прохожих пояснил, что булочник обманывал покупателей, используя фальшивые гири.