Книга шестая: Исход (СИ) - Злобин Михаил. Страница 10

Я уже признался ранее, что командовать целым взводом для меня оказалось в новинку. И сейчас, с первыми потерями группы, эти чувства только упрочились и углубились во мне, неприятно царапая по сердцу. Проверять, что именно я буду ощущать, если убьют всю группу, мне как-то совсем не хотелось. С одной стороны, мое душевное равновесие мало что могло пошатнуть, но с другой – оно и так достаточно много страдало за последние пару лет, чтобы проводить ему проверки на прочность.

Я вел бойцов вперед, пытаясь держать в голове направление движения. Но делать это под землей в совершенно незнакомом лабиринте сточных коллекторов было отнюдь непросто. А мне ведь еще приходилось параллельно сжимать и разжимать кулак, причиняя себе боль вросшей в руку иглой. Это не то чтобы сильно меня отвлекало, но явно не могло прибавить концентрации. Однако безоговорочным плюсом стало то, что примерно одна из ста, ста пятидесяти попыток разогнать себя с помощью собственных страданий оказывалась удачной. Но я все еще не мог уловить никакой закономерности в этом, и пока мне казалось, что все происходит просто само собой.

– Аид… то есть, Сергей, – окликнул меня прямо во время легкого бега один из солдат. – Можно задать вопрос?

– Лучше побереги дыхание, – посоветовал я ему, – иначе из-за тебя придется останавливаться и всем остальным. Если хочешь поговорить, дождись, когда мы перейдем на шаг.

В ответ боец лишь коротко кивнул, и отстал, позволив мне и погибшему Илье вести их к маячившему где-то вдалеке призраку свободы. И когда мы все-таки замедлились, давая перевести дыхание слабым и быстро выматывающимся живым, тот парень снова подошел ко мне.

– Пожалуйста, скажи мне, – сходу начал он, будто между нами диалог был в самом разгаре, – они могут меня слышать?

Несмотря на то, что вопрос был сформулирован во множественном числе, его затянутый в синтетическую перчатку палец указал на Сергея, который с развороченной грудиной прикрывал наш тыл. И совсем непрошено от покойного бойца в мой мозг хлынул целый поток образов и воспоминаний. Пустынная местность, теснота десантного отсека, раненный друг на руках, фонтаны земли и песка, выбиваемые вражескими пулями, отчаянная перестрелка, радость победе…

Промелькнувшие эпизоды были столь яркими и быстротечными, словно я сам прожил эти непростые мгновения. Но, тем не менее, бо́льшая часть деталей ускользала от меня, и чтобы их узнать, мне требовалось на них сконцентрироваться. Однако же делать мне этого совершенно не хотелось… Я не считал, что имею право копошиться в памяти этих ребят. Пусть прошлое остается с теми, кто его пережил, так будет правильней всего.

– Сергей? – Голос солдата выдернул меня из собственных размышлений, заставив снова сосредоточиться на тщательном сканировании местности.

– Что?

– Прошу, ответь мне. Я могу поговорить с пацанами? Они меня услышат?

Такой, казалось бы, простой и по-детски наивный вопрос, но вот только как на него ответить?! Я ведь и сам не имею понятия. То, что тело сможет понять обращенные к нему слова и передать их мне, я не сомневался. Но вот сумеет ли их осознать дух, насильно запертый в своей умершей плоти?

– Я не знаю, что тебе ответить на это, – честно признался я. – Мне никогда не приходило в голову проверять подобное. Но ответить они тебе смогут только по моему велению, и что бы от них не услышал, это будут уже мои мысли. Пусть основанные на их опыте, их воспоминаниях и чувствах, но все-таки мои.

– А можно… можно я попробую?

Мольба в голосе солдата была столь истовая, что совсем немного, но все же сумела меня растрогать. Мне показалось, что даже сквозь его непроницаемый костюм до меня доносятся отголоски той эмоциональной бури, что сейчас бушует в нем темным пламенем смятения. Для него шанс сказать последнее слово своим товарищам был по-настоящему важен. Важен настолько, что даже проходящая в самой острой фазе эвакуация отряда не могла заставить его отказаться от своих намерений.

– А это не может подождать до тех пор, – предпринял я последнюю попытку разубедить бойца, – пока мы хотя бы не доберемся до пригорода?

– Нет! Не может!

Военный эмоционально мотнул головой, отчего его настоящий командир наградил парня уничтожающим взглядом, и спецназовец тут же притих, стараясь привлекать поменьше внимания и особо не отсвечивать перед своим старшим.

– А вдруг я тоже того… на радугу отправлюсь, – почти шепотом пояснил он мне. – Пожалуйста, Сергей, дай мне хотя бы попробовать, а? Это не займет много времени.

– Иди, попробуй, – обреченно выдохнул я.

Ну вот не хотелось мне быть свидетелем такого прощания, и уж тем более я не желал, чтобы за первым, потянулись и остальные. Но и отказывать им в такой малости казалось неправильным.

Получив согласие, военный тут же испарился, рванув в конец нашей небольшой колонны, где попытался завести неуклюжий разговор с мертвым сотоварищем.

– Серёга… ну как же ты так? Что ж не уберегся-то, ну?

Голос солдата звучал надтреснуто, словно он боролся с желанием разрыдаться. Но больше ничто не выдавало в нем глубоких душевных переживаний.

– Кабул, Цхинвал, Карабах, Пальмира, Эс-Сухна, – начал перечислять парень, загибая пальцы, – ты все прошел без единой царапины! Ты один вынес меня и Бороду из горящего броневика под Алеппо, а сам даже бровей не опалил. Ну как ты мог помереть здесь, от лап какого-то зверька, а?!

Чем больше он говорил, тем больше распалялся, уступая под напором своих эмоций. Но никто в отряде не пытался встрять в его трепетный монолог или помешать. Видимо, всем были известны взаимоотношения этих двоих, так что остальные бойцы излишне старательно делали вид, что ничего не слышат и не замечают.

– Как мне теперь Машке в глаза смотреть, Серый? Тебе-то хорошо, она с тебя уже не спросит, а вот мне… Если тут не сгину, так она меня сама прибьет, что не уберег тебя. Бессовестный ты человек, Серый…

Военный нервно то ли хохотнул, то ли всхлипнул, гуляя туманным взглядом по фигуре мертвеца. А потом он порывисто обнял покойного соратника, невзирая на жуткую рану, которая пачкала его кровью и колола обломками ребер.

– Покойся с миром, братишка…

Он уже не мог сдерживать слез, и они струились по его щекам, смешиваясь с капельками пота в длинные влажные дорожки. И тут вдруг руки погибшего бойца дернулись, и обняли плачущего товарища.

– Живите… братья…

Слова были сказаны совсем тихо, потому что разорванные легкие не могли обеспечить достаточного для голосовых связок напора воздуха, но их все равно услышал не только страдающий военный, но и несколько других.

Парень отшатнулся от ожившего покойника, и резко развернулся ко мне, сверля ненавидящим взглядом, полных горьких слез. Он будто бы хотел обвинить меня в том, что я издеваюсь над ним, играя с телом его павшего друга. Но, похоже, мои округленные в удивлении глаза сумели убедить его в том, что я тут не при чем.

– Ты… слышал?! – Голос бойца дрожал и срывался, но его это, видимо, нисколько не заботило. – Он… он ответил мне!

– Слышал… – Сказал я. – это было странно.

– Это ведь не ты заставил его?!

– Мне, по-твоему, делать нечего, Шестой? Ты поговорил, как хотел? Может, теперь отстанешь уже от меня?

– Да, точно… прости… Спасибо тебе, Аид!

От переизбытка чувств, боец хлопнул меня по плечу и назвал тем именем, которое я, вообще-то, просил не употреблять. Но его воодушевление было так велико, что он, казалось, вовсе и не заметил этого. Получивший моральную разрядку солдат вернулся в строй, заняв место в боевом порядке, и всем своим видом демонстрировал готовность вступить в схватку с противником.

Ну а я? Испытывал ли я угрызения совести за то, что обманул его, приказав мертвецу обнять парня в ответ? Пожалуй, что да. Совсем слабые, можно сказать, едва ощутимые, но все же. Я тщательно следил за покойником, пытаясь отыскать в нем хотя бы мимолетный отклик на тихое горе Шестого. Но ничего обнаружить мне не удалось, ни единого отголоска, ни даже жалкой тени какого-нибудь чувства. Если верить теории Древнего, то возвращенное в тело мертвого воина душа оставалась совершенно безучастной ко всему, что происходило вокруг. Либо ее так подавляла моя воля, либо у нее после смерти настолько сильно изменились приоритеты. В то, что мертвый дух терял вообще любые чувства, я не верил. Я помнил, как просился назад за грань Дёмин, когда я поднял его труп, помнил наполненные страхом крики погребенных. Хоть Темный Жрец и объяснял, что это происходит потому, что тела становятся вместилищем эмоций тех, кто о них скорбит и вспоминает, но мне все равно казалось, что умершие тоже могут чувствовать.