Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава. Страница 53

Волосы Десире стали розовыми, потом голубыми; асфальт словно засыпало серебром. По испещренному дымками небу загуляли, перекрещиваясь, лучи прожекторов.

Высоко, под полотном моста, на темных балках распластался серый паучок. Рамиро плохо видел — туда не доставал ни свет фонарей, ни отблеск салюта — но, кажется, Ньет лежал неподвижно, не поднимая головы.

Обогнув людей, склонившихся над телом, и стоящие у тротуара машины, Рамиро пробежался до крутого склона железнодорожной насыпи, облицованной плитами, и прорезанной зигзагом пешеходной лестницы. Одним духом взлетел наверх.

Каменные башенки, расцвеченные салютом, тропка вдоль рельс, шириной в две доски. Железный парапет. Рамиро перелез его там, где настил моста прошивала гигантская изогнутая ферма, повис на руках, спрыгнул на пересекающую пролет балку. Едва не сорвался; нога внутри ботинка скользила по крови. Осторожнее, сказал он себе, будет глупо грохнуться вниз не по идейным соображениям, а по неаккуратности. Хватаясь за липкие от мазута раскосы, полез по балке вперед. Прямо над головой задрожал, загрохотал металл — по мосту шел поезд.

Внизу замелькали синие вспышки — подъехали наконец муниципалы и скорая. Толпа заметно увеличилась, цветные отсветы блуждали по обращенным вверх лицам.

Ньет не дополз ярда полтора до середины пролета, где стояла Десире. Он был совсем рядом, но дотянуться не успел. Теперь он лежал лицом вниз, вцепившись в балку, и на оклики Рамиро не отзывался.

Рамиро перелез через распластанное тело, сел на балку верхом и принялся по одному отлеплять приварившиеся к железу пальцы. Рука мальчишки уже мало походила на человеческую: птичья лапа с выступающими костями и жилами, в чешуе и струпьях, испятнанная черным, с когтищами, как у орла. Осмоленная кровью ладонь лохматилась лопнувшей кожей, текла сукровицей. Пальцы шевельнулись и вцепились в распоротый Рамиров рукав.

— Ньет? Ньере, слышишь меня? Ньет!

Нет ответа. Ничего он не слышит.

Рамиро отлепил вторую руку, — она была ничуть не лучше первой — приподнял Ньета и посадил на балку лицом к себе.

На щеке и брови спекшийся ожог, даже волосы с этой стороны будто мазутом вымазаны. На груди и животе одежда расползлась и промокла чернильной кляксой. Потянуло тошным кислым запахом горелой в кислоте плоти. Рамиро видел подобные ожоги от холодного железа, и даже еще более ужасные. На мертвом дролери. На живых — не видел.

Рамиро содрал с себя остатки смокинга, завернул мальчишку. Перекинул его через плечо, кое-как поднялся, держась за откосы.

Внизу, прямо под их балкой, муниципалы растянули брезент. Белые халаты закатывали в машину укрытые простыней носилки. Мигал синий проблесковый фонарь на скорой, безмолвно стояли зрители. Уезжать никто не собирался, все ждали финала. По небу под мерное буханье ходили лучи света, вспыхивали и опадали снопы разноцветных звезд.

Черт. То-то будет разочарование, когда они увидят, что химерка, за которую все так волновались, — фолари. Муниципалы заберут его, зашвырнут в грузовик и отвезут за сто первую милю, в отстойник. И не факт, что мальчишка выживет, с такими-то увечьями. Его свои же затопчут.

И кому какое дело, что этот фолари пытался спасти человеческую девушку.

Не спас же.

Рамиро добрался до каменной тумбы моста и остановился. Надо размотать фаху и привязать Ньета к себе, тогда обе руки освободятся.

— Эй, — окликнули его.

Желтый круг от ручного фонарика скользнул по стене, по ногам, остановился на лохмотьях, укрывших Ньетову спину. Фонарик горел на лбу муниципала, повисшего на веревочной лестнице. Муниципал протянул руку:

— Давай сюда паренька и лезь за мной. Ты ранен? — Рамиро замотал головой. — Вылезти сможешь? Давай мальчишку.

— Я в порядке, оцарапался, мальчишка легкий, это мой племянник, из рук не выпущу.

— Ладно, тогда лезь вперед, — муниципал перешагнул на балку, освободив лестницу.

На мосту стояли еще двое с фонарями и одеялом наготове, отбирать мальчишку не стали, но отконвоировали вниз, к машинам. Вокруг еще топтались зеваки. Санитар из скорой приглашающее распахнул дверь и кивнул на сидение рядом с носилками.

— Забирайтесь. Мальчика на коленях подержите?

— Нет. То есть да. Из рук не выпущу. Это мой племянник, я Рамиро Илен, Цех Живописцев. Девочка, которая упала — Десире Край. Ее искали уже несколько дней.

— А вы тут откуда? — спросил муниципал со значком капитана на плече. — Почему в крови?

— Шел домой по набережной, попал в облаву, потом увидел детей на мосту. Получилось, Ньет девчонку первым нашел. Десире — его девушка… была.

У капитана в кабине требовательно зазвенела рация. Он засунулся внутрь, взял наушник и закричал:

— Двадцать второй, я пятнадцатый, слышу вас, прием! У нас труп, химерка, да, девочка. Опознали, Десире Край, везут… Куда везете? — оглянулся на санитара.

— Госпиталь святого Вильдана.

— В святого Вильдана. Еще парнишку сняли, тут родственник его. Что? Где? Сколько? — капитан нецензурно выругался. — Слушай, друг, а что там начальство, ребят с облав снимать не собираются? Что, они так и будут жабок по городу отлавливать? За каким бы хером? А что дроли говорят? Что? Мать их через пропеллер! Да, мы едем, да, сейчас же. Отбой. — Он выпрямился и рявкнул: — Бригада, в машину!

Пока муниципалы забирались в фургон, капитан ругался по-черному, ни на кого не глядя, потом ткнул Рамиро пальцем в грудь.

— Береги мальчишку! Химерки прыгают, как оголтелые. Восемь трупов уже, чтоб их черти растащили. Вы, все! — яростно оглядел зевак. — У кого дети, быстро по домам, проверяйте, где кто… Чертовы дроли говорят, это жертвы чертовой Полночи.

— Из рук не выпущу, — третий раз повторил Рамиро.

Взвыла сирена, муниципалы укатили.

— Нам тоже пора, — сказал санитар.

— Мы с Ньетом лучше домой. Ему не стоит попадать в больницу, он от хлорки задыхается. Я ему таблетку дам и ночь с ним посижу, посторожу.

— Какую таблетку? — нахмурился санитар.

— Валерианку.

— Слушай сюда. На Липовой ночная аптека, берешь там… — санитар принялся перечислять медикаменты, Рамиро кивал и повторял за ним, не пытаясь запомнить. Ему нужна была мазь от ожогов и воз калорийной еды — в том случае, если Ньет очнется.

— Теперь что касается тебя самого, — санитар окинул взглядом заскорузлый рукав и пятна на Рамировом плече. — Фолари, говоришь, покусали? Среди них немало ядовитых. Жар, озноб, онемение?

Рамиро помотал головой.

— Пока не радуйся. Про бешеных фолари я не слышал, но кто их знает… Дома промоешь раны марганцовкой или сулемой, примешь противогистаминное — и утром топай к врачу.

Рамиро покивал.

— Если что, не раздумывая звони в скорую, — напутствовал санитар, влез в машину и захлопнул дверь.

Рамиро огляделся. Зеваки рассосались, рядом стоял лишь лысенький мужичок в клетчатой рубашке, а чуть дальше двухдверная «синичка».

— Твоя? — кивнул в ее сторону Рамиро. — Нам тут рядом совсем, подвезешь?

— Конечно, отвезу, залезай. Жалко девчонку как!

— Мать ее жальче. И этого героя, — Рамиро легонько встряхнул свою ношу, — тоже жалко. Почти ведь дотянулся.

— Может, спугнул ее, она и прыгнула.

— А вот этого ему лучше не говорить.

— Типун мне на язык! Садись, поехали.

Когда она очнулась, в трюме баржи было тихо и темно. Болела голова. Стены тошнотворно покачивались, ощущалось движение вперед. Пахло сырой землей — как в могиле. Пробитая снарядом брешь была заделана — или показалось; может быть, просто темно снаружи. Слабо светились наполненные странной водой стеклянные шары.

Пр-р-р-р-р-р, пела вода за бортом. Тарахтел буксировочный катер.

Они плывут… куда-то.

Амарела попробовала сесть, под пальцами проминалась земля. Пол шатнулся. Рубашка отсырела и противно липла к телу. Натирал ремень.

Она повозилась, оперлась на руки, кое-как уселась, привалившись спиной к мешкам.

Темно. Тошно. Болят ребра, болит разбитое колено, вообще все болит, на губах и в носу запеклась сухая корка.