Брать живьем! 1919-й (СИ) - Юров Сергей. Страница 13

Я почесал затылок. Во сколько бы мне обошлась поездка до столовой? Наверняка, из-за захлестнувшей страну инфляции счет бы шел на рубли.

В заметке говорилось о похищении неизвестными крупного торговца Милованова. Сотрудник газеты выражал надежду, что вымогатели будут пойманы и предстанут перед судом. Дело поручили опытному агенту сыскной полиции, коллежскому секретарю Х.П. Кузовлеву.

И до революции практиковались похищения с целью вымогательства! Недаром, одна из глав Уголовного уложения начала века назвалась «О воровстве, разбое и вымогательстве».

Оставив позади Красную площадь и причудливо выстроенный дом директора Минеральных вод, я поднялся по Соборному спуску и вышел на бывшую улицу Дворянскую.

Боже мой! Ожившая открытка начала XX века! На горе – величественный собор, проезжая часть улицы широка и хорошо вымощена, тротуары тонут в тени пышных лип, каменные особняки полны своеобразия!

Я посмотрел вперед и вправо. Кирпичный дом с надписью на фасаде «Столовая» был вторым с краю, первым – двухэтажное здание бывшей аптеки. Войдя в фойе столовой, бросил короткий взгляд на висевшее на стене зеркало. В отражении на меня смотрел высокий молодой блондин с карими глазами, светлыми усами и бородкой, в модной шляпе, коричневом костюме-тройке и лакированных полуботинках. Неплохо! Видок у меня, что надо!

Я поправил бабочку, одернул пиджак, коснувшись при этом пальцами пистолета, и вошел в зал. Он был заполнен на три четверти. За большими столами слева и справа от входа сидели люди попроще, видимо, бывшие мещане, разночинцы, рабочие. Те, что раньше владели особняками и землями, облюбовали себе дальний конец помещения с двухместными столиками. Там, у большого окна, располагалось нечто похожее на эстраду. На ней стоял стол, а на нем граммофон, из огромной трубы которого лилась мелодия романса «Отцвели уж давно хризантемы в саду».

Я присел за свободный двухместный столик, положил на его край шляпу и в ожидании официантки, сновавшей по залу с подносом, стал неспешно осматриваться. Посетители хлебали какой-то прозрачный суп, наворачивали мятую картошку, припорошенную мелко нарезанным зеленым луком, и золотистую поджарку. У меня побежали слюнки. Не мудрено, с утра кишка кишке кукиш казала!

Возле эстрады сидели советские служащие во френчах и добротных костюмах. Их жены, по случаю воскресного дня, были разодеты в пух и прах с драгоценностями на руках и шеях. Дворян мне нетрудно было распознать. Едва ли не каждого из них отличали прямая осанка, удлиненное лицо, тонкие пальцы, умение вести грамотный разговор. Бывшие торговцы – их выдавали прически, крупные золотые кольца, характерные костюмы и серебряные часы-луковицы в левых нижних жилетных кармашках – прихватили с собой кое-какие дефицитные продукты. На салфетках лежали кусочки сырокопченой колбасы, сыра, буженины. Чтобы не изводить себя понапрасну, я старался не смотреть на всю эту вкуснятину.

Невзирая на сухой закон, введенный в стране еще в 1914 году, трезвостью в столовой и не пахло. В клубах папиросного и трубочного дыма мелькали принесенные с собой бутылки, звенели рюмки, слышались приглушенные тосты.

Официантка, наконец, cоизволила подойти ко мне.

– У нас сегодня картофельный суп, капустный салат, мятая картошка, поджарка, компот.

– Да уж несите, есть хочется.

Взяв деньги, она удалилась, а я стал внимательно прощупывать взглядом дворян. Тех, ради которых я приоделся и прогулялся по городу, похоже, не было. Я повернулся всем корпусом, чтобы ни один метр помещения не остался не осмотренным. Ага, оказывается, наши дворянчики тут! И сидят они, одетые в ту же одежду, что и днем ранее, буквально в двух шагах от меня, чуть сбоку. Cмотреть на них я больше не решился, вместо этого предельно навострил уши. Из-за шума голосов и граммофона я с трудом разбирал их беседу.

– Говорят, легавые вчера сюда нагрянули, – сказал толстый. – Картежники едва успели унести ноги через черный ход.

– В начале прошлого года на Лебедянской был клуб, помнишь? – отозвался узколицый, а я невольно коснулся своего правого бока, все еще саднившего по его милости. – Картишки, бильярд и прочее. Так вот друг моего отца, Михаил Дмитриевич Головнин, заглянул сюда поздно вечером, вернувшись из Козлова. Ни в карты, ни на бильярде на интерес он не играл. Просто сидел в столовой и пил чай. Так к нему пристали депутаты Совета и отобрали все деньги, около 700 рублей. Объясняет им Головнин, что после погрома имения, находящегося в восточной части уезда в общем владении с братьями и сестрой, он временно проживает в Петродаре, что эти деньги являются остатком от продажи некоторых вещей, на которые он и живет со своей больной сестрой. Нанимаю, говорит, комнату в городе и получаю обеды из частного дома, кои стоят мне при нынешней страшной дороговизне 250 рублей в месяц. И благодаря несчастной случайности, мы с сестрой остались без копейки! Депутаты – ни в какую, так и ушли с его деньгами.

– И, что потом?

– Да что? Михаил Дмитриевич написал заявление, выразив надежду, что исполком Совдепа не сочтет незаконной его явку в клуб для чаепития и не откажет ему в возврате отобранных денег. Напрасно!..

Я отвлекся, ибо официантка поставила передо мной тарелку с мятой картошкой и поджаркой, от которой тонкой струйкой вился призывный ароматный парок. Но только я взял в руку вилку, как дверь распахнулась, и в столовую вошли трое вооруженных мужчмн в масках.

– Маленькая экспроприация, товарищи и господа! – сипло пробасил крупный человек в картузе, кожанке и галифе. – Не дергаться! Любое неосторожное движение, и я стреляю!

Его голос мне показался смутно знакомым. Где я его слышал? При каких обстоятельствах? И эти знакомые рыжеватые брови!

Главарь ткнул в плечо своему невысокому жилистому спутнику, державшему сильно потертый черный саквояж, и тот шустро забегал между столами. Посетители под дулами двух револьверов сами снимали с себя кольца, браслеты, ожерелья, сережки, вынимали лопатники с часами и судорожно бросали все это в раскрытое чрево саквояжа. Когда подошла очередь моих соседей, один из них, узколицый, что-то шепнул экспроприатору. Мне показалось, что прозвучала кличка Белый. Шустрик – к дверям. Главарь выслушал его и, посмотрев на дворянчиков, коротко кивнул им.

– Уходим, – сказал Алекс своему приятелю. – Сейчас сюда примчится куча легавых!

Они встали из-за стола и без всяких проблем вышли из столовой. Я проводил их глазами, оставшись сидеть на месте. Дворянчик и главарь отлично знали друг друга! Ну, а что оставалось делать мне? Дернуться, чтобы получить пулю в лоб? Нет, это в мои планы никак не входило!

Шустрик с черным саквояжем не только забрал мои деньги, но и лишил обеда. Он как-то неловко махнул своей гребанной сумкой, и тарелка с едой полетела на пол. Я готов был выхватить пистолет и выпустить в эту сволоту с черными, как угли глазами, весь магазин! Сдержался, потому что тот громила у дверей держал меня на мушке.

– Вы все вели себя превосходно! – сказал он через минуту, оглядывая посетителей и принимая от шустрика саквояж. – Счастливо оставаться!

Налетчики исчезли так же внезапно, как и появились. Но где же я cлышал этот сиплый говорок? Буквально, вчера… Постой! Так это же… милиционер Рукавишников!.. Тот, что стоял с винтовкой возле камеры Трутнева!.. Или, все-таки, нет? Мало ли в городе людей с рыжеватыми бровями и осипшими голосами!.. Да хоть убейте, главарем налетчиков был Рукавишников!

Я выбежал на улицу – ни грабителей, ни дворянчиков поблизости уже не было. Пошел мелкий нудный дождь, и мне ничего не оставалось, как отправиться в обратный путь, но не шагом, а бегом.

Минут через пятнадцать я уже был у себя, переоделся и бегом помчался в кабинет Угро, чтобы доложить начальнику о налете на столовую.

– Тогда понятно, кто подсунул отравленную папиросу Трутневу! – прищурил глаза Светловский. – Награбленное, скорее всего, у него, и далеко он его не успел запрятать.

Я вспомнил про раненного брата Меченого.