Не бесите Павлика (СИ) - Дюжева Маргарита. Страница 41

— Что угодно, — с готовностью кивнул муж.

— Во-первых, ты сам гуляешь с ним. Я не собираюсь подниматься в пять утра чтобы выгулять этого слона. Во-вторых, ты записываешься к кинологу, и он учит его как вести себя в городе. В-третьих, если он начнет крушить наш дом, я сама лично отвезу его обратно.

Пашка смотрел на меня таким же взглядом, как волкодав на него самого.

— Юль, ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

— Еще бы ты меня не любил, — хмыкнула, чувствуя, как румянец щеки заливал, — где ты еще такую как я найдешь.

— Даже искать не собираюсь, — он присел рядом со мной и обнял за плечи, — ты лучшее что могло случиться в моей жизни. Ты и есть моя жизнь.

Я снова всплакнула. Просто так, от нежности, от того, что в моей жизни есть этот мужчина.

— Ну что, чучело? Пойдем домой? — спросила у Бродского, когда тот все доел и вылизал до блеска миску.

Пес довольно заурчал, сыто помахивая хвостом.

Как мы запихивали его в машину — лучше не вспоминать. Волкодав категорично отказывался нырять в темный салон и упирался всеми своими четырьмя узловатыми лапами. В итоге Павел психанул и обхватив пса поперёк туловища бесцеремонно затолкал его в багажник своего внедорожника.

— Ну-ка, цыц! — рявкнул сердито, когда пес решил выразить свое возмущение долгим протяжным воем, — сиди тихо, а то отправлю тебя в лес.

Псина как будто поняла и тут же притихла.

По дороге мы заехали в зоомагазин. Пока Пашка сидел с нашим новым питомцем в машине, я купила шампунь от блох, ошейник с поводком и самую большую миску. У меня никогда не было собаки, и я понятия не имела, что еще нужно для собачьего счастья, поэтому решила начать с малого. Ах да, еще пакет корма взяла, ведь лохматого слона надо чем-то кормить, иначе он запросто съест нас обоих.

— Что так долго, — проворчал муж, когда я забралась в машину, — он еле сидит.

Бродский тихо поскуливал и елозил, словно у него под задом была раскаленная сковородка.

— Все погнали.

И мы погнали.

Возле подъезда пес вылетел из машины, как пробка из бутылки и ринулся куда-то бежать. Как выяснилось к ближайшему кусту. Потом вернулся к нам и, смиренно опустив хвост, прижался к ногам Павла.

— Как был трусом, так и остался, — вздохнул муж и направился к подъезду. Мы с волкодавом следом.

Лифт на него произвел неизгладимое впечатление. Мне кажется, еще бы пара минут и эта здоровенная псина свалилась бы на пол в глубоком обмороке. К счастью, двери распахнулись, выпуская нас на лестничную клетку. Он так умильно вздохнул, выражая крайнюю степень облегчения, что я чуть не прослезилась.

Похоже из-за беременности кто-то стал слишком чувствительным.

В квартиру волкодав заходил с опаской. Уши прижаты к голове, хвост к заднице. Весь словно натянутая до предела струна.

— Заходи, давай, не трусь, — Павел бесцеремонно подтолкнул его сзади, — до города добраться и меня отыскать тебе смелости хватило, а теперь решил робкого включить? Вперед!

Бродский принюхался и аккуратно переступил через порог. Пока мы раздевались, он скромно стоял на коврике и, шевеля кустистыми бровями, растерянно смотрел по сторонам. Потом немного пришел к себя, обнюхал тумбочку в прихожей и начал к ней пристраиваться с явным намерением самоутвердится.

— Эй! — окликнул его Паша. Пес насторожился, замер, — это мой дом! И только я имею право метить здесь углы!

— Боже! — я картинно ужаснулась, — И за этого человека я имела неосторожность выйти замуж.

— Очень смешно.

— Я даже думать не хочу о том, как это выглядит, — я продолжала потешаться, — пожалуйста, делай это только в мое отсутствие.

— Юля! Сейчас получишь!

— Ты лучше за псом своим следи.

Впрочем, я могла не опасаться. Мозги у Бродского все-таки были. Он с первого раза понял, что если попробует поднять лапу, то мигом останется без бубенцов.

Дальше был увлекательный процесс под названием «отмой волкодава». Мы запихали его в джакузи, долго поливали, мылили, смывали. В результате залили всю ванну и сами были сырые как мыши, зато Бродский сиял чистотой и, когда высох, покрылся россыпью мелких кудряшек.

Следующим этапом стало определение места, для его ночевки. Квартира у Павла огромная, пятикомнатная, с гигантской кухней и широченным коридором.

Пес, естественно, выбрал для ночлега то место, где стояла миска — кухню. При этом его длинные лапы занимали все пространство. Мы перевели его в коридор. Там дела обстояли еще хуже — он лег по диагонали, задние лапы упирались в одну стену, а косматая голова в другую. Опасаясь наступить на него ночью, мы с мужем пришли к выводу, что если в доме пять комнат, то одну из них можно выделить для зверинца. Самую маленькую, из которой я когда-то мечтала сделать гардеробную.

Какая может быть гардеробная, когда в доме такой бармаглот завелся? Правильно никакая.

Так у Бродского появилась своя комната. Я постелила ему на пол старый коврик, найденный на балконе, и пес с радостью на нем растянулся, блаженно вздохнул, зевнул, громко щелкнув зубами и, положив морду на лапы, приготовился спать.

По-моему, он был счастлив.

— Ты доволен? — поинтересовалась я у мужа, когда мы легли спать.

— Не совсем.

— Что не так?

— Меня удивило, почему ты решила, будто я с любовницей пропадал.

— Что еще я должна была подумать.

— Что угодно, но не это! Я с тобой, я твой. Ты моя. Я полностью тебе доверяю, и жду того же от тебя. Можешь считать меня старомодным, блаженным, каким угодно, но в отношениях не должно быть подозрений. Никаких, никогда, иначе они не имеют смысла.

— И как давно ты пришел к таким умозаключениям?

— Когда чуть не потерял тебя из-за глупой игры в дровосека, — Павел притянул меня к себе и поцеловал в губы, — давай договоримся, если у тебя снова случится помутнение, не фантазируй — просто спроси у меня. Я скажу тебе правду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Я ему верила.

Утро разбудило меня ощущением того, что что-то не так. Слишком жарко, слишком тесно, слишком колюче. Приоткрыв один глаз, я увидела перед собой лохматый серый затылок.

Волкодав по старой памяти вообразил себя маленьким уютным котом и забрался к нам в постель. Меня придавило одеялом так, что не могла пошевелиться, а Павел мирно спал, распластавшись на животе.

— Давай Бродский, разбуди-ка его! — тихонько подтолкнула волкодава, — а то гад такой спит, внимания не обращает.

Пес встрепенулся, поднял уши, радостно забил хвостом и потянулся ко мне.

— Нет, нет. Его! Не меня, — я умудрилась вытащить руку из-под одеяла и отвернула собачью морду в сторону мужа.

При виде любимого хозяина здоровенный волкодав заскулил как щенок и смачно провел языкам по мужской физиономии — от подбородка до самого лба.

Паша во сне улыбнулся, проворчал сонное «шалунья» и приобнял пса. Тот от восторга чуть не обделался и принялся лизать с особым восторгом.

Спустя минуту Павел понял, что творится что-то неладное и открыл глава.

— Пошел отсюда! — раздался гневный мужской вопль, а я, давясь от смеха, уткнулась в подушку, — ишь чего удумал! Лизаться! А ты чего ржешь?

— Дежавю накрыло. Все как в старые давние времена.

— Ага. Только козы для полной радости не хватает.

— Так, давай, съездим, заберем ее. У тебя места много — всем хватит. Молоко по утрам будет. Заодно удобрениями торговать начнем.

— Нет спасибо, — ворчал Паша, сталкивая с кровати сопротивляющегося пса.

— Или я могу поставить тебе козу на будильник.

— Я тебе поставлю, — в шутку пригрозил он и поднялся с кровати.

— Ты куда?

— Пойду умоюсь, а то приятного в собачьих слюнях мало. Да и гулять с ним пора. Потому что, если он наложит кучу на паркет, придется лопатой все это добро сгребать.

Я поудобнее устроилась на подушках, и с улыбкой на губах слушала, как Павел собирается и ворчит:

— Притащил тебя на свою голову. Теперь никакого покоя! — впрочем раздражения в голосе не было. Скорее тщательно скрываемая радость.