Исповедь королевы - Холт Виктория. Страница 18

Спустя несколько недель после заключения в тюрьму мадам де Ламот дали возможность совершить побег, и в связи с этим стали шептать, что это я его организовала. Даже когда из Англии пошел поток клеветнических измышлений, так как мадам де Ламот по прибытии в эту страну взялась за перо, люди все еще повторяли эту нелепую историю.

Самозванную графиню принимали в английских домах, где она рассказывала страшные истории о жизни при французском дворе, и всегда главной фигурой в них была я. Однажды причинив мне неприятность, она, кажется, уже не могла остановиться.

Это был поворотный пункт в нашей жизни, и мы понимали это. Людовик и я. Он был так добр ко мне. Он верил в мою добропорядочность, и я была благодарна ему за это. Он был нежным и любезным, но он не понимал, что под нами разверзается земля.

Сейчас я знаю, что если бы он проявил тогда твердость, то, возможно, спас бы нас. Если бы он держался решительно перед лицом парламента, то ему, вероятно, удалось бы сохранить прежнее уважение к монархии, которое стремительно падало.

В первую очередь ему следовало быть сильным в отношении меня. Он никоим образом не должен был предавать огласке дело о колье. Его следовало бы расследовать тайно и урегулировать тайно.

— Никто, кроме меня, так не удовлетворен установлением невиновности кардинала, — заявил он.

Но, видя, что я так несчастна, так расстроена, понимая, какая большая неприятность вытекает из этого дела, он направил кардиналу королевский приказ об изгнании, ссылая его в принадлежащее тому аббатство Шез-Дье.

Он выслал Калиостро и его жену. Это было проявление его слабости. Если король был не согласен с решением парламента, то должен был продемонстрировать свое несогласие; вместо этого он согласился с ним, а затем прибег к ссылке.

Я не могла избавиться от страшной депрессии, охватившей меня.

Мерси писал моему брату:

«Страдание королевы гораздо больше, чем оно, казалось бы, оправдано данным делом».

Да, это правда. Но интуиция подсказывала мне, что произошедшее со мной является самым большим несчастьем, с которым я когда-либо сталкивалась. Я еще не могла полностью объяснить это. Я просто знала, что это так.

Я рассталась с беспечностью. Я чувствовала, что больше никогда не буду веселой и беззаботной.

Глава 5. Мадам Дефицит

Когда убытки и расточительность истощают королевскую казну, то раздается вопль отчаяния и ужаса. Поэтому министр финансов вынужден прибегать к помощи губительных крайних мер, таких, как снижение содержания золота в монетах или введение новых налогов… Определенно нынешнее правительство хуже, чем при последнем короле, с точки зрения неорганизованности и установления грабительских цен. Подобное положение не может длиться слишком долго, чтобы не привести к катастрофе.

Граф де Мерси-Аржатпо

На ее туалетном столике было четыре восковых свечки, одна погасла, и я вновь зажгла ее; вскоре после этого погасли также вторая и третья, после чего королева схватила меня за руку с чувством ужаса и сказала: «Несчастье сделало нас суеверными. Если также погаснет и четвертая свечка, то я буду считать это фатальным предзнаменованием». Четвертая свечка погасла.

Мемуары мадам Кампан

Ничто полностью не повторяется. Прежде всего я сама переступила через порог осведомленности. Я больше не была легкомысленным ребенком. Я стала понимать мою все увеличивающуюся непопулярность, и то, что когда-то казалось вершиной удовольствия, теперь выглядело напрасной тратой времени.

Законодательница моды, легкомысленная искательница развлечений, которая от всей души предавалась карточным играм, оказалась похожей на глупенького ребенка. Я повзрослела. Более того, во время процесса до вынесения приговора, причинившего мне такое страдание, я тяжело переносила беременность и примерно через месяц после этого родила еще одну дочь. Моя маленькая Софи-Беатрис была болезненным ребенком с самого рождения. Возможно, огорчение и гнев, которые вызвал во мне суд, подорвало здоровье мое и ребенка. Но крошка полностью завладела моим вниманием, и я махнула рукой на этот процесс, ухаживая за хныкающим ребенком и говоря себе, что мне все равно, что случится со мной, лишь бы она выросла крепкой и здоровой.

Теперь у меня было четверо детей. Именно этого я всегда хотела — быть матерью, жить с детьми и для детей.

Клеветнические измышления обо мне становились все более неистовыми и распространялись повсеместно. Мои изображения расклеивались на стенах парижских домов, и везде я была нарисована с бриллиантовым колье. Молва гласила, что оно находится в моей шкатулке с драгоценностями, что я сделала из бедной мадам де Ламот козла отпущения. Если я куда-либо выезжала, то меня встречали мрачные взгляды и тишина. Я часто вспоминала свое первое посещение Парижа, когда монсеньор де Бриссак говорил мне, что в меня влюбились двести тысяч французов. Сейчас все было по-другому!

Где я совершила ошибку? Я знаю, что была экстравагантной, беззаботной, но никогда не была злой. В присутствии моих друзей Полиньяки настаивали, чтобы я вмешивалась в распределение должностей, а я продолжала держаться в стороне от государственных дел. Но должна признаться, что желание сделать им приятное вынудило меня вмешаться. Довольно странно, что мой муж, бывший во многих отношениях проницательным человеком, кажется, доверял моим суждениям. Думаю, он был поражен, с каким восхищением встречали окружающие мое появление. Но все же я не была неразборчивой в связях женщиной. Я была верной женой, что можно сказать лишь о немногих женщинах при французском дворе. Я была романтичной, я страстно жаждала острых ощущений, любила смелые проделки, ухаживания, флирт — по натуре я была кокеткой, но у меня не было никаких глубоких сексуальных желаний, которые бы требовали удовлетворения любой ценой. Возможно, что раннее посвящение в тайну, вызвавшее глубокое разочарование и унижение, оказало на меня воздействие. Хотя я всегда была окружена восхищавшимися мной мужчинами и женщинами, которые открыто демонстрировали свои пылкие дружеские чувства ко мне, эти связи никогда не носили физического характера. Я не хотела этого. Даже мысль об этом была мне омерзительна. Моя жизнь, должно быть, была похожа на рисунки Ватто — очаровательные и изысканно романтические. Но как люди могли понять это? Мое поведение могло способствовать вере в ужасные истории о сексуальных оргиях, которые связывались с моим именем.

Король, однако, сохранял почтение ко мне. Я проявляла терпение к его недостатку, на протяжении ряда лет я участвовала в его унизительных попытках сделать меня матерью, но никогда не жаловалась и не винила его, а теперь я разделяла его триумф. Его мужское достоинство было доказано, и я играла весьма значительную роль в этом доказательстве. Поэтому он и стремился угождать мне. И когда я обращалась с просьбой оказать любезность моим друзьям, ему было очень трудно отказать мне, даже если его здравый смысл подсказывал, что лучше бы сделать иначе.

Теперь я часто думаю о нем с глубокой нежностью. Я помню его любовь к нашим детям. Окружающие улыбались, когда он довольно часто повторял «мой сын»и «дофин», чтобы подключить детей к разговору. И дети любили нас. Мы никогда не были для них королем и королевой, а дорогим папочкой и дорогой, дорогой мамочкой. Я знала, что особенно глубокое чувство они испытывают ко мне. Дети любят красивые вещи, и мои изящные платья вызывали возгласы восхищения, когда я входила в детскую. Я крепко обнимала их, не обращая внимания на прекрасные ткани, составлявшие гордость Розы Бертен.

Я была счастлива в детской и теперь больше, чем когда-либо, понимаю, что мы с Луи должны были бы родиться в простой семье. Роли короля и королевы оказались не для нас, мы могли быть хорошими простыми родителями. В этом наша трагедия.

Как эти ужасные несчастья свалились на нас? Даже сейчас я не могу полностью ответить на этот вопрос. Даже сейчас я спрашиваю себя: когда настает тот момент, поворотный пункт в делах человека, который может привести к величию… или катастрофе? Если бы моя дорогая Габриелла не имела таких жадных родственников, то, возможно, положение было бы другим. Нет, это слишком незначительный повод.