Мадам Змея - Холт Виктория. Страница 30

Тогда она не выдала своих чувств. Тогда это было важно. Сейчас наступил гораздо более ответственный момент.

Каждую конечность графа привязали к отдельному коню. Юные девушки подались вперед, их глаза округлились в ожидании и волнении; молодые люди затаили дыхание.

Сейчас!

Пронзительно запели трубы. Испуганные жеребцы помчались во весь опор в разные стороны. Прозвучал предсмертный вопль; в зловещей тишине разнесся топот копыт. Катрин смотрела на галопирующих коней; каждое животное тащило окровавленную часть того, что еще недавно было графом Себастиано ди Монтекукули.

Она спасена Монтекукули уже никогда не выдаст ее. Дофин Франциск мертв, его место занял Генрих. Перед его женой-итальянкой засверкал французский престол.

ДИТЯ ЛЮБВИ

Три женщины, наблюдавшие за страшным зрелищем, знали, что теперь их жизнь изменится.

Анна д'Этамп покинула шатер с дурными предчувствиями. Десять лет она управляла королем и через него страной. Во Франции не было человека более влиятельного, чем она; даже такие люди, как Монморанси и кардинал Лоррен, обретали расположение короля лишь через благосклонность его возлюбленной. Красивейшая женщина двора одновременно была и одной из умнейших. Франциск однажды назвал ее мудрейшей из красавиц и красивейшей из мудрецов. Она видела, что ее могущество висело сейчас на ниточке; этой ниточкой была жизнь короля.

Король и новый дофин мало походили друг на друга. Но одно сходство у них имелось. Франциском всю жизнь руководили женщины; они командовали им так тонко и искусно, что он не замечал этого. В юности рядом с ним находилась мать и позже — сестра; мадам де Шатобриан потеснила их; она, в свою очередь, была изгнана Анной. Все четыре женщины обладали умом; в противном случае Франциск не потерпел бы их общества. А Генрих? Он был человеком иного калибра; в детстве он был лишен любящих родителей и сестры. Над ним издевались испанские тюремщики. Но в его жизни вовремя появилась женщина, обладавшая качествами, восхищавшими его отца, — красотой и мудростью; молодой Генрих оказался под влиянием Дианы де Пуатье — влиянием более сильным, чем те, под которые когда-либо попадал Франциск.

Взаимная ненависть Дианы и Анны объяснялась не только простой ревностью. Они были слишком умны, чтобы переживать из-за того, что соперницу могут найти более красивой — если не возникали ситуации, когда красота могла стать средством достижения власти, к которой они обе стремились.

Анна была более образованной. Ее ближайшими друзьями становились придворные писатели и художники. Они, как и она, проявляли интерес к новой вере, начинавшей распространяться в Европе. Анна страстно желала, чтобы реформистская вера овладела Францией. В этом вопросе у женщины было много единомышленников — например, все женщины Узкого Круга, имевшие большое влияние. Среди ее союзников были дядя Анны, кардинал де Мелун, и адмирал Шабо де Брион. Адмирал был не просто ее единоверцем — сторонница равенства полов, Анна не считала себя обязанной хранить верность изменявшему ей Франциску.

Диана, враг реформистской церкви, поклялась бороться с ней. Монморанси, ближайший друг дофина, был на стороне его любовницы. Кардинал Лоррен поддерживал Диану вместе с тремя своими племянниками, весьма энергичными и честолюбивыми молодыми людьми; их звали Франциск, Карл и Клод, они были сыновьями герцога де Гиза. С такими сторонниками Диана чувствовала себя достаточно сильной, чтобы противостоять самой влиятельной женщине двора.

Думая обо всем этом, Анна снова спросила себя — кто из ее коварных врагов подсыпал яду в кубок дофина?

Но ей оставалось только следить за развитием событий и ждать, когда она получит возможность свалить свою соперницу. Дофин был молод: Диана старела с каждым годом; маленькая итальянка обладала определенной привлекательностью.

Ободрявшая себя Анна видела, что ее могущество ослабевало.

Когда Генрих вел Катрин в их покои, она тоже думала о грядущих переменах в ее жизни. Лицо девушки оставалось бесстрастным; ей удавалось скрыть свое волнение, вызванное сценой, свидетельницей которой она стала. Лицо Генриха было желтовато-зеленым. Ему уже доводилось видеть смерть; он наблюдал даже столь жестокую смерть. Но эта казнь подействовала на него сильнее, чем все, что он видел прежде. Ему было неприятно, что он так выиграл от смерти брата.

Когда они остались одни, Катрин повернулась к нему.

— Как я рада, что все кончилось!

Не ответив ей, он подошел к окну и посмотрел в него. Конечно, подумала Катрин, он должен радоваться. Еще недавний герцог стал дофином — корона оказалась на расстоянии вытянутой руки. Он наверняка втайне ликует.

Она подошла к мужу, положила руку ему на предплечье. Ей показалось, что он не заметил ее прикосновения, поскольку он не отстранился.

— Теперь, когда возмездие состоялось, мы должны постараться все забыть, — сказала она.

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

— Я не могу забыть, — сказал Генрих. — Он был моим братом. Мы вместе… сидели в тюрьме. Любили друг друга. Я никогда не забуду его.

Его губы дрогнули. Увидев, что воспоминания размягчили Генриха, Катрин решила обратить ситуацию себе на пользу.

— Да, Генрих, я понимаю. Он был твоим любимым братом. Но ты не должен поддаваться горю, любовь моя. Тебя ждет твоя жизнь и любящая жена… она хочет быть твоей настоящей женой.

Катрин тотчас поняла допущенную ею ошибку. Искусная в интриге, она была неловкой в любви. Она не понимала законов внезапно пришедшей к ней страсти.

Генрих освободился.

— Хотел бы я знать, кто убил его, — сказал он; его глаза, смотревшие на жену, пылали ненавистью. Она вздрогнула, и он это заметил.

Генрих быстро отвернулся от нее, словно желая установить между ними максимально возможную дистанцию. Словно, находясь рядом с ней, он не мог избавиться от ужасных подозрений.

— Генрих… Генрих… Куда ты?

Она знала, куда он пойдет сейчас. Это знание пробуждало в ней ярость, лишало самообладания, которое она считала своим главным оружием.

Он произнес холодным тоном:

— Я не считаю нужным докладывать тебе о всех моих передвижениях.

— Ты снова идешь к ней… снова. Бросаешь свою жену в такой день… чтобы развлекаться с любовницей.

Она заметила, что краска начала заливать его лицо; Генрих гневно стиснул свои губы.

— Ты забываешься, — сказал он. — Я уже говорил тебе, что Диана де Пуатье не является моей любовницей. Она — мой большой друг; благоразумие и спокойный характер этой женщины позволяют мне отдыхать в ее обществе от сцен, которые время от времени устраивают другие особы.

Он ушел; она проводила его взглядом. Он лгал! Диана была его любовницей. От Генриха следовало ждать такое вранье; он считал, что поступает благородно, по-рыцарски. Но он и правда обладал благородством рыцаря.

В тот день, когда влюбленная Катрин стала дофиной Франции, она забыла о своем высоком звании; сейчас девушку интересовали лишь отношения Генриха и Дианы.

Я узнаю, правду ли он говорит! — поклялась она себе. Пусть даже для этого мне придется спрятаться в ее покоях.

Диана, покинув шатер в сопровождении фрейлин, размышляла о своем новом положении.

Когда они оказались в покоях Дианы, она заставила их на коленях помолиться за спасение души графа. Она опустилась на колени вместе с ними. По завершении молитвы она велела им раздеть ее; сославшись на недомогание, вызванное зрелищем, она сказала, что хочет отдохнуть в одиночестве.

Она пристально посмотрела на девушек. Аннетта, Мари и Тереза всегда проявляли к ней огромное уважение. Не появилось ли сейчас в их глазах нечто новое? Возможно, они понимали, что в ее жизни произошла перемена. Действительно, только глупец этого не увидел бы.

— Подай мне подушку, Тереза. Спасибо.

Она была всегда любезна с ними. Она знала, что они любили бы ее, если бы она не внушала им легкий страх. Они считали ее колдуньей.