Солнечный щит (ЛП) - Мартин Эмили Б.. Страница 13
Потому что это была поимка. Не «живой или мертвой», как помечали много других бандитов. Они хотели, чтобы меня схватили живой. Но это не успокаивало — я не понимала, что хорошего могло ждать меня в Каллаисе. Это было из-за охоты на работорговцев? Или ради наказания за воровство у того старика и кучи других? Или так они делали заявление? Хотели сделать что-то ужасное с моим телом — повесить меня со стены где-то как предупреждение для других бандитов, решивших глупо угрожать старому профессору?
Джема топала копытами, Крыс отбежал ко мне. Он прильнул к моей ноге, и я рассеянно почесала его за ушами. Великий Свет, без Снейктауна ближайшим городом для нас был Пасул, почти день пути в другую сторону. Это был моквайский городок у края границы, где равнины поднимались небольшими горами, ловящими всю воду на другой стороне. Придется взять с собой Сайфа. Он мог сойти за моквайца, и он знал язык лучше меня — я давно не практиковалась, с дней в песчаном карьере Телл. Нам придется обменять деньги, там мог быть банк, но не хотелось лишний раз показывать лицо. Но и там могли знать о награде. Я разбила достаточно телег моквайцев с рабами, чтобы они были рады отдать меня властям Алькоро. Если они еще не искали меня, скоро начнут. Я выругалась и потерла глаз, а потом выругалась снова — мокрая шерсть Крыса попала в глаза.
Молния вспыхнула снова, через секунду раздался гром. Буря уходила на юг — они тут никогда не задерживались, но они успевали бросить в тебя все. Я подняла голову, стала дрожать от того, что промокла. Я жалела, что потратила время на сбор пыльцы — она уже промокла и будет бесполезной. И я не смогу вернуться в лагерь до ночи, особенно раз пришлось сойти с дороги. Если подумать, мне стоило уехать за обнажение породы, скрыться на случай, если шериф решит погнаться за мной, пока не стемнело. Я не брала с собой припасы — одеяло или огниво. Я думала, что доберусь до городской конюшни или кладовой Патцо. Я даже еды с собой не взяла, кроме мокрой пыльцы.
Ночь будет долгой, холодной и мокрой.
Дождь утихал. Я отклонила шляпу и посмотрела на небо, капли жалили лицо. Вода. Ценная вода. Тут было все или ничего — грозы, потоп, ураганы… или ничего. Так было и в Трех линиях. Пир или голод. Все или ничего.
Не ничего. Пока что. Я слизнула капли дождя с губ. Гроза прошла. Пройдет и наша. Мы сможем ехать дальше, укрываясь и уклоняясь от молний.
Просто нужно понять, как.
8
Тамзин
Шел дождь. Он начался не так давно, длился дольше, чем за последние несколько недель. Прохладный влажный воздух доносился от окошка, принося запах мокрой земли. Я не могла представить себя в Моквайе, даже закрывая глаза, но было приятно слышать стук дождя и гул грома. Сердце словно высохло вместе с кожей и разумом, и звук текущей воды успокаивал меня, остужал, как камень в реке.
Я стояла под окном, ветер бросал капли мне на щеки. А еще дождь заглушал ворчание Бескин. Роза ушла вчера утром за припасами, и Бескин была докучающей, когда оставалась одна. Она любила переделывать кухню, и грохот горшков и утвари заставлял меня скрипеть зубами.
Теперь я меньше спала, последние несколько дней пыталась понять, на кого работали Бескин и Пойя. Я не верила, что они стояли за моим похищением. Несмотря на их стратегию, они не могли просто отправлять письма с шантажом в Толукум отсюда — придворные смогли бы выследить их. У них явно был посредник, и нападение на мою карету требовало нескольких помощников. Кто-то в Толукуме, может, при дворе, тихо тянул за нити. Я часами перебирала всех, кого знала и не очень знала, кто захотел бы, чтобы я была заперта в кладовой в глуши.
И растущий список… не радовал.
Голова все еще болела от атаки, и куча вопросов без ответа тревожила меня. Шум Бескин не помогал. Я понимала, почему Пойя старалась быть подальше каждый день. Я не знала, станет ли она медлить с возвращением из города, или ее желание проверить, что я еще взаперти, пересилит ее ненависть к сообщнице.
Я не знала, были ли шансы, что они дадут мне письменные принадлежности, когда пополнят запасы пергамента. Я не могла послать никому письма, так что не понимала, какое им было дело, если только они не мучили меня, оставив без дел. Глупая пытка — я уже не была угрозой. Но я не ценила раньше, как могла обдумывать мир, все записывая. Я знала, почему была такой. Мои родители были писарями.
Это было немного вне норм ашоки. Многие из нас родились в политической среде, окруженные дипломатами, советниками и придворными, так строилось понимание двора, и как его встряхнуть, не разбив. Некоторые ашоки были из сферы развлечений, родились с лирой или барабаном. Они быстро придумывали слова, умели понять культуру двора наблюдениями.
Я была не такой. Мои родители делили просторный кабинет с другими писарями в главной библиотеке Толукума, копировали страницы текстов и отправляли их дальше, чтобы их переплели. Я стала бывать там с ними, пока все еще питалась грудью матери. Они быстро писали — папа мог сделать сто страниц в день. Мне больше нравился почерк мамы — широкий и ровный, с идеальными изгибами. Как по мне, богатые ученые, которые получали книги, написанные ее рукой, были самыми удачливыми.
Никого не удивило, что я рано узнала буквы и стала листать книги, пока родители работали. Порой я помогала мелочами другим писарям — носила пергамент, чернила или перья, включая лампы, когда рано темнело, относила законченные страницы вниз, где книгам делали переплеты.
Но жизнь писаря, хоть и хорошо оплачивалась, сказывалась на теле. Треть работников в кабинете ходила с тростью, даже юные — результат дней над столом. Многие уходили, когда их зрение ослабевало, или когда было больно держать перо измученными пальцами.
Папа начал первым проявлять признаки, у него ухудшилось зрение. Я помнила, как он щурился, глядя на страницы, нос был в дюйме от них, чтобы он правильно понимал перевод. Я добавила на его стол ламп, чтобы было яркое освещение, и я следила, чтобы его чернила были темными, хорошими. Но мои старания не помогали. До одного дня.
— Тамзин, иди сюда.
Я опустила перья, которые точила, и подошла.
— Это предложение… не могу понять.
Почерк прошлого писаря был неровным.
— Тут говорится: «Позвольте гостю или гостье попробовать сперва, если не захотят другого».
Папа хмыкнул и стал записывать это, потирая глаза.
— Спасибо. Этот текст невозможный.
Я заметила, что он за утро продвинулся мало — даже не закончил первую главу. Я придвинула стул к его столу.
— Хочешь, прочту следующую строку?
— Тебе не нужно заниматься чем-то другим?
— Нет.
Он вздохнул и потер глаза.
— Хорошо. Прочитай мне пару абзацев. Пусть мои глаза отдохнут.
Я прочла пару абзацев. Потом еще. Я дочитала до конца главы. Это был этикет приема гостей на официальном ужине, и я вскоре узнала два новых слова — идеологический и несистематичный. Папа ускорил темп, перо увереннее двигалось, ведь ему не нужно было отвлекаться взглядом. Когда я закончила главу, он спросил, не хотела ли я остановиться.
Я не хотела. Я только что узнала, как стоит вежливо справляться, если политические взгляды не совпали. Это было интересно.
Мы продолжили. Остаток дня я читала ему текст, остановилась только ради большой кружки холодного чая. Я потягивала чай между предложениями, чтобы он успевал пером.
Так началась моя роль оратора, пока я начитывала тексты папе. Когда мы закончили учебник по этикету, мы перешли к книге об управлении дождевой водой, а потом к истории стеклодувов, а потом к справочнику по соколиной охоте.
Я узнала о театре из справочника для работников театра. Я узнала, как играть на дульцимере, продиктовав пособие по их созданию и технике. Я узнала основы восточного языка после справочника переводчика, произносила иностранные слова, они звучали нетерпеливо, почти срывались с языка. Я изучила ритм песен и читала поэзию из шести томов классический баллад и поэм.