Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга. Страница 16

— Я думаю, это и нынешним мальчикам приходит в голову нечасто, — рассмеялся чудотвор, — и это не следствие либерализма в образовании, а следствие либерального воспитания Йоки Йелена Йерой Йеленом. Йера, ты так и не сказал, что же ты придумал вместо иска?

— Профессор Важан сразу согласился удовлетворить любое мое требование. Да и чего бы я добился этим иском, кроме шумихи в газетах? Она не нужна ни мне, ни ему. Профессор сказочно богат, материальная компенсация для него — пустой звук.

— А не тот ли это Важан, что преподает историю в университете? — спросил чудотвор, и Йоке, который слушал разговор затаив дыхание, показалось, что спросил чудотвор не из любопытства: слишком цепко, слишком коротко прозвучал вопрос.

— Да, тот самый. А что? — Вопрос чудотвора насторожил и отца.

— Нет, ничего, — равнодушно ответил тот, — в юности у меня были друзья, которые у него учились. Студенты уже тогда звали его старой росомахой. Твой сын просто не знал, с кем связался.

Йока едва не прыснул в кулак: старая росомаха! Надо рассказать ребятам!

— Я потребовал от него публичного извинения перед мальчиком, в присутствии его одноклассников, — сказал отец негромко, — мне кажется, это самая лучшая компенсация.

Йока раскрыл рот от удивления: он не ждал от отца ничего подобного. Да это не поражение, это полная, безоговорочная победа! Собственно, ничто кроме мнения одноклассников в этой истории его не волновало, и надеялся-то он на судебное дело только потому, что слухи о нем не могли не дойти до ушей его товарищей!

Чудотвор громко хлопнул себя по коленке и рассмеялся, а доктор проворчал:

— Не думаю, что ты поступил правильно. Мальчик будет считать, что ему все позволено.

— Отлично, Йера! Просто отлично! — смеялся чудотвор. — Я бы до этого не додумался!

— Не вижу в этом ничего смешного, — ответил доктор, — это ничему не научит ни мальчика, ни его учителя.

— Напротив! — воскликнул чудотвор. — Это тонкая психологическая игра. Представьте себе ситуацию, когда гадкий мальчишка вынужден выслушивать — публично выслушивать! — извинения старого педагога. Глупей положения и представить себе нельзя! И парень будет вынужден принести ответные извинения, если, конечно, имеет представления о приличиях. Кроме того, профессор Важан — если это тот самый Важан — действительно старая росомаха, поднаторелый в тонкостях светских свар. Он переиграет мальчишку, выставит его дураком.

— Ну, так далеко я не заглядывал, — скромно сказал отец, — и, разумеется, Йоке я об этом не говорил.

— Кстати, а не пора ли представить нас друг другу? — вдруг спросил чудотвор. — Хочу взглянуть, как мальчик изменился за последние десять лет.

— Я пошлю за ним, — согласился отец, и Йока бочком двинулся в сторону крыльца, а потом опрометью кинулся в свою комнату, чтобы никто не заметил его отсутствия. И когда дворецкий позвал его вниз, в гостиную вышел как ни в чем не бывало.

Чудотвор уже сидел в кресле напротив камина и тетешкал на коленях Милу. Рядом стояла мама и улыбалась. Йока остановился в нерешительности, чудотвор же поднял прищуренные, словно близорукие, глаза и хлопнул себя по колену.

— Ба! Ясна! Как быстро растут чужие дети! Он же был крохой! Я отлично помню, вот таким вот крохой! — незнакомец показал рост примерно в полтора локтя [21] от пола. — Меньше этой противной девчонки!

При этих словах от ткнул Милу пальцем в живот, отчего она завизжала в полном восторге.

— Вот что, девочка, поиграй-ка ты немного с мамой, а я хочу посмотреть на твоего братишку поближе. — Он подбросил Милу высоко вверх, играя, и бережно опустил на пол.

Йока смутился и отступил на один шаг.

— Йока, познакомься, это доктор Хладан, наш друг, — сказал отец, появившийся в дверях библиотеки.

— Ты можешь называть меня просто Инда, — чудотвор протянул Йоке руку, — меня в этом доме все называют просто Инда.

Рука гостя была сухой и тонкой, но с широким запястьем. Красивая была рука. Йока смутился еще больше и показал правую руку, закутанную в бинт так крепко, что он не мог ею шевельнуть.

— Ба, я совсем забыл! Извини, мой мальчик. — Доктор Хладан вместо рукопожатия потрепал Йоку по плечу. — Мы пожмем друг другу руки попозже.

Йоке показалось, что каждое слово, сказанное чудотвором, — какая-то замысловатая шутка, соль которой никак невозможно понять. Он словно говорил со сцены — чуть громче положенного, немного наигранно. Но эта наигранность была фарсом, а не фальшью. Йоке понравилось, как говорит доктор Хладан, и он подумал, что с этим человеком, должно быть, легко и весело.

Едва Йока собрался переодеться к ужину, как дверь за его спиной скрипнула и приоткрылась: на пороге стояла Мила.

— Йока, а сегодня папа маму ругал, — сказала она ехидным шепотом, — а ты не слышал.

Это существо, внешне очень похожее на маму, Йока ненавидел всей душой. Вредина, ябеда и жадина! С первого дня появления в доме сестры Йока не мог примириться с ее существованием. Он даже по секрету просил отца отвезти ее обратно в клинику, откуда с ней вернулась мама. Отец смеялся и объяснял, что это его родная сестра, и, конечно, мама ни за что не согласится кому-то ее отдать. Две детские комнаты — игровую и спальню — дополнили третьей, спальней Милы, и, как только та немного выросла, Йока перестал заходить в игровую, перетащив свои игрушки к себе под кровать. Получилось, он лишился комнаты, а не разделил ее с сестрой, как объяснял ему отец. Но этого никто не заметил! Йоке казалось, его вообще перестали замечать с тех пор, как родилась эта девчонка! Мама перестала точно. Отцу, конечно, было с ним интересней, чем с малявкой, но он все равно не забывал поиграть с дочерью и на ночь целовал сначала ее и только потом — Йоку.

— А ты подслушивала? — презрительно спросил он, разглядывая сестренку сверху вниз.

— Ну и да, — ответила она самодовольно, — папа маму из-за тебя ругал.

— Ты еще и врунья!

— Нет, не врунья! Папа сказал, что мама бессердечная. Мама плакала.

— Иди отсюда, а? — Йока сжал губы — ему вовсе не хотелось этого слышать.

— Никуда я не пойду. Мне папа сказал, что тебе пуговицы не застегнуть и чтоб я тебе помогала.

— Без сопливых, — проворчал Йока. Но пуговицы ему на самом деле было не застегнуть.

Девчонка, как назло, всегда к нему липла!

— А еще папа сказал, в твоей школе все боялись маму, что она на них заругается. А она не заругалась.

— Заткнись, понятно?

— Что хочу, то и говорю!

Йока нарочно хотел застегнуть пуговицы сам, но на белой рубашке они были слишком мелкими.

— Ладно, так и быть, застегивай, — снисходительно согласился он. Мила взобралась на стул, чтобы дотянуться до его шеи, и от усердия высунула кончик языка. — И язык не показывай, это неприлично.

— Ничего я не показываю.

— Показываешь.

— Что хочу, то и делаю. А дядя Инда, который к нам пришел, он чудотвор, понятно?

— А то я без тебя не знаю. — Йока поднял глаза к потолку.

— Он хороший. Все чудотворы хорошие. Они из башни защищают нас от росомахи. Ты боишься росомаху?

— Нет, — Йока громко и тяжело вздохнул.

— Ты смелый. Если росомаха к нам придет, когда папы нет, ты ее убьешь?

Эта девчонка не могла помолчать и секунды!

— Росомаха к нам не придет. А жаль… — процедил он сквозь зубы.

— Почему?

— Росомахи живут в лесу. Они по домам не ходят.

— А почему жаль?

Она дошла только до четвертой пуговицы!

— Застегивай быстрей!

— Ну почему?

— Потому что!

— Ты бы ее тогда убил и тебе орден дали?

— Да! — рявкнул он, не в силах слушать эти глупости.

— Ты смелый, Йока, — вздохнула сестренка, — хорошо, когда есть смелый брат.

Она лопотала все время, пока застегивала пуговицы — на рубашке, брюках и пиджаке — и пока подтягивала узел галстука, и еще вздумала Йоку причесать, когда он нагнулся, чтобы надеть ботинки — хорошо, что их не надо было шнуровать!