Ученики, учителя (СИ) - Коллектив авторов. Страница 41

Мустафа упал на колени:

— Прости господин!

Ахмед впился глазами в Джордано:

— На самом деле не можешь?

Джордано отрицательно мотнул головой и пожал плечами.

— Открой рот!

Ахмед властно опустил пленника на колени, запрокинул ему голову и заставил открыть рот.

— Странно, — произнес он по-арабски, потом, насмешливо издеваясь, перешел на латынь. — Лучше быть немым воином, чем болтливым философом!

Джордано вскочил.

— Вели снять с него железо, — приказал Мустафе, поднимаясь в седло, — Да, и покажи остальной товар.

С трудом, оторвав взгляд от воды, Джордано поднял глаза к небу и погрузился в созерцание разлившегося молоком света спирального рукава Галактики. Боль воспоминаний медленно отступала. «Дурак, совсем контроль потерял! Моя-то игра продолжается! — он подмигнул сияющей Веге. — А интересно было бы на рожи тех святош посмотреть, дав почитать им статьи Хаббла, что ли», — он вздохнул, усмехнулся. Глупо было вести спор с давно умершими противниками, а нынешние их наследники отлично уживались с миром, пережившим несколько мировоззренческих революций.

Наконец он позволил себе взглянуть на Николая.

— Тебе плохо? — в глазах мальчишки застыли изумление и тревога.

— А ты пожалел? — Джордано усмехнулся.

— Я не должен был спрашивать. Прости.

— Ерунда. Просто первая смерть у всех — не слишком приятное событие…

Джордано опять взглянул на небо. Скоро начнет светать.

— Да, и еще! — голос бессмертного стал холодным и жестким. — Чтобы научиться владеть мечом, тебе нужен учитель. Я могу взять тебя в ученики, но… сегодняшний фортель, должен быть последним.

— У меня есть выбор?

— У человека всегда есть выбор.

— А если я не соглашусь?

— Ты сможешь пожить у Георгия, пока я подготовлю твои документы, потом — свободен как птица.

— Когда я должен дать ответ?

— Сегодня вечером.

— Я могу ответить сейчас…

Джордано молчал. Николай поднялся с камня.

— Джордано Бруно! Я прошу Вас стать моим учителем!

Лето Николай провел на горных пастбищах. Георгий, еще крепкий человек лет семидесяти, с легкостью управлялся с небольшой отарой, которую охраняли два огромных кавказских пса, совершенно добродушных к людям. Помощник старику был не нужен, но он согласился принять Николая с условием, что тот не будет попадаться на глаза колхозным проверяльщикам, наезжающим периодически в горы, и пограничным разъездам, тоже иногда появляющимся в этих местах.

В первый день за ужином он сказал, глядя в глаза Джордано:

— Слушай, Аванес! Я не знаю твоих дел. Неприятностей мне не надо. Я старый человек и мне уже ничего не страшно, но ты знаешь, что дочка у меня в Батуми на партийной работе, и сын — танкист в Белоруссии. Твой парень мне не помешает, но если им кто заинтересуется, то я его не знаю. Пришел неизвестно откуда и идет неизвестно куда.

— Он будет делать все, как ты скажешь. И я тебе даю слово, что он не враг и не бандит с большой дороги.

— О тебе тоже никто дурного слова не сказал, но это ты принес мне известие с той стороны.

— Ты же его ждал.

— Ждал, — старик глубоко вздохнул, — но лучше бы он умер, как другие.

Джордано опустил глаза.

— Я знаю.

Потом, вспоминая первое лето новой жизни, Николай не мог отделаться от двойственного ощущения, что это время было самым беспечным, но и одновременно психологически самым тяжелым в его жизни.

Он с трудом, ломая себя, мирился с недоверием старика, выслушивая почти каждый вечер рассуждения о том, каким должен быть настоящий мужчина, и что, если сделал нечто неподобающее, то надо уметь достойно принять наказание. А перед кем был виноват Николай? Чувство вины в той первой, настоящей жизни он испытывал только перед Раей, но тогда была ясная цель, что оправдывала его существование, а теперь… Кем все же он был теперь? И что могло оправдать эту новую жизнь? Много раз он испытывал искушение рассказать Георгию правду, спросить совета, но всякий раз его останавливал то ли приказ Джордано, данный в день отъезда, то ли рождавшееся собственное понимание бессмысленности и опасности подобных откровений.

С утра он уходил в горы. Старик велел избегать открытых мест, и Николай бродил вдоль бурных горных речушек, купался в водопадах, учился взбираться по скальным выступам, выслеживать и ловить населяющую окрестности живность. Огнестрельного оружия он с собой не брал. Горы только казались безлюдными, и выстрелы могли привлечь чье-то внимание.

Иногда вечерами к нему возвращались образы, недописанного романа. Он опять выстраивал отношения своих комсомольцев, но где-то на грани сна и яви всплывала физиономия Джордано, и все, что было простым и понятным, смещалось и путалось. Он почему-то вспоминал глаза, однажды увиденной им, барышни в каракулевой шубке, мобилизованной на рытье окопов. В них не было ненависти, а только изумление и непонимание происходящего. Теперь он сам был в положении этой запутавшейся барышни.

В начале августа неожиданно вернулся Джордано. Николай в сумерках возвращался к кошаре, когда увидел чужих лошадей у коновязи. Он уже собирался вернуться в лес и поискать какое-нибудь место для ночлега, когда сообразил, что возникшее чувство тревоги связано с ощущением чужого присутствия. Он вначале осторожно двинулся вперед, а потом, узнав в одной из лошадей джорданову, чуть не бегом бросился вперед. Одиночество настолько вымотало Николая, что он готов был, почувствовав зов, кинуться учителю на шею. Когда же он чуть не налетел на вышедшего навстречу Джордано, то испытал неловкость от охватившего его порыва и остановился, даже не зная, что сказать.

— Ну, здравствуй! — Джордано улыбнулся. — Отлично выглядишь.

— Здравствуй! Что-то изменилось?

— Да, об этом позднее. Лошади отдохнут, и можно ехать.

Они выехали еще до рассвета. Старик не скрывал удовлетворения, что избавляется от опасного гостя.

По дороге в город Джордано рассказал, что документы готовы — осталось только вклеить фотографии, и, главное, подворачивается очень удачное место, где можно замечательно провести осень и зиму без оглядки на окружающих.

В стране развертывалась сеть метеостанций. Нужды армии, промышленности и сельского хозяйства требовали умения прогнозировать погоду, а Кавказ был одним из ключевых мест, где формируются атмосферные фронты и циклоны, отвечающие за погоду в южных районах страны. Аванес договорился, что его командируют на такую станцию. Нужен был напарник, и он предложил кандидатуру племянника своего друга — молодого парня из маленького таежного хутора, решившего перебраться на юг.

Вообще оказалось, что у Джордано по легенде — почти героическая биография. Аванес воевал в партизанском отряде в Приморье, куда его, почти мальчишку, студента естественного факультета московского университета сослали на поселение за какие-то связи с эсерами. После освобождения Приморья и фронтов гражданской войны Аванес решил вернуться домой в теплые приазовские степи, но занесло на Кавказ. Когда Николай спросил, откуда Джордано откопал такую историю, тот рассказал, что в Туркестане он пытался вылечить красного пропагандиста, попавшего в плен к басмачам. Медикаментов почти не было, а у пленника развилась гангрена. Можно было попробовать ампутировать ногу, но тот, настоящий Аванес вначале не согласился, потом стало поздно.