Ученики, учителя (СИ) - Коллектив авторов. Страница 47

— Ты чего меня не разбудил?

— Спал ты, как сурок, — ему хотелось добавить что-нибудь о пользе отсечения голов для крепкого сна бессмертных, но, глядя на радостное возбуждение ученика, он промолчал.

— Слушай, а может надо им навстречу выйти? Вдруг, что случилось?

— Угу, стадо бессмертных набежало и порубало мужиков в крошку, — Джордано вдруг осекся, ощутив приближение чужого зова.

— О, черт! Это еще откуда? — он точно знал, что во властных и силовых структурах всех прибрежных районов вплоть до Сухуми не было ни одного бессмертного. Откуда взялся еще один? Два экземпляра за неполные сутки — явно было перебором.

«Если кто из малолеток постреволюционных, то греха не оберешься. Весь отряд можно положить», — Джордано с тревогой взглянул на своего «малолетку», напрягшегося и готового вскочить за оружием.

— Уймись! Тебе вчерашнего мало!

— Но ты же сам говорил…

— Мало ли, что я говорил! Чисть картошку! Люди замерзли, их накормить надо.

Джордано, не спеша, поставил ведра на лавку у входа, бросил на стол журнал, снял полушубок и расположился в полуметре от пирамиды с оружием.

В дверь постучали, и тут же в нее просунулась голова в лохматой бараньей шапке:

— Живые есть?

— Ну, ты даешь, парень! А если б тут кто чужой был?

Дверь открылась, и в нее ввалился молодой мужик с древним дробовиком в руках. Джордано его знал по заповеднику. Остальные егеря удивлялись непутевости и бесшабашности этого человека, но то, что он умудрялся выходить сухим из воды, было фактом.

— Ты с ума сошел, Лешка! А если б подстрелили? Мне вчера сообщение о бандитах передали.

— Да брось ты! Мы ж их стоянку нашли! Постреляли они друг друга!

— Лешка! Да, я тебя, дурака, подстрелить мог. Откуда я знаю, кто прется.

В открытую дверь Джордано увидел, что, оставив внизу, у реки, группу человек в пять, по тропинке поднимаются двое. Один был местным — районный милицейский уполномоченный, а второй… Джордано вгляделся. В энкаведешной шинели, лихо перетянутой ремнями и сидящей так, как будто ее шили в 14-м году в модном салоне на Невском, к станции подходил плотный человек татарской внешности. Несколько удивившись, Джордано облегченно перевел дух.

— Алексей Иваныч! Алексей Иваныч! Погодите, — смотритель догонял спускавшегося по лестнице Джордано. — Я Вас с обеда все выглядываю! Вам тут пакет передали, — запыхавшийся старик протянул запечатанный конверт.

— Так я ведь ассистента предупреждал, что в подвале буду. Там установку собрали.

— Ассистента? Это которого, не Петра Николаевича?

— Его. Что ж он Вам не передал?

— Запамятовал он, должно быть.

— Запамятовал! Опять барышня к нему приходила?

Старик молчал.

Джордано рассматривал конверт без подписи.

— Ладно, Семеныч. Спасибо, что передали. Кто приносил, не приметили?

— Мальчонка, посыльный, — старик потоптался на месте, — Алексей Иваныч! Вы ж Петра не ругайте. Дело молодое.

Джордано улыбнулся.

— Да ладно. А как думаете, дело у них сладится?

Старик облегченно улыбнулся. Баламута Петьку, несмотря на его подначки, на кафедре все любили.

— Да, хорошая у него барышня, серьезная.

— Ну, до завтра, Семеныч.

Джордано вышел из подъезда и под тусклым фонарем вскрыл конверт. Достал два билета в ложу Императорского Мариинского театра на завтрашний спектакль. Давали «Баядерку» с гастролировавшей в Петербурге Павловой в партии Никии. Кроме билетов в конверте не было ни записки, ни визитки.

«Это ж кто меценатствует?» — недоуменно подумал Джордано.

По дороге к Дворцовому мосту, не встретив ни одной пролетки, он перебирал всех возможных кандидатов подобного приглашения. Отбросив мелкую шушеру, у него получилось трое претендентов, постоянно проживающих в городе, еще парочку могло занести из Москвы. Но никто из выбранных не интересовался балетом. Да и зачем затевать выяснение отношений прилюдно, тем более предлагая придти на встречу не одному.

Наконец у самого моста он остановил первого повстречавшегося извозчика.

— На Гороховую!

Откинувшись на сиденье, он еще раз достал письмо.

«Причем тут Елена, ведь ясно, что приславший приглашение о ней знает». — Перед знакомыми петербургским бессмертными он никогда не афишировал своих семейных отношений. Правда и особо скрывать не стремился, так что в основном все знали о его дочери.

«Как в большой деревне», — Джордано грустно улыбнулся и почему-то вспомнил, как на поминках Сашеньки Хан отговаривал усыновлять девочку, а у него перед глазами стояла ободранная каморка Сашиной тетки, и звучал ее визгливый голос, что нечего было ждать от актерки, и видеть она не желает принесенное в подоле наследство. Так что все наследство досталось Джордано: пара балетных костюмов, стоптанные пуанты, почти стертые воспоминания о хрупкой женской фигурке, танцующей Жизель у кромки прибоя, и непоседливое, не в меру любопытное ясноглазое создание, ставшее его дочерью.

Стоп! Хан. Хан ведь тоже сейчас в Петербурге. За последние четырнадцать лет они виделись с десяток раз. Последний раз, когда Джордано только вернулся в университет из Казани на нынешнюю должность, они вместе пообедали в новомодном кабаке на Большом проспекте. И еще, Хан знал, что последняя партия была у Сашеньки в «Баядерке».

«А я тогда обещал познакомить его с Леной».

«Черт! Если это действительно от Хана, то Ленку нужно таки вести в театр. Да, а вечернее платье?» — Джордано с ужасом подумал о том, что его девочка уже совсем взрослая барышня, а он не следит за тем, как она выглядит. Бросил все на экономку, добродушную, но практичную особу, которая по-своему, похоже, даже любит Лену, но неизвестно, что смыслит в капризах петербургской моды, а главное, сколько считает нужным тратить на прихоти ребенка. С возвращением в Петербург он со всей определенностью ощутил, насколько ему не хватает женской руки в воспитании девочки. Даже наставницы Смольного института не могли привить его бесенку в юбке лоска светских манер, но найти женщину, достойную быть матерью его дочери, он не сумел. Хотя скорее не слишком стремился, боясь ошибиться, да просто что-то менять в ставшем за несколько лет привычном и теплом мире, наполненном заботами о человеческом детеныше и в очередной раз увлекшей его работой.

Извозчик остановился у парадного подъезда современного многоквартирного дома в стиле модерн. Здесь, в третьем этаже, Джордано снимал большую и удобную, но не слишком элегантную квартиру. Поднимаясь к себе, он удрученно думал, что необходимость заниматься завтра приведением к соответствующему эталону своего с дочерью внешнего вида прельщает его меньше, чем перспектива перерезать кому-нибудь глотку. А ведь на завтра планировался первый эксперимент с новой установкой.

Однако сколько бы он ни потешался над собственным глупым человеческим желанием предстать перед приятелем в респектабельном виде, но методично провел операцию по его реализации. Одевшись с изысканной небрежностью стареющего светского льва, он самолично повез дочь в магазин парижских мод мадам Дюклэ на Морской. Там, представив Елену провинциальной родственницей, наследницей приличного состояния, они разыграли с дочерью спектакль одевания Золушки на бал. Девчонка, унаследовала-таки от матери некоторые актерские способности и, несмотря на вечернюю перепалку с утверждениями, что она не желает представлять собой светскую куклу, вначале честно играла простушку, а потом увлеклась изобилием заграничных тряпок так, что пришлось напоминать о светской кукле.

В итоге бурной утренней деятельности, под звук последнего звонка по центральной лестнице Мариинки поднимались немного потертый временем, но исполненный собственного достоинства петербургский профессор и изящная девушка с холодноватым взглядом «мохнатых» серых глаз и высоко поднятыми русыми волосами, заколотыми старинным, с крупными жемчужинами гребнем. Струящийся блеск шелка и нитка такого же старинного, как на гребне, средиземноморского молочного жемчуга на точеной шейке подчеркивали юную свежесть ее лица. Джордано исподтишка любовался своим произведением.