Замок Менфрея - Холт Виктория. Страница 40

Мы миновали арку под часами, которые останавливались, когда кто-то из Менфреев должен был умереть, и по камням, стесанным за долгие века колесами экипажей и копытами лошадей, направились к дверям.

Я приехала домой — в Менфрею.

Видимо, Бевил подумал о том же, ибо он сказал:

— Итак, Хэрриет Менфрей, мы — дома.

Говорят, счастливые женщины похожи на счастливые страны — у них нет истории; так что о первых неделях медового месяца мне рассказать почти нечего.

Сначала мы отправились в Париж, где я обзавелась одеждой, как и собиралась. Это было весьма утомительно — стоять у зеркал, выслушивая неразборчивые комплименты на смеси английского и французского, но я купила несколько совершенно очаровательных нарядов; Париж — замечательный город для того, кто любит и любим.

Эйфелева башня, Булонский лес, базилика Сакре-Кёр и Латинский квартал — все эти места до сих пор овеяны для меня самыми светлыми воспоминаниями. Бевил был все время рядом со мной; он смеялся и молчал, предоставляя слово мне, ибо я знала язык лучше, чем он. Я помню мягкий свет ресторанов и взгляды тех, кто нас обслуживал: у французов в таких вещах безошибочно срабатывает интуиция: они знали, что мы влюблены. Мы выдавали свою тайну всем и каждому. Мы лучились радостью — и Бевил не меньше, чем я.

Но нашей главной целью был тот маленький городок в горах, так что мы покинули Париж и двинулись на юг.

В Провансе уже вовсю хозяйничала осень, но я все равно с первого взгляда влюбилась в этот край с его величественными горными пейзажами и потрясающим морем. Сидя на балконе нашего отеля и глядя на берег, я думала, что никогда не видела ничего прекраснее.

Те дни были безмятежными.

Мадам, хозяйка отеля, знала Бевила, который уже бывал здесь раньше.

— А на этот раз вы приехали с мадам Менфрей. Просто чудесно!

В ее пристальном взгляде читался некий намек, и я подумала: с кем же Бевил жил в этом отеле раньше? Возможно, один, но могло быть и так, что в городке у него имелись знакомые. В те десять дней, что мы провели в Париже, у меня не возникало подобных мыслей; я почти поверила, что избавилась от них навсегда, но хватило одного намека, чтобы подозрения возникли вновь.

Однако я позабыла о них, когда мы спустились в обеденную залу, выходившую на террасу с видом на горы. В теплом свете свечей я снова почувствовала себя счастливой.

— Мы пробудем здесь месяц, а то и больше, — сказал Бевил. Он хотел, чтобы я полюбила Прованс так же, как любил его он. Люди здесь жили просто, и это было лучшее место, чтобы провести медовый месяц. — Никаких развлечений, — заявил он. — Ничего такого, что могло бы отвлечь меня от Хэрриет Менфрей.

Я была довольна. По утрам мы бродили по старинному городу с извилистыми улочками, истертыми ступенями и глухими переулками. Темноглазые дети бросали на нас взгляды, исполненные любопытства. Все в нас выдавало иностранцев, и уличные торговцы наперебой расхваливали свой товар, когда мы останавливались, чтобы купить цветы и фрукты. Мы сидели в открытых кафе и наблюдали течение жизни, а по вечерам, прислонившись к каменной балюстраде, любовались морем. Иногда мы нанимали лошадей и отправлялись в горы по узким, опасным тропам. Бевил настаивал, чтобы в подобных местах вести мою лошадь, и, хотя я была хорошей наездницей и вполне могла справиться сама, мне доставляло удовольствие, что он стремится меня оберегать. Случалось, мы останавливались в каком-нибудь трактире пообедать и, перепробовав все местные блюда и вина, сидели, сонные и благостные, до самого вечера, когда приходила пора возвращаться.

Мы редко строили какие-то планы, предоставив череде золотых дней течь самой по себе. Как мне нравились эти теплые солнечные дни и вечера, когда солнце уходило за горы, унося с собой зной. Тогда я надевала теплую шаль, и мы отправлялись куда-нибудь — погулять и подышать прохладным воздухом гор.

Во время одной из прогулок мы заехали в деревенский трактир, где хозяйка сообщила нам, что вечером мы можем посмотреть народные танцы.

Мы решили отправиться туда, надеясь, что доберемся до гостиницы при свете луны. Мы очень веселились в ту ночь, когда скакали в горы и вместе пели песню, которой научил нас муж хозяйки. Музыка была из «Орлеанской девы», а пелось в ней о волхве, который идет в Вифлеем. Когда бы я ни слышала потом эту мелодию, я вспоминала каменистую горную дорогу и наши голоса, Бевила, который был рядом со мной…счастливое мгновение, завершавшее дни нашего полного и безоблачного счастья. Но, наверное, к счастью, тогда я этого не знала.

Бевил перевирал мотив и выговаривал слова со своим отвратительным британским акцентом, так что мне стало очень смешно.

— Попробуй спеть лучше, Хэрриет Менфрей! — прокричал он.

— Это будет нетрудно, — отозвалась я.

Когда я запела, он сказал:

— У тебя неплохой голосок, сердце мое. А по-французски ты говоришь как настоящая француженка.

И мы продолжали петь — пока не добрались до деревушки, где нас тепло приветствовали хозяйка и ее муж. Они сказали, что ждали нас и очень огорчились, что милорд англичанин и его невеста не приедут. Владелица нашего отеля тоже относилась к нам по-матерински, но это ничуть не мешало ей распускать о нас сплетни. Но так или иначе, здесь, в маленькой столовой, нам отвели самое почетное место рядом со скрипачами, которые должны были играть танцующим.

Ужин подали с особой церемонностью, к которой мы уже привыкли; вино принесли и разлили так, словно то был нектар богов, и хозяйка вместе с прислугой обхаживала нас, пока мы не попробовали сильно приправленную пряностями еду и не заявили, что она просто восхитительна.

Тот вечер обещал быть одним из многих счастливых вечеров, если бы в комнату не вошли мужчина и женщина — судя по наружности, англичане. Я заметила, что Бевил удивленно посмотрел на них; дама, бросив на него ответный взгляд, на мгновение остановилась — тоже удивленная и взволнованная.

Они подошли к нашему столику, и я отметила, что у нее блестящие волосы медного цвета и раскосые серые глаза. На губах дамы играла улыбка, ее тело было пышным, но, несмотря на это, она двигалась с грацией дикого зверя, что становилось еще заметнее оттого, что ее спутник неуклюже переваливался рядом с ней. Бевил вскочил.

— Я что, сплю?! — воскликнула она. — Ущипни меня, Бобби…и я проснусь.

— Надеюсь, это — не ночной кошмар, — отозвался Бевил.

— Это — самый прекрасный из снов. Что вы делаете здесь, Бевил?

Бевил улыбнулся мне.

— Это — старый друг… — начал он.

Дама скорчила гримасу:

— Ты слышишь, Бобби? Старый друг. Это определение мне не нравится. Оно звучит двусмысленно.

— Только для тех, кто слеп, — ответил Бевил.

— Вы должны представить нас друг другу, моя дорогая, — сказал Бобби.

— Ну, конечно, — вмешался Бевил. — Это — моя жена.

Серые глаза женщины оглядели меня, и мне показалось, что в них мелькнуло разочарование.

— Это — мой муж.

И она рассмеялась, словно это была великолепная шутка — то, что у Бевила оказалась жена, а у нее — муж.

— Только не говорите мне, — продолжала она, — что у вас тоже медовый месяц.

— Это надо как-то отпраздновать, — заключил Бевил. Он повернулся ко мне: — Мы с Лизой знаем друг друга… уже очень давно.

Хозяйка уже была у нашего стола:

— Вы — друзья? Хотите поужинать вместе?

— Какая прелесть! — вскричала Лиза. — Итак, Бевил, расскажите мне все.

Хозяйка сделала знак прислуге, и вскоре мы все сидели за столом. Началась обычная суета с подачей блюд. Бевил представил мне Лизу Данфри. Нет, напомнила ему она. Он же видит Бобби. Теперь она — Лиза Мэнтон.

— Знаете, — проворковала она, — бисквиты Мэнтон. Бобби их делает, правда, дорогой? Ну, конечно, не своими руками. Они просто приносят нам прибыль. Но, Бевил, это — просто потрясающе. Два медовых месяца — в одном и том же месте!

Хотелось бы мне, чтобы мы с Бобом также находили это потрясающим. Он проклинал эту встречу так же, как и я, ибо Лиза полностью переключилась на Бевила, предоставив своего мужа мне.