Тайна Святой Эльжбеты - Погонин Иван. Страница 21

— Николай Афанасьевич, а как она могла попасть в храм ночью, он что, не закрывается?

— Закрывается. И сторожа при храме есть.

— А что они говорят?

— Поначалу ничего. Мол, не знаем, не ведаем. Но когда я на них поднажал, признались. Именины у одного из них были. Они всю ночь в сторожке и пропраздновали. Я думаю, что они и церковь забыли запереть. Барышня пьяненькая шла мимо, увидала дверь открытую, зашла, поднялась на галерею и… То ли сама бросилась, то ли упала.

— Да с чего вы взяли, что она пьяной была? Доктор факт опьянения отрицает. И потом, я слышал, что поляки очень набожны. А самоубийство-то — грех страшный. Могла ли паненка счеты с жизнью в церкви свести?

— А может, она не паненка, а жидовского племени?

— А что, креста на ней не было?

Верозуб замялся.

— Признаться честно, не смотрел. Я вообще мертвяков побаиваюсь, а тут — дивчина, да так переломана…

— Как же вы протокол писали?

Пристав молчал.

— Да-с. Николай Афанасьевич, а к установлению личности погибшей вы меры какие-нибудь приняли?

— В газетах разместил объявление. Но никто пока не откликнулся.

Тараканов попытался поговорить со сторожами. Церковь охраняло четверо поляков — трое взрослых и один паренек, лет девятнадцати, в студенческом мундире. Но диалога не получилось — никто из сторожей не знал немецкого.

— А как же вы их допрашивали? — Начальник сыскного с удивлением обернулся к приставу.

— А то не я. Помощник мой, Мощинский, он поляк из Калиша, вот он с ними и разговаривал.

— А нельзя ли его позвать?

— Нельзя-с. Он всю ночь службу нес, и я его поспать отпустил. Вечером придет.

— До вечера мне ждать недосуг. Вот что. Распорядитесь сторожей ко мне в сыскное доставить, а там я найду переводчика.

Переводил Хаузнер. Поляки полностью подтвердили те показания, которые давали приставу. У Ремигия Яськовского был ангел. Он не поскупился — раздобыл водки, настоящей, довоенной, принес хорошей закуски. В костеле всю неделю шли отделочные работы, служб не было, вот сторожам и вольница. Пить начали часов в шесть. Как это обычно и бывает, водки не хватило, поэтому Янека несколько раз посылали к дворникам за денатуратом. От денатурата-то все и упились, свалились и спали вповалку. Но церковь без охраны не оставалась! Её Янек сторожил, он у них непьющий. А девушку Ремигий обнаружил. Сон алкоголика тревожен и чуток, вот он в половине пятого и проснулся. Голова болела ужасно, а похмелиться было нечем. Чтобы в себя прийти, он на воздух вышел, ну и решил заодно церковь обойти, вот и увидел под башней тело. Ремигий растолкал остальных и послал Янека за полицией.

Студент рассказал, что в сторожах он недавно — когда власть в городе поменялась, занятия в университете проводить перестали. Делать ему стало нечего, а тут еще и отец службы лишился. Вот и пришлось ему работу искать. Еле в костел устроился, и то только благодаря протекции.

— Как девушка в костел попала, ты не видел? — Тараканов пристально смотрел на парнишку.

Услышав перевод вопроса, Янек смутился, опустил голову, а потом быстро-быстро затараторил. Хаузнер перевел:

— Он спиртного в рот не берет, но коллеги были очень настойчивы. Ремись сказал, что если Янек за его здоровье пить не будет, то он сильно обидится. Он вроде и выпил немного, но с непривычки его разморило, и он уснул.

— А дверь в церковь была открыта?

— Открыта. Он около нее и свалился. Пошел закрывать, но не дошел, упал.

Тараканов покачал головой.

После того как сторожа ушли, Хаузнер и Тараканов устроили совещание.

— Прежде всего надобно установить личность погибшей. Установим личность — начнем отрабатывать связи. Глядишь, что и прояснится. Займитесь этим немедленно, Леопольд Моисеевич.

— Слушаюсь. Мне надо осмотреть ее одежду.

— Тело в прозекторской общедоступного госпиталя, на Гловинского. Езжайте туда, а я им телефонирую, распоряжусь. И обязательно посмотрите, был ли на ней крест. И если он есть, то какой. А пану Хмелевскому я поручу проверить сторожей. Уж очень подозрительно появление девушки ночью на галерее. Где, кстати, его черти носят?

Тараканов и Хмелевского хотел называть по имени-отчеству, но узнав, что отца пана Тадеуша звали Ежи, от этой идеи отказался.

— Вы же сами ему поручили заняться кражами шуб из кафе «Сити». Он уже третий день там роет и, кажется, кое-что нарыл.

— Прекрасно. Если вы его раньше меня увидите, расскажите об убийстве и передайте мое приказание заняться сторожами.

— Слушаюсь!

После отъезда Хаузнера Тараканов стал разбирать бумаги. Но работа шла плохо — он все время думал о разбившейся девушке. И ему все время казалось, что он что-то упустил, что-то, что лежало на поверхности. Но кончик мысли поймать никак не удавалось. Коллежский секретарь плюнул с досады, потом посмотрел на часы и стал быстро одеваться — через двадцать минут в Поиезунтском саду, на улице Мицкевича у него должна была состояться встреча с негласным агентом.

Когда Тараканов пришел в парк, Рубан его уже ждал. Они укрылись от любопытных глаз в глубине одной из пустынных аллей, и агент стал делиться информацией. Одно из сообщений Захара Тараканова заинтересовало особо. В городе появилась группа кавказцев, скупавшая оружие и боеприпасы.

— Добрi бренькачi дають, за кpiс — тридцять рублiв, за сплювач — двадцять. [7]

Поручив Захару установить личности кавказцев и место их жительства, Тараканов направился на службу.

Несмотря на разгар буднего дня, народу на улице было много. Больше всего, конечно, было людей в солдатских и офицерских шинелях, но и штатская публика была весьма многочисленной.

Он неторопливо шел по улице и рассматривал прохожих.

«А все-таки хороши, чертовски хороши эти львовянки!» — думал коллежский секретарь, провожая взглядом очередную симпатичную пани. И тут он понял, что упустил. «Сумочка! У каждой дамы при себе непременно должна быть сумочка. Они без ридикюля шагу на улицу не сделают. Это мы можем бумажник и носовой платок в карман сюртука положить, а у них в сумках целый склад вещей. А при погибшей сумочки не было. Куда же она подевалась? Если сумка на мостовую вместе с хозяйкой упала, то ее, конечно, мог кто-нибудь из прохожих прихватить. Но по заключению доктора, — барышня цеплялась руками за ограду. Значит, сумку в руках держать не могла. А на галерею она, скорее всего, поднялась добровольно — затащить туда человека силой тяжело, больно узка и крута лестница. А панночка была молодой, здоровой и сильной. Из всего этого следует, что сумка осталась на галерее. А оттуда ее кто-то унес. Кто? Кто-то из нижних чинов полиции при осмотре? Возможно, но маловероятно. Люди по полиции, конечно, всякие служат, но в Галицию самых лучших старались отбирать. Да и совсем надо быть негодяем, чтобы такое учинить. Значит, сумку унес убийца. Зачем? Чтобы затруднить установление личности убитой. А куда он ее мог деть? Да куда угодно. Спрятал под пальто, а по дороге — выкинул.

Это если убийца со стороны. А если кто-то из сторожей? Зачем барышне среди ночи нужно было заходить в костел и тем более лезть на галерею? Другое дело, если ее туда сторож привел. Вышел на улицу, увидел девицу, заманил на башню, попросил быть с ним ласковой. Барышня ему отказала — может, в цене не сошлись, может, святотатствовать не хотела, а может, вообще не из курв, а на галерею пошла вечерним Львовом полюбоваться. Ну, пьяный сторож и взбесился — избил ее и сбросил вниз. Куда он в этом случае дел сумку, куда выкинул? Реки в городе нет. В ближайшую подворотню, в урну? Тогда бы сумку дворники давно бы нашли и Верозубу принесли. Хотя могли, конечно, и себе оставить. А стал бы вообще убийца сумку выкидывать? Нет, не для этого он ее с галереи унес. Забирая сумку, убийца хотел, чтобы никто ее не увидел, а иначе и смысла ее забирать не было. Ведь по сумке, по ее содержимому можно установить личность убитой. Вывод? Сумку или хорошо спрятали, или уничтожили. А если уничтожили, то как? Способ только один: сожгли. Надо порыться в печке».