Медленный яд (СИ) - Магдеева Гузель. Страница 15

Собрав грязные чашки, я унесла их на импровизированную кухню, решая: помыть сегодня или отложить до понедельника — не хотелось возиться с холодной воды.

— Саш? Ты где?

Услышав голос Кирилла, я выглянула в коридор, почти утыкаясь в его грудь.

Я до сих пор помню его темно-синюю рубашку в мелкую клетку, мягкую на ощупь — я провела по ней рукой, касаясь материала, заставляя Кирилла вздрагивать от моих прикосновений. Несмотря на возраст и опыт, ему с трудом удавалось сдерживать накатывающее возбуждение.

— Саш, не надо, — нежно касаясь моей руки, он отвел ее в сторону, но я не позволила отпустить ладонь, крепко сжимая мужские пальцы, переплетая их со своими. — Я тебе в отцы гожусь…

— Я же не заставляю тебя ничего делать, — шепотом произнесла я, подаваясь навстречу — ровно настолько, чтобы в мимолетном движении коснуться животом его ширинки.

— Ты соблазняешь меня, понимаешь?

— Понимаю, — согласилась я, поглаживая большим пальцем выступающие вены на мужской ладони. Я чувствовала себя искушенной, опытной — несмотря на то, что все еще продолжала оставаться девственницей, а о сексе знала по историям из «Спид-инфо».

— Это не игрушки, — он старался быть строгим, но на меня это уже не действовало. Кирилл не кричал, не отступал, и мы по-прежнему держались за руки, — его тело подавало куда больше сигналов, чем мужчина того хотел.

— А я не играю. Я так чувствую.

— Сашка, что ты творишь…

Но я уже тянулась вперед, подставляя губы для поцелуя. Еще мгновение, и он сорвался бы, но в последнюю секунду Кирилл, все-таки, взял чуть выше и коснулся губами моего лба, словно расставляя точки.

«Я все равно не сдамся», — отступая, решила я.

Домой мы ехали молча, и следующую неделю Самойлов прятался от меня как мог. Но надолго его не хватило… 

 Глава 10. Александра

Я сплю весь день, а встаю только ближе к вечеру, чувствуя себя еще более разбитой, чем утром. От сновидений остается горький осадок, — вспомнить, что именно снилось, мне не удается, только тревожное ощущение одиночества и потери.

Завариваю крепкий кофе, раздумывая, чем заняться дальше. На часах пять; я дотягиваюсь до мобильника, набирая домашний номер мамы. Трубку не берут, и у меня теплится надежда, что дома никого. Спустя десять минут выезжаю к родителям, решая пролистать старые альбомы. Найдется в них разгадка или нет — не важно, но сидеть, сложа руки, я не могу. Думаю, к кому можно обратиться, чтобы выяснить, откуда пришла смс, но среди моих знакомых нет таких умельцев. Да и показывать это сообщение неприятно, словно после него меня еще больше запачкают в дерьме.

Захожу в пустую квартиру, разуваясь. Пахнет тушеным мясом, и я ощущаю, как болезненно сводит пустой желудок, в котором нет ничего, кроме чашки кофе. Открываю шкаф в родительской комнате и переношусь в прошлое.

На нижней полке лежат детские альбомы с бархатными красными обложками — по одному для меня и Лизки. Для красоты мама вклеивала туда вырезки из журналов, потому альбомы полны лиц незнакомых детей, которых я в детстве ревностно сравнивала с собой, и чащу — не в свою пользу.

Еще один, серый, кожаный — начинается с родительской свадьбы и заканчивается пятнадцатилетней годовщиной совместной жизни. Его я сразу откладываю в сторону.

И в самом низу — три ярких, пухлых, которые мне и нужны.

Листаю Лизкин, пытаясь по ее прическе и одежде определить примерный возраст сестры. Нужный период находится не сразу, во втором альбоме. Школьные друзья сменяются студенческими, у Елизаветы появляются красные пряди в волосах, на лице — яркий неумелый макияж, а в компании все чаще мелькают мальчишки.  Некоторых из них я помню — не по имени, но на лицо точно. Внимательно вглядываясь в каждого, кто обнимает сестру, пытаясь навскидку определить: не он ли?

Но снимки сменяют один другим, как и люди на них.

На одном зависаю дольше прочего: вся наша компания профессорских детей. Мы с Лизой висим на Митьке, Таня Самойлова, однофамилица Кирилла, улыбается с закрытыми глазами, не вовремя моргнув. Оля, Никита, — с ними мы давно не общаемся, и взирающий на нас хмуро Илья Поддубный, словно против него ополчился весь мир. Когда он был мелким, я относилась к нему, как к младшему брату: ухаживала, защищала, подкармливала вкусняшками со стола, пока не видела его мама.

Хотя ей, зачастую, было все равно, что творит сын. Сколько я помнила Диану, казалось, что женщину интересовал только собственный муж. С детьми она была не особо ласкова, поэтому мы старались не подходить к ней лишний раз с просьбами.

Кажется, Лизе  на снимке как раз семнадцать, и это осень: деревья уже желтые, на нас дурацкие куртки, по моде тех лет. Сейчас кажется, что мы выглядим как толпа оборванцев. Помнит ли кто-нибудь из наших те времена? Можно спросить у Мити, он хорошо общался и со мной, и с Лизой. Но если это Кирилл…

Закрываю на миг глаза, справляясь с нервами. Если это он, то что? Что я буду делать? Его все равно не вернешь, как и ребенка сестры. У меня останется только правда, вопрос в том, хочу ли я ее знать?

Размышляю еще немного, и понимаю: хочу. Всегда есть шанс, что он не замешан в этой истории, и мне непременно нужно доказать себе это.

— И отомстить, — поправляю себя, поднимаясь с колен.

До прихода родителей я успеваю привести в порядок альбомы, забирая с собой только одно фото — то самое, где мы позируем большой компанией. Несколько снимков с нашей с Кириллом свадьбы лежат отдельно, будто им не нашлось места, что вызывает только усмешку.

На наше бракосочетание никто не пришел. Я и сама не рассчитывала устраивать пышных торжеств, но ждала, как минимум, своих родителей.

Мама и папа поддержали Лизу, бойкотировавшую наш праздник. Обидно, но это правда жизни: они всегда выбирают ее сторону.

У Кирилла в живых на тот момент оставалась только старая бабушка, страдающая Альцгеймером. До последних лет жизни она упорно называла меня Ульяной, а Митю и вовсе считала соседом.

Муж заказал мне наряд прямо из Штатов, и у меня сбылась дурацкая мечта, навеянная голливудскими фильмами: платье от Веры Вонг, с цветным поясом и пышной юбкой. Букет с орхидеей «Ванда» — я готовилась с особой тщательностью, выбирая каждую деталь с любовью. Хотелось, чтобы день запомнился надолго, и пусть мы вдвоем против всех, но вместе, и это главное.

Романтическая чушь, зревшая в голове, помогла стойко справиться с тем, что в торжественный день мы отмечали вдвоем.

И все же, где бы не были спрятаны снимки со свадьбы, мама хранит и их. Видно, и чувства свои прячет также глубоко, чтобы никто не нашел и не догадался.

— Саша? — мама заходит домой, тяжело снимая обувь на низком каблуке, — что случилось?

— Мимо проезжала, — пожимаю плечами, решая, что попробую выяснить все у нее. — Как Лиза?

— Уже лучше. Ставим капельницы, голова заживает. Жаловалась на тебя, что ты не заходишь к ней.

Я фыркаю, хорошо зная мамины уловки.

— Как-нибудь зайду, — «в другой жизни», добавляю мысленно.  — Попьем чай?

— Идем, — пока мама моет руки, я грею чайник, накрывая на стол. В вазочке — вишневое варенье, и я уплетаю его, дожидаясь подходящего момента, чтобы задать нужные вопросы, но он все никак не подворачивается. Приходится брать инициативу в свои руки.

— Сегодня видели Лизиного однокурсника, — стыдясь, нагло вру в лицо маме, — он спрашивал, как у нее дела.

— Это кто? — хмурится она, пытаясь вспомнить.

— Худой такой, она еще встречалась с ним на первом курсе.

— Не помню, — качает головой она, — за ней на первом ухаживал Трофимов, из второго подъезда, но Лизка его быстро отшила. А зря, сейчас могла бы ездить на «мерседесах».

— Были у нее в жизни «мерседесы» уже… А разве не с Костей она была после школы? Еще домой приводила знакомиться, — продолжаю направлять маму в нужное русло.

— Костя на втором курсе был, точно. А ты чего вспомнить решила?

— Когда у Лизки была, она рассказала мне одну вещь…