Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll". Страница 122

Фрее же здесь совершенно не было места. Этот дом проглотил бы её без остатка своей величественной надменностью. Сломил грузом древней фамилии, которую подобно кресту несли люди, застывшие на портретах. Их мертвые взгляды заставили бы её почувствовать себя лишней и слабой. Её хрупкость должна была потеряться в грубых стенах, чтобы затем превратиться в пыль и осесть на старой мебели. Невзирая на свободное пространство отдельных комнат, они превратились бы для неё в тюрьму. Присутствие матери, которая подобно призраку тихо и незаметно гуляла по дому, должно было свести девушку однажды с ума.

Фрея не заставляла Джеймса сомневаться в своей храбрости, но всё же ему казалось, что ей здесь не было места. Впрочем, как и ему. Было бы неплохо поселиться где-нибудь вместе. Может быть, в доме поменьше, но намного уютнее, где все кроме них двоих были бы чужими. В их доме не было бы дурацких портретов членов семьи, фамилия и корни не имели бы значения, им не пришлось бы терпеть и искать мест, чтобы спрятаться и избегать друг друга.

Прошло не пять, а пятнадцать минут, прежде чем она вернулась. Джеймс допил чай и страница за страницей листал дурацкую книгу, рассматривая в ней разноцветные картинки. Он намеревался прочитать её, но не здесь и не сейчас. Для этого он нуждался в более укромном месте.

— Всё в порядке. Мы можем идти, — сообщила Фрея. Голос у неё был уставшим и непривычно угрюмым. — Было достаточно пообещать, что за праздничным ужином я сяду рядом с ним, а не с тобой, — произнесла предусмотрительно осторожно.

— Прости, за каким это праздничным ужином? — Джеймс поднялся с дивана и подошел к ней, продолжая сжимать в одной руке книгу.

— Давай, просто уйдем наконец-то отсюда. Я тебе всё объясню, а ты не будешь горячиться и спокойно выслушаешь меня. Только если не хочешь снова поссориться.

Джеймс не хотел. Ему пришлось согласиться на простое условие девушки, к тому же он и сам торопился уйти из дому, пока родители не успели вернуться.

Они вышли на заснеженную улицу и двинулись вперед пешком. Он спрятал книгу во внутренний карман пальто, не желая оставлять её в доме. Она по-прежнему дорого ему стоила. Фрея взяла Джеймса под руку и, пытаясь заглянуть ему в глаза, ударилась в объяснения.

Положение дел было предельно ясно. Лесли подвернула ногу и не могла вернуться домой раньше Рождества, просить вернуться миссис Томпсон было уничижительно низко, да и к тому же бесполезно, а за всё время доселе на объявление о поиске кухарки никто не окликнулся. Все слишком усердно готовились к празднику в собственном доме, чтобы хоть немного скрасить его в чужом. Для поиска новой прислуги было неподходящее время. На Рождество они оставались без праздничного ужина, без которого всё празднество теряло своё значение.

— Алисса, кажется, умеет готовить, — возразил Джеймс, вспомнив их совместный вечер накануне возвращения Джона, что выбило всех из колеи.

— Она моя гостья. Я не могу просить её прислуживать нам, — фыркнула Фрея. Это действительно не было на неё похоже — рисковать своей гостеприимностью, стирая призрачные рамки приличия.

Появиться на праздничном ужине в доме Кромфордов была идея Алиссы. Она не представляла, что означало провести хотя бы несколько часов в компании тех снобов, которых радо приветствовала мать Джеймса, но после всех рассказов Фрея должна была понимать, почему он с большей радостью хотел бы избежать устроенного торжества.

— Я бы не стала просить тебя, если бы ситуация не была безысходной. Пожалуйста, Джеймс, всего несколько часов. Обещаю, что в этот раз ты не заскучаешь, — Фрея подбадривающе улыбнулась, но её энтузиазм не был заразителен.

— Боюсь, если рядом с тобой будет сидеть Оливер, то заскучаешь как раз таки ты, — его почти рассмешил её обернувшееся за доли секунды нахмуренное выражение лица. — Мне ведь позволено подумать об этом? — его тон стал намного мягче, хоть Джеймс и оставался упрямым в своем решении.

— Только, если после тщательного обдумывания ты согласишься, — Фрея бегло коснулась холодными губами щеки Джеймса.

— А ты не так проста, как кажешься, — он не удержался от улыбки.

— Иначе у меня не было бы шанса обратить твоё внимание, — девушка улыбнулась в ответ, прежде чем коснуться его губ, привстав на цыпочках. Фрея первой разорвала их поцелуй, и едва Джеймс сумел сообразить, бросила ему в лицо горсть снега и принялась убегать. Тогда он слепил огромную снежку и бросил девушке в спину, погнавшись за ней.

Напряжение последних дней спало. Не было скандала с Джоном, препираний с Мартой и объяснений перед Оливером. Исчезли недомолвки между ними двумя, хоть впрочем, так и остались нерешенными. Они оставили вопросы на потом в надежде на то, что для них ещё оставалось время, ускользающее сквозь пальцы. Существовало только короткое «сейчас», когда эфемерное «завтра» утопало в неосязаемой бесконечности. Всё, что было потом, становилось неважным, покуда уловить его всё равно было невозможно, в отличии от момента, след которого всегда оставался в памяти.

В холодной отчужденности зимы, они были, как никогда прежде, безмятежны. Дурачиться оказалось намного проще, чем спорить. Если бы последнего можно было избежать, чтобы прибегнуть к первому.

Они вернулись домой промозгло замерзшими — лица были испещрены красными морозными пятнами, пальцы окоченели, волосы, в которых растаял снег, стали жесткими. Они были уставшими, но всё же когда обнаружили, что оказались дома одни, не преминули воспользоваться моментом. И когда Дункан показывал Алиссе свои излюбленные в городе места, Джеймс и Фрея уединились в комнате парня.

Глава 28

Дункан решил остаться, невзирая на то, что билеты на поезд уже были куплены. Он позвонил домой, не сообщив о своем решении никому кроме кузины, которая была рядом. Мистер Певензи сперва поговорил с сыном, но намного дольше длился его разговор с Фреей. Дункан внимательно наблюдал за сменой выражения лица девушки, но она быстро избавилась от маски беспокойства и приняла безмятежность. Было сложно понять, о чем шла речь, когда всё, что делала Фрея, это вторила односложными ответами и улыбалась, накручивая на палец телефонный провод. В конце концов, она, сохраняя улыбку, попрощалась с дядей и положила трубку.

— Ну, и что? — нетерпеливо спросил Дункан, когда Фрея легко подскочила с места и прошла мимо него, не сказав и слова. Её походка была пружиниста и легка, как будто причин для беспокойства вовсе не было.

— Прости, мистер Певензи сразу сказал, что ты можешь остаться, но хотел немного потянуть время. Он передал трубку Эрни. Ты же знаешь, как сильно он любит поболтать. Эрни сказал, что очень скучает по нам… — она продолжила идти бок о бок с Дунканом, который просиял от сообщенной новости и более ничего другого не слышал. Фрея не успела договорить, как он учтиво извинился и покинул её, бросившись вверх по лестнице.

— Кто такой Эрни? — Джеймс появился, будто из ниоткуда, и подошел к девушке, которая проследила за кузеном с тенью улыбки на лице.

— Соседский мальчишка. Сын хорошей подруги миссис Певензи, — Фрея безразлично махнула рукой, когда парень вдруг поцеловал её. Она совершенно не была к тому готова, а потому легонько оттолкнула его и смерила вопросительным взглядом. Джеймс поднял глаза вверх, и едва Фрея обнаружила над их головами подвешенную веточку омелы, как он сделал ещё одну попытку поцеловать её, которой она не воспротивилась.

Алисса не могла себе позволить выдать чувств, но новость о том, что Дункан оставался, её заметно оживила. Фрея часто стала ловить подругу за тем, как она наблюдала за парнем, когда он был чем-то отвлечен. Стоило ему почувствовать на себе её взгляд, как Алисса успевала отводить глаза, принимая напускной безразличный вид, что мог озадачить Дункана, но точно не Фрею.

Она не стала спрашивать, где они провели целый день, вернувшись обратно ближе к полуночи. Фрея встретилась с подругой лишь утром, ожидая от неё подробностей, но вместо этого Алисса с большим интересом задавала вопросы о возвращении Джеймса, чем отвлекла внимание девушки. Затем их уединенному разговору помешали парни, из-за чего у Фреи более не было возможности о чем-либо спросить. Всё, что ей оставалось, это сгорать от нетерпения, когда Алисса сама решит всё рассказать, что было слишком жестокой пыткой.