Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll". Страница 129

Кларисса не ответила ни слова. Обдала сына всё тем же ледяным взглядом, к которому он уже было привык, и молча спустилась вниз. Джеймс не был уверен, что разговор остался законченным, но и без того чувствовал по всему телу разливающуюся усталость. Хотелось не видеть ни гостей, ни родителей. Улечься спать, чтобы наутро обнаружить себя в гостевой комнате подле Фреи, которая продолжала бы спать, чтобы он мог смотреть на неё и словить себя на мысли, что всё произошедшее этим вечером было лишь сном.

— Должно быть, вы обсуждали неожиданное исчезновение трех наших гостей, — мистер Кромфорд спрятал руки в карманы брюк и неторопливо подошел к сыну. Джеймсу не хватало ещё и выслушивать нотации отца. Разговор с матерью забрал все силы, и он не хотел ничего, кроме как забыться. — Наверное, праздничный кекс исчез из кухни неспроста. Надеюсь, он им понравиться, — мужчина похлопал сына по спине, предлагая следовать за ним в кабинет, прямо по коридору.

Джеймс чуть ослабил галстук, прежде чем спрятать руки в карманы и последовать за отцом. Хуже этот вечер уже не мог быть.

Кабинет мистера Кромфорда не отличался той же просторностью, что остальные комнаты, из-за того, что он сумел заполнить пустоту вещами. Книжные шкафы, большой дубовый стол, несколько мягких кресел и диван, где он бывало засыпал, небольшой бар и много разного, на чем по большей мере скапливалась пыль.

В детстве Джеймс любил эту комнату больше остальных, хоть и имел редкий шанс попасть внутрь. Ему нравилось созданное отцом нагромождение вещей, среди кипы которых было не так одиноко. Они создавали атмосферу, полную таинственности — что хранилось в том шкафчике или другом? Зачастую Джеймс пробирался сюда тайком, крадя у горничной, которая каждое утро убиралась в комнате, ключ, на который запирались двери. Их было всего два, и второй хранился у отца, которого парень не осмеливался обмануть.

Мистер Кромфорд открыл перед ним двери, пуская внутрь. Зашел следом, включив свет. Указал Джеймсу на диван, предложив присесть, когда сам подошел к бару. Достал оттуда выдержанный коньяк, разлив янтарную жидкость в два стакана, один из которых предложил сыну. Джеймс выпил залпом, из-за чего неприятно поморщился. Коньяк был слишком крепким, но, похоже, сегодня это было именно то, что ему нужно.

— Значит, похоже, у тебя с той девушкой всё серьезно, — мистер Кромфорд удобно развалился в одном из кресел, перекинув ногу за ногу. Напиток он смаковал медленно, глоток за глотком, чтобы не только прочувствовать вкус, но и получить от этого, прежде всего, эстетическое удовольствие, в чем находил особое развлечение.

— Похоже, на то, — он оставил пустой стакан на полу, откинувшись на спинку дивана.

— И насколько серьезны твои намерения? — Джеймс недоуменно посмотрел на отца, на лице которого застыло непроницаемое выражение, которое нельзя было так просто прочитать — глумился он над ним или же был серьезен.

Джеймс нахмурился, отвернув голову в глубоком раздумье. Алкоголь ударил в голову, поэтому собраться с мыслями стало затруднительно. Наверное, после всего выпитого коньяк был лишним, но в то же время, как нельзя, необходимым. Джеймс пытался ухватиться за слова, но всё, что видел перед глазами, это лицо Фрея. В голове звучал её смех, как живой. Прикрыв на минутку глаза, парень совсем потерял рассудок в её образе. Как будто теперь она была рядом — он чувствовал под пальцами нежную бархатную кожу и ощущал прикосновение мягких губ.

— Я намерен жениться на ней, — заявил вдруг. Казалось, язык мимоволи повернулся произнести эти незнакомые для него слова. Джеймс и сам удивился тому, что выдал, как будто это сделал не он вовсе. И всё же отклик сказанному нашелся внутри.

Джеймс посмотрел на отца, губы которого изогнулись в улыбке, что немало озадачивала. Он не мог понять, насмехался ли тот над ним или же поддерживал. Парень чувствовал себя странно, как будто только что случился важным переломный момент его жизни. Он окончательно и бесповоротно признался в том, что предал прежние идеи, изменил собственным убеждениям, что прежде было лишь печальном мыслью, которая теперь имела очертания произнесенного вслух слова. Опустив тяжелую голову вниз, Джеймс внезапно для самого себя усмехнулся.

Голову вдруг пронзила мысль, что предательством было не дать себе шанса однажды полюбить. Намного проще было принять иллюзорность чувства, нежели позволить себе слабость испытать его. И чем больше было сопротивление, тем сильнее, в конце концов, любовь ударила по Джеймсу, сведя в одночасье с ума. Может быть, всё было бы намного проще, если бы он с самого начала не сопротивлялся природе своей души, а Фрея не боялась очередного сердечного обмана. Предательством всё это время было не верить самим себе. Отречение от долголетнего самообмана не должно было иметь места для сожаления. Почему столь очевидным это стало только сейчас?

— Тогда я благословляю тебя на помолвку, — голос отца прошел сквозь его сознание. Джеймс поднял голову и бросил в мужчину недоумевающе растерянный взгляд. Казалось, он ослышался, но, может быть, просто не был готов услышать подобное после небольшого сражения с матерью? — Ты не ослышался, — мистер Кромфорд больше не стал сдерживать улыбки.

— Но как же…

— Кларисса, безусловно, будет вне себя от злости. Она всегда хотела для вас обоих только лучшего, хоть и в свой достаточно необычный способ. Ей придеться смириться с тем, её сыновья стали достаточно взрослыми, чтобы вправе самим решать, с кем связывать жизнь, — мужчина достал портсигар и выудил оттуда сигарету. Предложил закурить и Джеймсу, отчего тот не отказался, невзирая на то, что всё ещё ничего не мог понять.

— Разве женитьба на Марте не была условием того, чтобы я мог вернуть себе обратно деньги?

— Единственным условием было образумить тебя и вынудить оставить прежние привычки. Ты меняешься и, если в этом есть хоть доля заслуги этой девушки, то почему я должен препятствовать ей менять тебя к лучшему и дальше? — мистер Кромфорд сделал глубокую затяжку и с первым же глубоким выдохом заполнил пространство между ними серой табачной дымкой.

Джеймсу не понравилось, как отец расценивал значение Фреи в его жизни. Она была намного больше, чем поводом стремительного исправления. Фрея была его лекарством, но вместе с тем ядом. Крайностью превратившейся в безумие жизни. Нерешенным вопросом и в то же время ответом на множество других, единственным утешением и самым главным огорчением, причиной неуверенности во всем и уверенности в самом себе. Она стремительно стала всем, в чем Джеймс и не подозревал, что нуждался.

— На самом деле я уж было засомневался, что тебя что-нибудь сможет уязвить. Но всё же меньше всего удивлен, что это сумела сделать именно она, — отец покачал головой, продолжая выдыхать клубы дым. Он остановил взгляд на едва различимом виде за окном, будто предался мыслям о чем-то далеком и недосягаемом, давно забытом, но значимом.

— Ты был знаком с ней? — взволновано спросил Джеймс, невольно вспомнив, как отец смотрел на Фрею при первой встрече, а затем в гостиной, где все собрались перед ужином. Парень почувствовал в горле неприятное жжение, которое испытывал потребность затушить, с чем вряд ли помог бы ещё один стакан коньяка. Тем не менее, он поднялся с места, чтобы налить себе немного, зажав между губ сигарету.

— Нет. Только с её родителями, — мистер Кромфорд мотнул головой, будто в попытке отогнать перед глазами призрака. Сделал последнюю затяжку и потушил сигарету о пепельницу. Казалось, его проняла меланхолия по прошлому и упрямо не желала отпускать. — Можешь воспользоваться моим телефоном, если хочешь. Я спущусь вниз. Твоей матери нужна поддержка. Всё-таки мы остались без праздничного кекса, — он похлопал Джеймса по спине, а затем ушел.

Это был странный разговор, которого прежде между ними не случалось. Отец был строгим, но всё же не таким многословным, как мать. Их беседы были короткими, но всегда по сути. Обычно, всё проходило по одному и тому же заезженному сценарию — мистер Кромфорд цеплялся за любой недостаток сына, в приказном тоне велел от него избавиться, взяться наконец-то за голову, перекроить свою суть, неизменно угрожая избавлением несчетного количества денег, которыми у парня была привычка бездумно сорить. Джеймс выслушивал отца вполуха, не внимая угрозам, что оставались пустыми. Через час, а порой и меньше, он вообще забывал об их разговоре, будто того между ними и не случалось.