Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll". Страница 99

Более полюбившемся сердцу ей был проданный дом в Сент-Айвсе. Прежде она не могла дождаться лета, чтобы наконец-то уехать в курортный прибережный городок, где воздух был пропитан жарой и солью, шум моря нарушал всякий разговор, а атмосфера была приятно тихая. Ей нравилось спокойствие и размеренность жизни этого города, где она сама находила отдушину после невыносимых школьных дней. И, конечно же, не было ничего лучше, чем наконец встретиться с друзьями — Джоном и Оливером, с которыми дни казались короче обычного.

В последнее время Фрея всё больше воображала, как привезла бы с собой в Сент-Айвс Алиссу и Рейчел, которым непременно бы там понравилось. Впрочем, в том доме могли разместиться все вместе на пару с Дунканом и Спенсером. Особенно она томилась в сладостных представлениях о том, как хорошо было бы там с Джеймсом. Ей даже было жаль, что они не начали встречаться намного раньше, пока была возможность провести совместное время в Сент-Айвсе, но вот только вряд ли раньше всё было бы так, как было теперь. Тем не менее, Фрее приходилось довольствоваться лишь мыслями о том, как она могла провести время с Джеймсом в городе, куда у неё больше не было шанса вернуться.

Отец написал, что будет рад познакомиться с Алиссой. В предвкушении встречи был и Оливер, который обещал уговорить родителей пригласить на праздничный ужин Фрею с подругой. В ответном письме она пыталась его отговорить от этого, хоть так и не отважилась сообщить о том, что была окончательно и бесповоротно влюблена в его брата, с которым клялась не иметь никакого дела. Затем написала письмо Лесли с предупреждением, что приедет в компании друзей, для которых необходимо будет приготовить комнаты.

Помимо всего Фрея всё же пыталась уговорить Рейчел посетить свой дом наряду с остальными, но та ужасно упрямилась, что лишь заставило Алиссу вздохнуть с облегчением. Девушка пеняла на то, что намеревалась посетить в Лондоне школьную подругу, провести у неё две ночи, а затем поездом отправиться домой. Говорила она об этом с натянутой улыбкой и совершенно сухим тоном в скучающем голосе, что было на девушку совершенно непохоже. Тем не менее, Фрея решила не наседать на неё и оставила в покое, предавшись другим заботам.

Она купила билеты за несколько недель до отъезда. Не могла решиться брать с собой все вещи или же только часть. Усердно готовилась к экзаменам, в перерыве между чем рисовала дурацкие рождественские открытки, отправление которых было сродни традиции, которой она не мола пренебрегать. И только возвращение Джеймса было самой приятной из всех забот.

С каждым днем Фрея всё меньше задумывалась об угрозе Джеймса отомстить Реймонду за её разбитый нос и пустые угрозы. Полагала, что всё улеглось и забылось, покуда парень не вспоминал о прошедшем инциденте, и от того становилось спокойнее. Фрея и Реймонда больше не видела и даже не думала о нем, когда нос постепенно заживал. Она надеялась, что к предстоящей встрече с отцом лицо обретет прежнюю безупречность, позаимствованную у матери, которая по-прежнему насмехалась над дочерью с фотографии.

Единственное, что озадачило Фрею, это фото Джона, о котором она напрочь забыла. Оно всё ещё лежало под кипой вещей. Она вдруг испугалась его, будто со снимка он смотрел на неё осуждающе, невзирая на то, что первым отрекся от собственной клятвы в вечной любви. Там же лежали вскрытые письма от парня, которые Фрея не любила перечитывать дважды, что неизменно приводило к уколу совести. Она ощущала вину, но сердце по-прежнему оставалось глухо к тому чувству, что прежде девушка признавала, как правильное, но в то же время насквозь пропитанное эгоизмом.

— Кажется, прошло намного больше, чем четыре месяца с тех пор, как он сделал мне предложение, — тихо произнесла, едва Алисса вошла в комнату и застала её врасплох. — Кажется, будто это и не я вовсе ответила ему согласием.

— Жизнь меняют короткие мгновения. Переворачивают всё с ног до головы, не оставляя путей к отступлению, — устало ответила девушка, упав на кровать. — Могут пройти десятки лет, прежде чем за секунду всё бесповоротно измениться.

— Ты права, — Фрея отвернулась обратно к комоду. Достала оттуда общее фото с Джеймсом и невольно улыбнулась. Где-то в груди затрепетало приятное волнение, оставившее на щеках румяный след. Притронулась тыльной стороной ладони к щеке и вздохнула, прежде чем спрятать фото между вещей в огромном чемодане.

Фрея не хотела оставлять фото с Джеймсом в городе, что и так был полон их обоих. Привезти часть его домой и оставить себе навсегда, даже если однажды время разделит их, обделив лишь воспоминаниями, подлинность которых была на снимках. Она не знала, что делать с фотографией Джона, которую тот сделал на память, что была не такой уж длинной, а потому спрятала обратно, не отважившись разорвать его лицо надвое, сжечь или просто выбросить.

Единственное, о чем волновался Джеймс, это вернуться в Лондон и оказаться уличенным кем-то из своей семьи. Ему ничего не стоило прийти на традиционный семейный ужин, привести вместе с собой Фрею и представить её, как свою девушку. Отец бы безразлично хмыкнул в ответ, мать сдержано отвернула бы голову, чтобы пять минут спустя взять сына за локоть, вывести из комнаты и отчитать вне чужих глаз, Оливер, может быть, обиделся бы. Джеймс воспротивился бы воли матери, из-за чего та непременно устроила бы скандал, чтобы затем окончательно и бесповоротно выгнать его из дома, пригрозив избавлением состояния, без которого ему было бы не прожить.

Всё ничего, вот только больше всего его пугало то, как воспримет подобное непринятие Фрея, для которой это станет невыносимым ударом. Она была слишком ранимой для того, чтобы с позором быть изгнанной из его дома, где обстановка и без того не была здоровой. И ему долго пришлось бы объяснять и убеждать девушку в том, что дело было вовсе не в ней, а в матери, слепой ко всему кроме материальной выгоды, что светила ему с Мартой.

Положение мистера О’Конелла последние годы было настолько шатким, что Фрею с трудом можно было признать хорошей партией. Миловидная, образованная, творческая, честная и отзывчивая — всё это не имело значения для миссис Кромфорд, для которой наилучшими качествами в любом человеке были богатство и безупречная родословная. Если со вторым у Фреи не было больших проблем, то первое оставляло желать лучшего.

Хуже этого Джеймс представлял встречу Фреи с Мартой, которая нарочно изобличит все его погрешности, о которых даже если девушка и догадывалась, то замалчивала, не уделяя им внимания. Не хватало и того, чтобы она узнала о помолвке, к которой приложила руку мать, игнорируя его нежелание связать себя узами брака с кем-либо. Для него договоренность родителей не имела значения, и письма Марты по-прежнему лежали где-то нераскрытыми, но Фрея могла принять это близко к сердцу, да и к тому же стала бы пенять на то, что он обманул её. Джеймс не считал умалчивание ложью, но ему не представлялось возможным объяснить это Фрее.

Он старался не думать обо всем, покуда у него не было подобной привычки, да и к тому же пока было время. Оксфорд был безопасным местом для их отношений, которые Джеймс если не боялся потерять, то очевидно дорожил ими, поскольку даже недавний небольшой перерыв вовсе не пошел им на пользу. Всё испортилось, но они смогли вернуться к тому, что было до той бессмысленной размолвки, к тому же неожиданно всё стало только лучше.

Казалось, уезд в Лондон всё изменит после того, как всё лишь успело стать на свои места. Неожиданно жизнь начала приобретать чуть более мягких красок, когда Джеймс перестал видеть радость в пестрости резких цветов. Порядок его жизни был спокоен, и пока ему это не успело надоесть, он хотел сохранить это, как можно дольше, что было невозможно.

Джеймс не предупредил мистера Клаффина об уезде, пока до того не осталось два дня. Поэтому после последней поставленной точки первым предложил мужчине выпить чаю на кухне, на что тот охотно согласился.

— Я уезжаю в Лондон на зимние каникулы, поэтому мы вряд ли сможем увидеться раньше января. Я приготовил вам ранний рождественский подарок, — Джеймс протянул через стол нечто в оберточной бумаге. Мистер Клаффин поставил перед парнем чашку с чаем, Элли заняла своё место у ног. — Это книга, — объяснил, когда мужчина сорвал бумагу.