Новое назначение (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 29

— Думаю, следует признать работу губчека удовлетворительной, а товарищу Аксенову объявить благодарность и вручить денежную премию в размере оклада, — предложил товарищ в пиджаке и галстуке.

— Согласен, — кивнул Иван Ксенофонтович. — Только с поправкой — в размере годового оклада. Если месячный — то его на два дня хватит, не больше, а годового — хотя бы на неделю, а то и две. Кто за данное предложение, поднимите руки.

Вся коллегия подняла руки, а я подумал — товарищ Бухарин, тот еще засранец, но он сегодня оказал мне услугу. Спасибо.

Артузов предложил подвести, но я отказался. Хотелось пройтись, чтобы из головы выветрился образ товарища Бухарина и отдохнула ладонь, уставшая сжиматься в кулак. Пройдя метров сто понял, что иду не в сторону Каланчевской площади, а к Большому театру, а точнее — к гостинице «Метрополь». Нет, мне не туда. Еще рано, Наталья на службе. К тому же, ее могли отправить куда-нибудь, она могла переехать на другую квартиру, выйти замуж. Наталья Андреевна ждать меня не обещала, и я не просил. Прошло полгода с момента нашего расставания, у нее собственная жизнь, а мне завтра возвращаться в Архангельск. Так что, не стоит тревожить женщину, а лучше повернуть обратно.

Паровоз на месте, броневагоны никто не спер. Трезвый дежурный бойко доложил:

— Товарищ Аксенов, во время вашего отсутствия происшествий не случилось. Звонил из Малого Совнаркома, какой-то Горбунов, сказал, что заседание переносят на девятнадцатое число, на то же время.

Вот те раз! Но это было еще не все.

— Еще вам звонили, просили перезвонить немедленно. Телефон записан.

— Технический сектор Коминтерна, — услышал я родной голос.

— Наташа... Наталья Андреевна?

— Володька? Где ты? Все там же, на Ярославском вокзале?

— Хочу тебя видеть!

— И я... Жди. Уже бегу.

Глава 15. Патриаршие пруды

Когда Наташа прибежала к бронепоезду, а я метнулся навстречу, успев лишь сказать бойцам, чтобы все шли к черту — и они, и накопившиеся дела, и выступление на Малом Совнаркоме. Надеюсь, товарища Ленина не послал? А мог бы, вгорячах-то чего не скажешь, потом расхлебывай.

Нет, на самом деле все было иначе, а то, о чем сейчас говорил, сделал бы другой человек, но не я — начальник губчека, вместе с которым в командировке находится тридцать с лишним подчиненных, да еще и боевая техника, а все кинуть и убежать вместе с любимой женщиной не имею права. Нет, вначале я распорядился о порядке несения службы, оставил исполнять обязанности старшего по команде оперативника Кузьменко, строго предупредив того о порядке и дисциплине. Назначил бы комиссара Спешилова, но тот так жалобно смотрел на меня, что я оставил Витьку в покое — пусть по Москве с девушкой гуляет. Второго чекиста — Сорокина, определил исправлять обязанности тыловика и интенданта, а сам связался с хозяйственниками на Лубянке, чтобы те временно прикрепили нас к какой-нибудь бане — иначе завшивеет личный состав и, по возможности, отыскали нам хотя бы пять, а лучше десять кусков хозяйственного мыла. Сменного белья и паек не просил, есть свое. Хозяйственник, с которым я разговаривал, велел отправляться в баню, что рядом с вокзалом, но в выдаче мыла отказал — у самих нет, крутитесь как хотите.

Ладно, уже хорошо. «Нарезал» задачу Сорокину — отыскать эту баню, выгнать неорганизованных посетителей и вместе с комвзвода проконтролировать помывку личного состава. Без мыла, разуется, плохо, но хотя бы вода будет. И польза двойная — и вымоются, и личный состав будет при деле.

На Кузьменко и Сорокина у меня свои виды – парни толковые, пусть учатся руководить, я их потом отправлю учиться (куда не знаю, но придумаю), и выращу из них внутри Архчека технический сектор.

И только осознав, что личный состав при деле, начальник смог позволить себе пойти на свидание.

Кого в Москве можно удивить парой, идущей рядом, крепко держащихся за руки? Да никого. Хоть в той столице, хоть в этой.

И пара, по меркам Москвы двадцатого года, вполне ничего. Молодой военный с бородкой и орденом Красного Знамени на груди, рядом с ним красивая женщина, чуть-чуть постарше, одетая скромно, но не бедно. Может быть — муж и жена, встретившиеся после долгой разлуки или, напротив, перед расставанием? А может любовники, решившие погулять. Впрочем, кому какое дело?

Странно, но мне не хотелось брать любимую женщину в охапку и тащить в постель, а хотелось просто идти рядом с ней взявшись за руки, как восьмиклассники. Дети помладше еще стесняются прикасаться друг к другу, а постарше, класса с девятого, ходят в обнимку.

— Куда пойдем? — спросила Наташа.

Я пожал плечами, потому что мне все равно, куда идти рядом с любимой женщиной, но предложил:

— Может, на Патриаршие?

— На Патриаршие? А хоть бы и на Патриаршие.

Я люблю Патриаршие пруды и за их неброскую красоту, и за то, что они олицетворяют для меня одного из самых лучших писателей.

Патриаршие пруды тысяча девятьсот двадцатого года — еще без павильона, без «крыловских» скульптур и без обрамляющих его высоток. И нет «дома со львами», который многие считают старинным зданием, зато с двух сторон стоят каменные храмы с колокольнями.

Жаль, нет скамеечки, на которой сидели Бездомный и Берлиоз, да и самого Михаила Афанасьевича пока нет в Москве. Кстати, где он болтается? Биографии Булгакова, написанной ректором Литинститута, под рукой нет, но Михаил Афанасьевич должен сейчас находиться где-то на Северном Кавказе. Любопытно, а почему автор «Собачьего сердца», «Мастера и Маргариты», успевший послужить и Петлюре (хоть и недолго), и в Добровольческой армии, пусть и на должности военного врача, избежал «фильтрации»? Я бы его месяц-другой подержал в подвале, а потом отправил трудиться по основной специальности. Как-то, неправильно поступили мои коллеги, не по-хозяйски, дозволив ценному специалисту заниматься литературным творчеством. Михаил Афанасьевич, если не ошибаюсь, по специальности венеролог? При нынешнем повальном сифилисе — революционной болезни, очень востребованная специальность. Ну да ладно, пусть себе пишет.

Но коли брать наших талантливых писателей, так не один Булгаков «засветился» у белогвардейцев. Вон, автор «Сын полка», вместе с белеющим «Парусом одиноким» — подпоручик армии Врангеля, затем активный член антибольшевистского подполья. А «Финикийский корабль» и «Спартак», которыми я зачитывался в детстве, кто написал? Ага, начальник «бюро пропаганды» в армии Колчака. Типа — газеты выпускал, прокламации печатал. Знаем мы, что скрывается под такими названиями. И тех, кого выдвигали на Нобелевскую премию — Паустовского с Пришвиным, тоже можно бы примерно наказать. Одного посадить в подвал за службу гетману Скоропадскому, а второго расстрелять за статью о товарище Ленине с красноречивым названием «Убивец!». Впрочем, что с писателей взять? Это, как юродивого обидеть, грех.

Надо будет по возвращении домой дать команду учетно-регистрационному отделу дополнительно выяснять, не имел ли арестант отношения к писательскому труду? А потом дать задержанному гражданину бумагу и карандаш, пусть рассказ напишет. Напишет хороший, смело можно отпускать, плохой — на всякий случай расстрелять. А если кто спросит — типа, почему навязываю свое мнение, может, кому и понравится, отвечаю — потому, что это мое мнение, и мне хочется читать хорошие вещи. Да, на мой вкус.

А еще, помнится, собирался смотаться в Петроград, к Гумилеву. Может, арестовать георгиевского кавалера, пусть посидит под арестом, переживет двадцать первый год, а потом можно и отпустить? Надо придумать, как привязать к Архангельску путешественника по Африке. Или можно ничего не придумывать, а явиться к Николаю Степановичу, арестовать, а то еще проще — дать соответствующий запрос в Петрочека, пусть они его сами и арестуют и этапируют ко мне. А повод можно найти любой. Скажем — раскрыли заговор бывших морских офицеров, пожелавших угнать ледокол из Архангельска в Абиссинию, а Гумилева возвести на тамошний трон как негуса-негести. Потом, разумеется, вышестоящее начальство про все узнает, я получу нахлобучку, зато поэта спасу. Если не забуду, так и сделаю.