Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна. Страница 16

Выложила кристаллы с записями и достала блокнот, куда Лия настрочила историю похождений господина Вольта по злачным местам.

Прежде, чем читать записи Лии, я пролистала свои старые записи и… не поняла ни слова.

Я открыла странички с рассказом проститутки, и текст был вполне понятен. Вернулась назад и увидела только какую-то непонятную наскальную живопись, написанную абсолютно точно моей рукой. Вообще, конечно, стоило раньше подумать о том, как так вышло, что я и речь чужую, даже не иностранную, а иномирную, понимаю, и письменность. Что-то приобрела, что-то потеряла, так что ли? В любом случае, это сейчас и не имело особого значения, хотя и немного угнетало. Я снова открыла записи Лии.

Ворам Вольт был из той породы, что любят абсолютное доминирование. И физическое, и, особенно, моральное. Все его мерзкие игры сводились к тому, чтобы расчеловечить, свести до уровня объекта без свободной воли, причем постепенно, прямо на глазах у жертвы.

Одной из особенностей его заказов было систематичное и принципиальное нарушение заранее оговоренных условий. Ему нравилось отбирать у девушек возможность отказать. Ставить в условия, где у женщины, вроде, есть возможность отказаться от чего-то, и в самый неожиданный момент дать понять, что такой возможности не предусмотрено.

Судя по всему, он был просто помешан на том, чтобы принуждать людей к чему-то, наглядно им демонстрируя, что у него есть эта возможность — принудить. Это были даже не сексуальные предпочтения, а какая-та жизненная позиция. Или детская травма. Даже наверняка. Но у меня это вызывало разве что легкое любопытство — грустная история детства могла бы сделать мою статью еще интереснее!

Да, я была равнодушна к его пристрастиям, они не вызывали у меня праведного негодования, пока не касались меня лично. Но я осталась бы к нему также равнодушна, даже если бы за всем этим крылась самая трагическая на свете история детства. В моих глазах это бы его никак не оправдало — я не видела необходимости как-то оправдывать чье-то желание насадить свою власть.

Хотя такое поверхностное и вульгарное проявление этого желание заставляло меня чуть брезгливо кривиться. Насиловать проституток? Выгонять на улицу стариков? Разве это не жалко?

Он рождал желание щелкнуть его по носу. Поступить с ним также, как поступал он, но сделать это изящно, а не вот так вот.

Половину ночи я переслушивала и перечитывала материалы. Делала наброски статьи, выписывала основные и второстепенные тезисы, подводила к ним аргументы и живописные иллюстрации из собранных историй. Но никак не могла добиться того внутреннего удовлетворения, которое бы говорило мне, что работа, если и не идеально, то хороша.

Я выпила уже две чашки чая, съела все бутерброды и перегрызла половину запасов печенья. Но мысль упорно не шла. Надо было освободить ей дорогу!

Я перестала думать о статье, о Вораме Вольте, о дедушке Луке, о Марте… И пошла за третьей чашкой чая, собираясь выпить ее на крылечке, наслаждаясь ночной прохладой. Надо передохнуть и отвлечься, а то у меня уже глаза замылены.

Я спускалась по лестнице на первый этаж. В одной руке светильник, в другой — пустая кружка. Вообще-то, было немного жутко. Каждый шорох в пустом доме настораживал. Когда я наконец дошла до кухни, то включила все светильники, и, вроде, успокоилась; заварила чаю, нетороплива пошоркала в сторону крыльца. Предусмотрительно захватила с собой покрывало с дивана в гостиной и, закутавшись в него, села на ступеньки и стала сдувать парок над кружкой.

Небо было глубокого темно-кобальтового цвета, такого яркого и глубокого, какого я никогда не видела. И такое близкое-близкое, не то что в мегаполисах. Город спускался вниз, к такой же темной, как и небо, а может даже темнее, глади огромного озера, больше похожего на море без волн.

А к горизонту небо светлело в голубовато-розовый цвет и в такой же цвет от горизонта светлело озеро Нерша. Было тихо, и эта тишина рождала какую-то особую объемность пространству. Каждый звук, даже не громкий, удивлял и немного пугал своей чужеродностью.

Как в городе может быть так тихо? Может это что-то вроде спального района? Когда я лучше узнаю это место, оно перестанет меня так удивлять и восхищать? Надеюсь тогда, что я никогда не узнаю его до конца. Хотя с местными законами познакомиться все же стоило, а то они тоже не прочь иногда удивить в самом грустном смысле этого слова…

Я выдохнула и уронила голову на колени. Ну конечно. Законы! Как можно опустить Восточное Отделение Стражи ниже плинтуса по настоящему красиво, не зная законов? Спасибо тебе, деда Лука, что подкинул мне книжонку с основными законами Империи и Особыми Законными Актами, касающимися Высокого Города. Кажется вторую половину ночи я потрачу на самое скучное чтиво на свете, но чего не сделаешь ради благого дела?..

Я неторопливо поднялась, сладко потянулась, улыбнулась самому красивому небу на свете и потопала наверх — к знаниям!

Так я и просидела ночь над книгой, параллельно делая наброски для статьи. К шести утра начал задаваться рассвет, и я оторвалась от работы. Пошла вниз, за новой порцией чая, а потом неожиданно для самой себя вышла встретить солнышко на крыльцо, все с тем же покрывалом и с той же кружкой. Улеглась на перила, привычно сдула с кружки парок от чая, вдохнула немного морозный утренний воздух. Под ногами клубился жиденький туманчик, на ступеньках было немного сыро. Я смотрела за тем, как просыпается город вслед за солнцем, так же неторопливо.

Зевала я так, что челюсть хрустела, глаза то и дело закрывались, а утренний туман по ногам заползал в голову. Я решила, что стоит пару часов поспать и продолжить работу если не на свежую, то хотя бы на посвежевшую голову.

Я знала, что надолго не засну — когда я начинала сводить всю информацию в один текст, на меня нападала ужасная неудовлетворенность, которая не проходила, пока я не заканчивала работу. Поэтому я преспокойно заползла под одеяло, свернулась там клубочком и провалилась в сон практически моментально. 

Я опять оказалась на обрыве, но уже одна. Время бежало. Бежало облаками, солнцем, луной, сменой времен года, часами на ратуше, и другими часами… я знала, что они установлены на императорском дворце, но видела их почему-то прямо перед собой. Огромные, в бирюзе и золоте, с бегущими как в последний раз стрелками на нескольких циферблатах, они должны были закрывать мне вид на город, но почему-то не закрывали... 

Когда я проснулась, часы показывали полдевятого утра. Я прямо в ночной рубахе, которую мне выделила Ева пошлепала в ванную комнату на втором этаже — и освежиться, и взбодриться перед работой. Долго плескаться не стала, потому что рабочее возбуждение уже гнало меня наверх, к бумагам. Через пару часов я более-менее была удовлетворена результатом, так что закинула текст статьи, бумажку со всеми именами и стопочку со стенограммами записей камушков в сумку, оделась и пошла вниз — завтракать.

На кухне было какое-то оживление: ласковый смех Евы, незнакомые мужские голоса о чем-то спорили, звон тарелок и ложек.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе утро, милая! — улыбнулась Ева и мое и без того хорошее настроение тут же поднялось на пару ступенек.

— Это она?! Она же, да? — вперил в меня глаза какой-то чудик с всклоченной темной шевелюрой в мятой черной рубахе, — какая-то она не женственная…

— Не думаю, что в этом доме еще одна странная девица живет, так что не задавай тупых вопросов. Ну конечно она!— оборвал его чопорного вида молодой мужчина с приглаженной волосок к волоску темными волосами и серьезным, как у Олежи во время запора, взглядом. Оба мужчины были темненькие, худощавые и высокие, с похожими чертами лица — не слишком выразительными, но приятными.

— Шура, знакомься, это Дорик и Борик! — представила мне мужчин Ева, заставив меня фыркнуть от смеха в кулак, а их поморщиться от досады, — Дорик, Борик, знакомьтесь, это Шура!

— Ева, любовь всей моей жизни, — пафосно начал приглаженный Борик, — я же просил не коверкать мое имя в присутствии посторонних! Шура, — повернул он ко мне мгновенно посерьезневший взгляд, — этого Дурика можешь называть как хочешь, а меня зовут Бор.