Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна. Страница 80

Но тяжелые времена были не у отца, а у них. И вера в то, что он исправится, кажется, таяла уже даже у матери. Она заболела. Шарам забросил учебу и все время посвящал заработку денег на хоть сколько-нибудь достойный уход для нее, на лечение. Отец не переставая ныл.

— Ты тут валяешься, а мы на тебя последние деньги тратим! Не стыдно? Ты должна быть благодарна мне, что я тебя терплю. Другой на моем месте давно бы уже ушел к нормальной бабе, ты ведь понимаешь? — возможно, он травил этим ее разум каждый раз, когда Шарама не было дома, а дома его не было почти никогда — деньги-то не с неба падали. Но однажды он вернулся пораньше и услышал сквозь приоткрытую дверь спальни…

Он сначала даже не поверил. Это же его отец. Его отец. Да, он слабовольное существо, да, он не самый благородный мужчина, но… Наверное, детское восхищение все же не до конца к тому моменту выветрилось из головы Шарама, но он не верил, что его отец может говорить это матери. Он тогда дождался, пока отец выйдет на крыльцо, прижал его за шею к стенке и поставил перед фактом. Что тот больше не получит ни копейки. Что либо он устраивается на работу — хоть нужники драить, не переломится! — либо пусть проваливает к Темной из дома. Что он, Шарам, запрещает ему пить. А если увидит, что взял в рот хоть каплю, то вырвет ему печень, если от нее еще что-то осталось.

И, на удивление, отца проняло. Он плакал, просил прощения, спрашивал, почему они его еще терпят, ведь он жалок, ведь такие, как он, рождаются каждый день в каждой подворотне. Они проговорили всю ночь. Отец вылил все оставшееся дома пойло, пообещал исправится… Может он бы и сорвался, может и нет — это уже было не важно. Потому что на утро матери не стало, а на прикроватной тумбочке лежала записка, где она просила простить ее, что она такая бесполезная. Отец пошел за ней.

Шарам не мог, даже спустя столетия, перестать думать о том, что все могло бы сложиться иначе. Что он мог поговорить с отцом раньше. Что он мог переубедить мать. Он ведь чувствовал, знал, что отец слишком слаб, чтобы стоять во главе чего-либо, даже собственной семьи. Почему, ну почему Шарам даже не попытался что-то исправить? Молчал, соглашался, уважал его право рушить свою жизнь, затаскивая на дно и жизни других? Боролся с последствиями, когда надо было обратить внимание на причину?

Он просто трусил. Это же отец. Он старше, умнее. Такие, как он, не чаще раза в столетие рождаются.

Первый Советник пообещал себе, что такое больше не повторится.

С востока, от Императорского  Дворца, по городу прокатил разъяренный рев. Мужчина крепче сжал переплетенные пальцы. Дело сделано. Одной проблемой меньше.

Глава 26. Рыцарь Мечей. Лабиринт Йешшей

Я, наверное, никогда не смогу стать послушной девочкой.

Не вините меня, пожалуйста, я правда пыталась. Я честно уселась на камень, лишь слегка прогретый солнцем, сидела и считала листики в ожидании спасения, кажется, бесконечно. Конечно, вы могли бы сказать: Шура, но ведь тебе и заключение в одиночной камере показалось бесконечным, тогда как на самом деле сидела ты там от силы пару часов! И будете правы. Когда я остаюсь в одиночестве, ну то есть совсем в одиночестве, когда за стенкой никто не храпит, внизу никто не шебуршит на кухне, мое восприятие времени очень сильно искажается…

Например, по моим ощущениям, с места я не двигалась часов шесть: успела подремать, потанцевать, придумать нецензурный стишок про Отца-Дракона, громко его продекламировать раз этак десять. Помечтать. О том, как меня спасает Раш, например.

Проламывая кусты, он появляется передо мной, смотрит на меня глазами, полными слез облегчения:

— Шурочка! Я так тебя искал, так тебя искал!.. Я думал, что потерял тебя навсегда, — он кидается мне в объятия, я ласково глажу его по голове.

— Ну-ну, милый, чего ты плачешь? Все закончилось. Я всегда буду рядом.

Он сжимает меня крепче, продолжая судорожно всхлипывать мне в плечо.

— Обещай, что больше не покинешь меня! Я осознал, что ты любовь всей моей жизни! И... я больше никому не позволю тебя обидеть!

А потом мы займемся страстным энцэ-семнадцать! Нет-нет!.. Энцэ-двадцать один. А потом меня, видимо, все-таки запрут на пяток лет. Да я и сама может запрусь, чего уж там...

Я глупо хихикала, глядя в заросли невидящим взглядом. Жаль, что нельзя передать ему свои фантазии силой мысли — повеселила бы его, а может он бы даже смутился! Боже, как я хочу его засмущать… В любом случае, подняла бы ему настроение, а то он там грустит и волнуется, наверное.

В общем, сидеть я там больше не смогла. Внутренние часы отжигали самбу, взрывая мой мозг. Заросли были такими высокими, что тут, кажется вечно царила полутьма и понять по небу, сколько времени, не представлялось возможным. Даже не так — я смотрела в небо и… не могла понять, сейчас вообще день? Ночь? Вечер? Это пугало. Наверное, чтобы отвлечь себя я и забивала голову всякой дурью.

Это место было, ну… жутковатым. И я не выдержала сидения на месте, и пошла. Куда? Да я даже не знаю. Просто пошла, куда глаза глядят. Даже если честно, побежала вприпрыжку.

Я вот помню, я в детстве немного боялась темноты. Однажды у нас оставалась Олежина мама и, конечно, на ночь она выключила мой ночник, ну потому что нечего электричество попусту тратить. Первые минут десять, растянувшиеся в моем сознании на годы, я стоически терпела. Потом вскочила с кровать и под грохот своего сердца в ушах вот также вприпрыжку побежала к выключателю, шлепнув по нему трясущейся ладонью.

Сейчас ощущения были чем-то схожими, хоть и сильно притупленными. Я старалась не переходить на бег, потому что ежесекундное оборачивание назад подтверждало: за мной никто не гонится. Нет смысла напрягать ноги и легкие. Но нет-нет, да хотелось сорваться на бег. Руки мелко потряхивало, дыхание уже сбилось. Я упорно думала о всякой ерунде, напевала песенки, разговаривала сама с собой.

Еще раз уже привычно обернулась. И завизжала. Нет, за мной не стоял монстр. За мной вообще никого не стояло. Просто… секунду назад сзади была дорога, по которой я шла, и вот уже тупик из все тех же высоченных густых кустов. Я выдохнула, схватилась за сердце, грязно матюкнулась и пошла дальше. Все-то в этом волшебном мире не по-человечески. На глазах выступили слезы.

— Вот ведь дряньство! — зашипела я, — Вы меня запугать решили? Меня?! Думаете, это так просто? Да это даже проще, чем просто! Вам нечем гордиться, ясно?! Меня вообще легко напугать. Да любой алкаш в темном переулке так может! Так что вам нечем гордиться!..

Стало как будто еще на пару тонов темнее, и шуршание листвы было каким-то угрожающим… Страх подгонял в спину, но я с упорством осла еле-еле передвигала ноги. Мне торопиться некуда! Ясно же, как день, что сама я отсюда не выберусь.

— Эх! — я где-то слышала, что если улыбнуться, то и настроение поднимется, так что насилу выдавила из себя кривенький оскал, — Раш, миленький, ну когда же ты меня уже найдешь-то, а?..

Аррирашш летел через дворцовые коридоры, сшибая все, что плохо лежит. Служки, приученные освобождать дорогу, если крылатые господа изволят злиться, схоронились так, будто их вообще здесь никогда не было. Мужчина с грохотом ввалился в приемную Первого Советника и, не обращая внимания на секретаря, вынес дверь кабинета. Пустого кабинета.

— Где он?! — Арши навалился на стол, нависая над секретарем; на губах лежала, будто приклеенная вежливая улыбочка, но кого она могла обмануть, если глаза сверкали бешенством, а голос переливался рычащими нотками?

Господин Нерилл, секретарь Первого Советника, хоть и был напуган, виду не подавал. Стиснул кулаки и, пусть и слегка сипло, но все-таки спокойно, произнес:

— Его Превосходительство отбыл еще утром по приказу Его Величества.

Именно в этот момент, неторопливо отбивая каблуками по паркету, степенно зашел и сам Император.

— Можешь идти, — кинул он господину Нериллу, даже не глядя на него. Мужчина едва заметно выдохнул, глубоко поклонился сначала Его Величеству, потом Его Высочеству и быстро удалился, стараясь не переходить на бег. Он много работал, чтобы занять то место, которое он занимал, и ему вовсе не хотелось зарекомендовать себя слабонервным нытиком.