Соль. Альтераты - Кретова Евгения. Страница 12

– Корабль сквозь неё прошёл, лёг на дно. Как раз на то место, где и находится сейчас. А женщина медленно всплыла на поверхность.

Анна вспомнила, как призрак поднимался из встревоженных вод, сглотнула подкативший комок.

– Как думаешь, кто это может быть?

Парень пожал плечами:

– Воды древние, чего здесь только не может быть. Но это всё, конечно, глюк. Не было этого ничего, – он испытующе взглянул на девушку: та опустила глаза, торопливо кивнула:

– Конечно. Глюк…

Дайвер многозначительно изогнул бровь, но промолчал.

Этой же ночью разразилась гроза.

Молнии метались за горизонтом, заставляя волны испуганно вздрагивать. Анна считала секунды от вспышки до раската:

– Восемь, девять… Двенадцать.

И сжималась, как в ожидании удара. Гроза то удалялась, то приближалась вновь. Пахло сырой полынью, влажной дорожной пылью и солью.

Девушка не выдержала напряжения, села в постели, включила подвешенный к изголовью фонарик.

Согнувшись, протянула руку в поисках бутылки с водой: она наполнила её перед отбоем. Пузатая полуторалитровка оказалась с противоположной стороны. Девушка чертыхнулась, достала бутылку и открутила пластиковую крышку, прижалась пересохшими губами к узкому горлышку, опрокинула вверх дном.

Вода не полилась.

Бутылка под её пальцами хрустнула и затвердела. Пузырьки внутри застыли.

– Что за фигня происходит, – в недоумении бросила она и пригляделась: тонкими серебристыми лучиками от её пальцев расходились ледяные иглы.

– Что за…

Она уставилась на бутылку. Мгновение на осознание того, что жидкость внутри пластика оказалась напрочь заморожена. Бутылка глухо ударилась о земляной пол и… пролилась.

Анна выскочила из палатки, одновременно вжав голову в плечи из-за удара молнии: казалось, он разразился прямо над головой. И снова ослепительная вспышка. Девушка прижалась к тенту.

Вдалеке, у костра, игнорируя приближающуюся непогоду, негромко пели под гитару Боря и Ангелина, молоденькая студентка из Иркутска. Анна бросилась в сторону, к отцовской палатке. Навстречу вышел Олег Иванович, посмотрел сурово:

– Ты чего не спишь? Опять завтра будешь носом клевать, а Дарья Семёновна на тебя жаловаться, – начал он недовольно.

Девушка смотрела только на кружку в его руках.

Подбежала, жадно схватила, заглянула: чай с лимоном. Поднесла к губам.

– Ань, ну что ты, в самом деле, как с похмелья, – отец смотрел озадаченно, нахмурился.

Девушка испуганно заморгала, вернула ему чашку. Археолог почувствовал, как дрожат руки дочери, нахмурился.

– Воды, – прошептала пересохшими губами.

Отец озадаченно махнул за угол свой палатки:

– Ну, у столовой всегда запас питьевой есть, на столе оставляем…

Она не дослушала, ослепленная очередной молнией, метнулась к навесу. Отец проводил её взглядом, медленно направился следом.

Девушка сорвала эмалированную крышку, отбросила в сторону, безотчётно фиксируя, как та с грохотом покатилась под стол. Схватила большую эмалированную кружку, привязанную длинной бечёвкой к ручке ведра. Зачерпнула и тут же жадно поднесла к губам. Тонкую пелену тумана разрывало её сбивчивое дыхание; удар грома за спиной. Вода в кружке промёрзла до дна.

– Не-ет! – крик слился с белой вспышкой, сплёлся с раскатом грома.

Анна схватилась за край ведра, потянула на себя. Тяжёлое, по деревянной поверхности, оно никак не желало сдвигаться с места. Сухие отцовские руки перехватили ведро за ручку, чтобы помочь.

– Анна, ты ведешь себя…

Он не успел пояснить, как именно ведет себя дочь, девушка снова закричала и, не обращая внимание на отца, заглянула в ведро.

Белая вспышка расцвела над ее головой, отразив тонкое лицо со светлыми, словно лунный свет, гладко зачёсанным назад волосами. Синие глаза смотрели отрешённо. Прозрачная поверхность подёрнулась ледяной коркой, хороня отражение.

– Не-е-ет! – неистовым усилием девушка, оттолкнув от себя, перевернула ведро.

Прозрачная жидкость вытекала из него медленно, будто лениво, уходила в траву, впитывалась в изнеженную весенним солнцем землю.

Скворцов обхватил плечи дочери, притянул к себе, чувствуя, какая она каменная, словно ледяная внутри, коря себя за то, что так долго был далеко от неё. Что не нашёл нужных слов тогда, что не может найти сейчас.

Анна билась в его руках. Перекошенный рот, чернильная темнота не узнающих никого глаз: отец был готов поверить в то, что сама ночь оказалась в душе родного ребёнка.

– Господи! Кто-нибудь, помогите, – он второй раз в жизни чувствовал себя растерянно и беспомощно. Первый раз это было, когда увидел жену с другим и она сказала, что полюбила этого другого. Второй раз сейчас. Но сейчас – страшнее. Тогда он склеил свою жизнь, собрал по кусочкам. Сейчас его жизнь задыхается в его руках и смотрит безумными глазами, в которых отражаются когтистые молнии.

Тим устроился во дворе, спрятался в тени виноградной лозы и смотрел на темнеющее небо. Странная девчонка не выходила из головы. За руку схватила – будто током пробило. Глаза у неё, опять же, всегда грустные. На отца как на чужого смотрит, будто ждёт пакости какой. Видимо, не просто там всё.

На горизонте полыхнула молния. Далёкая, даже не подарившая раскат грома. Рядом появилась угловатая, как почти все подростки Светка, присела на крашеный бордюрчик. Тим попробовал не обращать на нее внимания.

– Ты чего прячешься от нас? Мать спрашивает о тебе. Маринка звереет, когда ты так делаешь, – в голосе осуждение и зависть – она так никогда не сможет. Ей некуда спрятаться. Ей даже некуда уйти. Только школа. Но там свои проблемы.

– Что, Бусина? – спросил Тим, не отрываясь от розовых искр на небе.

Сестра помрачнела, промолчала. Тим перевёл на неё взгляд:

– Она опять лезла?

Светка отвернулась, закусив губу, уставилась на цветы.

– Говори, – приказал брат, придвинулся ближе, упёрся острыми локтями в колени, мощные банки бицепсов играли в темноте.

– Портфель порвали.

– Кто конкретно?

– Витька Толстихин, Макс и Ерема. Их Бусина подговорила.

Оля Бусина и Света когда-то дружили не разлей вода. Пока Бусина не втрескалась в мальчика из параллельного. А тот, будь неладен, начал симпатизировать Светке. С тех пор девчонки стали лучшими врагами, Бусина третировала бывшую подругу, не давала прохода. То в компот соль подсыпет, то тетради клеем измажет, то портфель в мальчишеском туалете запрёт. Оскорбления каждый день. Последнее время стала натравливать на Светку пацанов из параллельного класса. Тимофей, только услышав новости «с фронта», подскочил. Сестра вцепилась в руку, прошептала горячо:

– Не смей, не лезь! Они мне прохода тогда совсем не дадут, только разозлишь их. А тебя часто нет рядом. Мне надо самой научиться.

– Так учись! – он зло плюхнулся на своё перевёрнутое ведро.

– Я и учусь, – Светка обиделась, надулась. Когда она обижалась, у неё краснели уши. Он на это обратил внимание сразу, еще когда её кульком принесли из роддома. Он заглянул под ажурный край пеленки и сказал тогда, что она страшная. И крошечная Светка в тот момент обиделась и покраснела ушами. А потом полночи орала. Орала до тех пор, пока он, насмотревшись на измученную мать, не взял сестру на руки. Та глянула на него хмуро, покосилась на серьгу в ухе. А когда он устроил её на руке, затихла, закрыла глазки-миндалины и заснула.

Тим погладил сестру по выцветшей макушке:

– Их трое, а ты одна, какое здесь может быть учение… Приёмы помнишь? – больше всего он боялся, что эти уроды обидят сестру по-серьёзному. И поэтому обучил элементарным приёмам самообороны. Сестра кивнула. – Покажи.

Он встал напротив неё, изобразив нападающего, сделал ловкий выпад с попыткой схватить за руку. Светка проворно подставила предплечье под нужным углом, ещё более проворно вывернула его на себя, заставив ослабить хватку. Крутанулась и с размаху заехала локтём под дых и почти одновременно – босой пяткой по щиколотке. Тим перестал дышать и сложился пополам, понимая, что сестрёнку гады-однокласснички достали не на шутку. В довершение, Светка, дёрнув его беззащитные уши на себя, саданула коленом в пах. Тимофей округлил глаза, захрипел. Из груди словно выпустили весь воздух, в висках пульсировало.