Истина - Хруцкий Эдуард Анатольевич. Страница 3
Значит, вечером начнутся телефонные звонки с пересказом.
И вот, сидя утром на постели, Игорь Бурмин все время вспоминал этот нелепый, злой разговор. И лицо Аллы, и глаза Сергея этого.
Ах, память, ты как болото засасываешь в себя все: и горькое, и прекрасное! А потом воспоминания, как пузыри, поднимаются и лопаются, а иногда горят зыбким, мерцающим огнем, словно болотный газ. Как было бы хорошо нажать кнопку и стереть из памяти все неприятное и стыдное! Ах, как к месту вспомнил в своей повести покойный Юрий Трифонов слова Достоевского, что человеку для счастья нужно столько же счастья, сколько и несчастья!
Конечно, если абстрагироваться от всего и вспомнить слова Горелова, что главное счастье — работа, то все происшедшее за последние два года пустое и ненужное. Не стоящее ни жалости, ни душевных затрат. Но Горелов — счастливый человек, а он — нет. Душевный комфорт для Бурмина был очень важным, без этого работа не шла. И хотя все хвалили, он сам чувствовал, что она не идет, а значит, не получается так, как хочет он.
Игорь Бурмин работал трудно и тяжело. Он не писал романов, его твердой привязанностью стал документ.
Документ для Бурмина был не ограничительными рамками, а возможностью проникновения во время, о котором пишешь. Он так и шел в своей работе от документа к документу, разворачивая перед читателем не выдуманную, а подлинную жизнь.
И сейчас он работал над повестью, он еще не знал, какой по объему она будет, видимо, небольшой, но работа захватила его, как и судьбы людей, живших в далеком сорок третьем… Но горел, горел болотный газ воспоминаний. И снова он видел Албену, чудное курортное место на Черноморском побережье Болгарии. Игорь заканчивал книгу о замечательном болгарском разведчике коммунисте Цвятко Райдонове, и его пригласили в Софию делать о нем телефильм. Он писал сценарий в номере на последнем этаже гостиницы «Елица». Прямо за окнами лежало море. Блестящее под солнцем, беспечное, курортное море. Игорь, глядя на него, думал, что море, как и люди, бывает разным. Он вспоминал то же море, которое он видел с борта рыболовецкого сейнера. Оно не было веселым, оно было морем-тружеником и пахло солью и потом. А здесь оно было веселым. И звало к себе так же, как звал курортный городок, по улицам которого ездил мототрамвай и цокали копыта извозчиков. Трудно было работать в этом скоплении баров, пиццерий, ресторанов и варьете.
Но он работал. До обеда, не больше, а потом с головой окунался в радостную, почти карнавальную жизнь Албены.
Аллу он увидел в ночном ресторане «Пикник Орехате». Сначала увидел знакомую актрису Лену Скурихину, а потом уж ее.
И он сел к ним за стол, и ему были рады. Еще бы — на съемках в Болгарии встретили земляка, и не просто земляка, а коллегу.
Это был чудесный вечер, а потом все вообще стало прекрасным. Они с Аллой уехали в Софию. Съемки закончились, и у нее было свободное время.
Потом была Москва, три месяца счастья и горькое похмелье. Наступившее немедленно.
Игорь отказался от предложенной на телевидении большой работы. Он был занят поиском погибших десантников, жил в сорок третьем, думал об этом времени, писал о нем, и Алла устроила скандал.
Игорь пытался объяснить ей о долге каждого перед историей, говорил, как сложно и трудно ему работать.
— Ты сам строишь мельницы, а потом воюешь с ними, — жестко ответила Алла, — сначала сделай этот фильм, получи деньги и обеспечь нас.
— Тебе не хватает денег?
— Да, не хватает денег. Я купила песцовый жакет, а дубленку уже не могу себе позволить. А какая у нас мебель, стыдно людей позвать. У всех есть видео, а у нас? Если тебе не стыдно ездить на этой машине…
— Меня она устраивает.
— "Москвич" тебя устраивает, только у приличных людей или «Вольво» или «Мерседес».
— Значит, я неприличный.
Игорь вышел из квартиры и хлопнул дверью.
Через несколько дней ему позвонила какая-то дама и сказала, что он должен отдать ей тысячу шестьсот рублей. Алла купила-таки дубленку. Он отдал ей, но предупредил жену, что делает это в последний раз.
— Тогда найди себе другую. Таких женщин, как я, надо содержать соответственно, — ответила зло Алла и уехала демонстрировать покупки в Букуриани.
То же самое сказала ему по телефону ее мать, добавив, что каждый выбирает женщину по средствам.
Потом начались скандалы, ее неприходы домой. А потом он съехал на дачу. Вот и все. А дальше — Сергей, у которого, видимо, есть средства.
Игорь встал, побрился, быстро сварил кофе. Все равно надо работать.
Тем более что он, видимо, нашел разгадку гибели разведгруппы.
Игорь посмотрел на часы. Шесть пятьдесят шесть. Пора. Он вышел на террасу.
Ему мешали кусты орешника. Осторожно, очень осторожно он надломил ветку. Теперь терраса была видна.
Дверь открылась, и на террасу вышел Бурмин. Он хорошо видел его. Очень хорошо.
Бурмин сел, закурил, вставил в каретку машинки чистый лист бумаги. Задумался.
«Думай, думай», — внутренне усмехнулся он и положил ствол пистолета на рогулинку.
Он вел им, совмещая прорез с мушкой, и наконец ее беспощадная точка воткнулась в висок Бурмина.
…И тогда он нажал на спуск…
«Возьми меня с собой…»
Музыка жила в ней сама по себе. И Лиза шла по дорожке вдоль заборов, пританцовывая в такт мелодии.
Утро-то какое! Счастье, а не утро. И ее ждут. Обрадуется ей писатель Бурмин и генерал Архипов, обрадуется и будет пробовать молоко и хвалить Лизу. Хорошо все-таки, что они завели корову. И деньги и людям радость.
Вот она, дача, где живет Бурмин. Калитка отворена. Лиза посмотрела на часы — восемь без семи. Только вот машинка не стучит. Видать, думает.
— Игорь Александрович! — крикнула Лиза. — Молочко пришло.
Она перехватила бидон и зашагала к даче. Поднялась по ступенькам…
Сначала она подумала, что Бурмин спит, лежа на полу, но потом увидела чернеющую лужу и поняла, что это кровь.
— Ты чего Лизавета? — крикнул Архипов.
— Там… — Лиза говорила спокойно, только руки у нее тряслись и побледнела она так, что загар казался наклеенной на лицо прозрачной бумагой.
— Что? — спросил Архипов.
— Убили, — Лиза села.
— Кого? — подошел Михеич.
— Бурмина.
— Стой здесь, — скомандовал Михеичу Архипов, — никого не впускай.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
Они вновь были на службе, вновь перед лицом смерти, а значит, опять стали солдатами.
Архипов пошел к даче, и Михеич видел его прямую спину, и вспомнил, что генерал никогда не наклонялся, когда шел в атаку.
Архипов вернулся сразу.
— Что, товарищ генерал?
— Застрелили. Никого не пускай. Я пошел звонить.
Михеич посмотрел на часы. Восемь девятнадцать. Он закурил и стал, закрыв спиной калитку.
Через двадцать минут у калитки остановился милицейский газик.
Он гнал машину по шоссе, потом свернул на узкую проселочную дорогу.
Вот так, все просто. Нажал на спуск, и точка. Он забрал на даче все, что было нужно. Все. А главное, взял список людей, с которыми говорил Бурмин. Три человека. Значит, еще три раза сделать то же самое. Ничего, он сделает. Война многому учит. А милиция пускай ищет.
Машину затрясло на ухабах. Деньги берут, а дорогу сделать не могут.
Вот они, дачные домики, разбросаны в лесу.
Он подъехал к воротам, вылез из машины, открыл калитку. Огляделся, соседние домики пустые. Они были такими, как и его, — летними.
Пистолет он спрятал в гараже, в тайнике. Потом переоделся. Снял с себя все. Растопил печку, опять пошел в гараж, облил бензином брюки, носки, белье, пиджак, туфли и, завернув их в полиэтиленовые мешки, сунул в печь.
В ее глубине что-то ухнуло, и пламя взялось жарко и яростно. В комнате противно запахло палеными тряпками и резиной.
Он подождал, когда прогорит печка, выгреб пепел и выбросил его на участок.