О чём молчат ведьмы (СИ) - Ульская Сигита. Страница 35

Вскоре они со Стасей, попрощавшись со Старой Ксенией, ушли. По дороге домой Агния просила дочь повлиять на бабушку.

— Только ты её можешь уговорить лечиться. Меня она, как видишь, игнорирует. Она не в себе — хочет домой. Кошмар какой! — ворчала Агния, всплёскивая руками. — В голове не укладывается… Ты должна её уговорить. Обязана! Иначе ты её убьёшь, понимаешь? Если мы пойдём у неё на поводу, то станем убийцами. А я убийцей быть не хочу!

Стася сжалась от ужаса, слушая мать. Её раздирали противоречия. Голову заволокли тревожные, сумеречные мысли. В душе было смятение. Мать была, конечно, права. Но и бабушку она понимала тоже. Девушке казалось, что её разрывает надвое. Сердце Стаси словно полоснули ножом, и оно кровоточило. Ровно посередине.

Дома она отказалась от еды, хотя мать опять долго настаивала, рассказывая о пользе витаминов и регулярного питания. Но в Стасе не было место еде. В ней было столько всего: обрывки мыслей, фразы, диагнозы, какие-то медицинские термины, бабушка, мать… И всё это было щедро перемешано с пеплом страха. Какая тут еда, когда от ужаса леденеют руки?

Стасе захотелось согреться, как в детстве. И она попросила у матери разрешения принять душ. Агния подала ей свежие полотенца и, причитая, проводила до ванной.

Стася зашла в маленькую комнату, отделанную белой плиткой, и с облегчением закрылась.

Она стояла в душевой, прислонившись лбом к холодному запотевшему стеклу и смотрела, как по нему, внезапно меняя траекторию, стекают капли… Стояла не двигаясь, а струи били по спине, притупляя боль и страх. Сначала Стася плакала, но потом успокоилась и смотрела сквозь щель в двери душевой на брошенные на полу ванной комнаты вещи, оттуда шёл холод, и выходить не хотелось. Она чувствовала себя старой и разбитой…

В дверь забарабанила мать:

— Стася, у тебя всё хорошо?

— Да, — глухо ответила дочь.

— Как можно так долго мыться? Ну сколько раз говорить — раз-два и готово. Что ты там вечно торчишь? — недовольно рассуждала Агния, стоя под дверью.

Стася выключила воду и шагнула из кабинки в холодные клубы пара. В мутном зеркале она выглядела как большая ощипанная птица. Девушка провела по нему рукой и увидела своё расстроенное лицо, поникшие плечи и мокрые сосульки волос. Взяла полотенце, пропахшее хлоркой. Только этот едкий строгий запах мать обожала и считала ароматом чистоты. Стася быстро растёрлась и оделась. От надлома внутри она так и не избавилась и напоминала себе остановившиеся часы, ненужные и бесполезные.

Мать позвала её вниз попить чаю. Стася сидела и опять слушала речи Агнии. От каждого её слова рана в душе медленно разъедалась и увеличивалась…

Стася отхлёбывала мелкими глотками жидкость и оглядывала комнату, где всё ей было хорошо знакомо. Она физически чувствовала, что здесь всё пропитано унынием и каждая доска, каждая подушка, впитала в себя этого столько, что не отмыть и не выжать. Стасе самой бесконечно захотелось туда, обратно, в бабушкин дом.

Под однообразный голос матери она прикрыла глаза и почувствовала, что стоит у маяка. У её ног колышется лаванда, ветер гладит её по волосам. И всё просто и понятно. Сердце сжалось от того, что она может потерять этот счастливый мир…

В ту ночь Стасе снились противные вязкие сны, в которых она утопала и не могла выбраться.

С утра она чувствовала себя разбитой и больной. Девушку не обрадовало ни СМС от Стаса, что он приедет вечером её навестить, ни СМС из банка о поступлении первого гонорара из редакции. Сумма была внушительной — в три раза больше зарплаты её матери. Часть денег она сразу перевела Агнии, чтобы та купила себе что-нибудь нужное.

…Стася навестила бабушку, и они снова сидели в аллее за больничным корпусом — там всегда царила тишина. Другие пациенты больше любили ухоженные центральные аллеи. А здесь всё заросло, будто в лесу. Тут была своя жизнь, которая успокаивала: букашки ползали в траве, перепархивали с цветка на цветок бабочки, а на полянке перед их скамейкой собрались, кажется, все местные коты — погреться на солнышке. За ними можно было наблюдать часами — они вальяжно валялись среди травы, иногда переворачиваясь другим бочком к солнцу. А всё из-за резных листьев и бело-розовых цветочных зонтиков валерьяны, которой здесь было видимо-невидимо.

Ксения и внучка просто сидели и молчали, глядя на ленивых разноцветных котов, разлёгшихся вокруг любимых цветов. Стася не знала, что чувствует бабушка, но сама она смотрела на всё отстранённо — ни коты, ни бабочки с цветами не проникали в её душу. Там было темно и уныло, словно в пустом казённом коридоре. Только где-то в глубине этого коридора капала вода. Медленно, неумолимо, как приближающиеся звуки метронома — тихие внутренние Стасины слёзы…

И только когда девушка увидела машину Стаса, её сердце словно ожило и снова заколотилось.

Она бросилась к нему навстречу и увидела, как дрожат от волнения его руки.

Стас повёз Стасю в город, на пристань. Там они спрятались в тихом уютном кафе и глядели на закат. Позже официантка зажгла на их столе свечу в резном подсвечнике, который раскидал на их лица танцующие тени. Им принесли пледы, потому что к вечеру стало прохладно. И всё это было бы даже романтично и крайне уютно, если бы Стас не вытирал Стасе слёзы, слушая печальные речи девушки. Он утешал, обнимал, укачивал её, словно маленькую.

— Да, — подвёл он итог, выслушав, — такова жизнь. Боль и радость всегда рядом. Кто-то рождается, а кто-то в это время умирает… И главное — не сойти от этого с ума. Научиться управлять жизнью. Словно яхтой на волнах. И даже если на море штиль, то это временно. Я уже понял — ничего не бывает совершенного. Если что-то кажется идеальным — это нами выдумано. Кроме тебя, Стася.

— Я тоже неидеальная, — грустно улыбнулась девушка.

— И я, — он обнял её крепче. — Давай держаться вместе, такие неидеальные.

Поцеловав любимую в щёку, Стас вдохнул нежный запах её волос. Касаясь Стаси, он думал, что, может, она и неидеальная, но искренняя, как никто другой. Бесхитростная, открытая, загадочная, полная волшебства и простая одновременно. Стася напоминала ему море, без которого он не мог жить. И тот восторг, какой испытывал, выходя из гавани на яхте, он переживал каждый раз при виде её. Ему нравилось смотреть, как загораются её глаза и сколько в них плещется любви. Подобно тому, как солнце отражается миллионами бликов в каждой волне за бортом, — так и в этой девушке сиял огонь. И всё это пламя принадлежало лишь ему. От этого у него каждый раз захватывало дух.

Проводив Стасю до дома, Станислав с тяжёлым сердцем отпустил её тёплую руку. Ему бы хотелось увезти возлюбленную с собой. И видеть её каждую секунду. Она не навязывалась ему, как другие. Чувствовала, когда его надо оставить в покое, дать подумать. Она не изматывала его ревностью или подозрениями.

Станислав ехал домой и думал о Стасе. Фары его машины пару раз выхватывали весёлых красивых девушек на городских улицах. Некоторые знакомые махали ему. Он улыбался им в ответ, но в голове у него было только его рыжеволосое чудо.

Он вспомнил одну историю…

Однажды, уже после знакомства со Стасей, они плавали с отцом на яхте и бросили якорь у необитаемого острова, который был очень далеко в море. Когда-то тут располагались старые рыбацкие дома, давно заброшенные и обветшалые. Стасу было интересно походить среди развалин. Они бродили с отцом по маленькому островку, разглядывая, как быстро природа затянула раны от пребывания людей. Как вытянулись и расправили кроны деревья на месте бывших домов, от которых кое-где остались только остовы. Дороги заросли малинниками и кустами облепихи. Старые перевёрнутые лодки на берегу разрушились, покрылись бархатным разноцветным мхом и стали пристанищем для множества птиц. Они-то тогда и удивили Стаса больше всего. Птицы подходили к ним близко и брали из их рук корм, касаясь ног белыми крыльями. Шли рядом с ними, оставляя кружевные следы на песке. Отец сказал: «Они не боятся нас, потому что непуганые, не знают людей. И не ощущают от нас опасности…»