Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 45

Глава 17. Просяное зернышко

— Как ты? — нежно отводя от моего лица растрепавшиеся волосы, с тревогой глянул на меня Лева.

Брови и ресницы у него были опалены, на руках пузырились свежие ожоги, но он, как обычно, не жаловался, переживая за меня.

— Да вроде лучше, чем в прошлый раз, — прислушалась я к своим ощущениям, осматривая одежду, которая не только не пострадала, но и во время полета никуда с меня не делась.

— Это потому, что ты полностью обратилась, — пояснил Лева, собирая с моей рубахи и волос перья, совсем не похожие на павлиньи, очень маленькие, но все равно источавшие теплый золотистый свет.

Красноармейцы Сурая и Кочемаса деликатно стояли в сторонке, зато воины из Ярилина городища взирали на меня с суеверным ужасом. Похоже, я им представлялась воплощением какого-то языческого божества. Хотя себя таковым ни разу не считала. Я, конечно, понятия не имела, почему умею оборачиваться жар-птицей и как это вообще работает. Но ведь в Слави случались и не такие чудеса.

К тому же пока существовали проблемы поважнее. И Радослав с Доможиром о них поспешили напомнить.

— Давайте, ребятушки, не тяните! Рубите ему, гаду, головы, пока не очухался! — подступили они к Ивану с Левой, протягивая добрые харалужные клинки.

— Мы бы тоже подсобили, — пояснил за всех воинов Слави Сурай. — Но в наших руках даже мечи из курганов эту каменную чешую, будь она неладна, не берут.

— Да погодите вы рубить! — покачал головой Иван, прислушиваясь к дыханию спящего чудища. — Дайте сначала добыть просяное зернышко. Что если его надо вытащить из глаза именно живого змея?

Забыв о своих ранах, мой брат взирал на рептилию голодным взглядом ученого, получившего возможность прикоснуться к сокровенным тайнам природы. Хотя с точки зрения анатомии и физиологии позвоночных шестиглавый ящер выглядел сущим мутантом, да и вряд ли мог быть соотнесен с каким-либо из описанных видов, его поведение, кинетика, да и сам внешний вид могли помочь при моделировании облика вымерших гигантских рептилий.

— Да какая там жизнь, — махнул рукой Сурай. — Одна видимость. Очередное порождение Нави.

Иван покачал головой, и я подумала, что сомнения брата вызваны не только его извечной любовью ко всем мохнатым, пернатым, чешуйчатым. Хотя змей даже во сне выглядел устрашающе, от него не исходило того характерного запаха гнили, который неизменно распространяли все создания Тьмы. Да и чешуя, напоминавшая плотно пригнанные друг к другу треугольные пластины брони, отливала вороненой сталью без малейших признаков уже знакомой слизи.

— Что ты задумал? — шепотом спросил у друга Лева.

— Пока не знаю, но мне кажется, что тут какая-то ловушка. Уж больно подозрительно царицы настаивали на необходимости его убить.

В полной тишине, нарушаемой только испуганными возгласами, когда кому-то из наших спутников казалось, что змей пошевелился, мы с Левой приподняли брезент, пока Иван осматривал прикрытые складчатыми веками глаза чудовища в поисках зернышка. Радослав торопил нас не просто так. Магия сети держалась не бесконечно, и к концу осмотра змей хотя и вяло, но начал шевелиться.

— Да что ж они там столько возятся? — снова принялся за нытье Доможир.

— Потому что голов у змея целых шесть, — сурово пояснил Атямас. — А ты посчитай, глаз сколько!

— Да это просяное зернышко попробуй еще найди, — охал Радослав.

В это время Иван, издав победный ликующий возглас, добыл то, что искал, и в следующий миг полетел кубарем на землю, в последний момент успев увернуться от удара шипастой морды. Мы с Левой тоже едва сумели отскочить, придавленные слетевшим с чудовища брезентом. Остальные и вовсе бросились врассыпную.

— Говорил же я, надо было сразу головы рубить, а не зернышко искать! — обиженно завывал Радослав, во главе своей сотни улепетывая в сторону леса.

— Улетит теперь и снова за старое примется! — соглашался с товарищем Доможир. — И какой прок от того, что гора растает?!

Но змей улетать даже не пытался, да и не мог. Его тело изгибалось в мучительной судороге. Хвост отчаянно колотил по земле, скованные крылья конвульсивно дергались. От рева, издаваемого шестью головами, закладывало уши. Потом гигантское тело стало на глазах уменьшаться и трансформироваться. Безвозвратно исчезли крылья, куда-то втянулся хвост, каменная чешуя сменилась бледной кожей, головы соединились в одну. Устрашающая морда сделалась человеческим лицом, уродливые когтистые лапы превратились в руки и ноги.

Прошло всего несколько минут, а вместо змея, все еще опутанный сетью, на земле, скрючившись, лежал нагой изможденный человек с очень светлыми волосами и бледным до синевы лицом. Под обломанные ногти забилась грязь, сомкнутые веки покраснели от долгих и безуспешных попыток вытащить из глаза инородный предмет. Грудь неровно и рвано вздымалась.

— Отец!

С возгласом отчаяния и надежды Лева бросился вперед, пытаясь, освободив от сети, привести в чувство и согреть человека, в гибели которого столько лет считал себя виноватым.

Мы с Иваном поспешили на помощь.

— Так он что же, живой? — недоумевала я, методично поддевая узлы иголкой.

Ни ножи, ни даже мечи магическую сеть не брали, а у Левы от волнения так дрожали руки, что он, кажется, больше путал, чем развязывал.

— Пульс прощупывается, дыхание есть, — деловито доложил Иван, расстилая на земле брезент, пока Лева стягивал безрукавку. — Я же сразу сказал, что царицы лукавят!

Доставая из рюкзака термос с чаем, я представила жуткую картину отсеченных змеиных голов, превращающихся в одну человечью, и тоже почувствовала такой озноб, будто это меня опутали ледяной сетью. Хотя царицы и дали дельный совет, ловушка, которую они приготовили, выглядела слишком жестокой.

— Лева, сынок, как же ты вырос!

Голос Михаила Валерьевича, а именно так звали старшего из ныне живых Шатуновых, звучал глухо. Окоченевшие в сети руки плохо слушались. Но разве в такой момент требовались какие-то слова и жесты?

У меня самой комок к горлу подступил, и я поспешила тоже отхлебнуть чаю, жалея, что за спиной сейчас нет сияющих крыльев, способных согреть и отца, и сына.

По-настоящему вызволенный нами пленник Нави пришел в себя только после хорошей бани, еще одной порции обжигающего чая с травами, наваристых щей и фирменного ржаного пирога с рыбой. Одежда Левы висела на нем мешком. Я не очень разбиралась в обмене веществ земных рептилий, но, исходя из собственных воздушных пируэтов, после которых мне тоже захотелось съесть целиком барана или осетра, сделала вывод, что полет — процесс энергозатратный. Не говоря уже о том, что пища Слави не могла по-настоящему долго насыщать того, кто все еще принадлежал к миру живых.

Подслеповато щурясь в попытках сфокусировать и перенастроить зрение, Михаил Валерьевич поминутно подносил к лицу исцарапанные руки, видимо, опасаясь вновь увидеть когтистые лапы доисторического ящера. А еще никак не хотел отпускать от себя возмужавшего в его отсутствие сына.

— Ох, Миша-Миша! — охал Сурай, пока Вера и Аглая хлопотали у стола, наперебой угощая дорогого гостя и не забывая о других участниках охоты. — Говорил я тебе, не стоит за реку Смородину ходить!

— То-то мы в Слави найти его не могли! — качал головой Кочемас.

— Кощей хотел меня убить, — немного придя в себя, пояснил Михаил Валерьевич. — Но духи не позволили. Тогда он их уничтожил, а меня запер в облике чудовища.

— Так что же, получается, ваш родич все это время змеем крылатым летал? — поглаживая рыжую бороду, уточнил неугомонный Радослав.

— А ты счет за убыток предъявить хочешь? — подозрительно глянул на него Атямас. — Или, как это там у вас называют, — виру?

— Да какой там убыток? — примирительно покачал головой Доможир. — Мы разве не понимаем, что надо спрашивать с того, кто заклятье наложил. Причем за каждый год, прожитый в змеиной шкуре.

Я тоже представила эти семнадцать лет, вычеркнутых из жизни. Как еще Левиному отцу удалось сохранить память и здравый рассудок? Впрочем, ответ на этот вопрос он дал сам, когда пояснил, что жил лишь надеждой на освобождение и жаждой мести. В кратких снах, хотя бы мысленно возвращавших его в человеческий облик, он бессильно наблюдал за тем, как бьется бедная жена и как без его поддержки подрастает сын. Но именно их память о нем и помогала Михаилу Валерьевичу ощущать себя человеком.