Никогда_не... (СИ) - Танич Таня. Страница 192

— Ты не знаешь, что делать дальше? Мне кажется, ты уже вполне реализовавшийся человек с сильным влиянием на мнения твоих ровесников.

— И что? Что мне с этого?

…Особенно, когда приезжают такие, как мы, выскочки, и переманивают всю твою аудиторию, вспоминаю я слова из ее дневника. Но не может же это быть единственным из того, что ее волнует. Ее гнев и негодование на несправедливую бесправную жизнь выглядит вполне искренне.

— Тебя не устраивает сила твоего влияния? Мне кажется, она достаточно мощная. Не у каждого взрослого такая есть.

— Да конечно! — фыркает Кристина, раздраженно сдувая с лица цветную прячь волос. — Вот в этом вы все — обесценивание! Токсичные уроды! Что у вас, детки, такого страшного в жизни может быть! Да, Полина Александровна? Так вы думаете?

Странно, и опять повторение еще одной моей мысли. Но с каким-то другим подтекстом, словно через искаженный фильтр — и я не чувствую ни согласия, ни приятия тех вещей, о которых она говорит.

— Нет, Кристина, я не о том. Я о том, что вы боролись с теми, кто вас обижал — и довольно неплохо боролись. Кого вы там в угол загоняли всей толпой — и учителя были, и директора школ, и бывшие вредные одноклассники. Я же видела этот парад победных видео на стене в твоём паблике. У тебя прямо целое социальное движение получилось, не в пример нашему флешмобу. Завтра-послезавтра о нем забудут, а твои акции будут продолжаться. Так что не такая уж ты и жертва. Может быть, всё-таки не тебя, а ты устраивала травлю? И весь мир грызёт тебя совсем не из жестокости, а вполне заслуженно, за твои поступки? Люди просто так не отворачивается, Кристина. Не могут все быть говном, а ты одна — несчастной и непонятой.

Если ее и задели слова о паблике, то она не показывает виду. А, может, и предполагала, что я получила доступ к нему, несмотря на закрытый аккаунт — это несложно в наши дни. Но то, что я так и не увидела в ней несчастную, обиженную судьбой девочку, возмущает ее гораздо больше. В своём сознании она категорично в это верит — сейчас я понимаю это ясно как никогда.

— Да что вы, блядь, говорите, Полина Александровна? Жертва всегда виновата, да? Что умнее, что интереснее, что живет не так, как все придурки здесь? Что в первом классе говорит на двух иностранных, что считает в уме по программе девятого, что видит весь этот пиздеж, что не молчит, когда удобно, поддакивая дуракам? В этом моя вина? В этом? Что такого я могла сделать в семь лет, когда училка при всех назвала меня чучелом? И выставила у доски, чтобы все посмотрели, как одеваться нельзя? А потом отобрала стихи, которые я должна была читать на праздничке какого-то там, блядь, букваря, и отдала их другой девочке — потому что она красивая. А Кристина — перебьется в заднем ряду и даже на общую фотку с классом не попадёт. Потому что ее затолкают хер знает куда и все что будет видно — это кусок ботинка! Или когда меня к доске не хотели вызывать, потому что я спорила, и специально валили на письменных, без всякой возможности обсудить работу? Или когда кто-то что-то украл, разбил, накосячил — кто виноват? Конечно, Кристина! А зачем разбираться? Нет, не слышали такого! А как меня валили, когда на медаль шла? Все старшие классы валили — и всунули таки свое ебаное серебро! Так что бывает, знаете ли, Полина Александровна, когда все вокруг виноваты. Когда воруют у тебя твою жизнь, которую ты должна вести, потому что умнее их всех, и можешь больше! А грамоты, награды и баллы за научные работы получают тупые, но хорошие! За которых эти работы пишут сами же тупые учителя — вот такой вот парадокс. Тогда как ты, которая может их школу на всю страну прославить, заработать им гранты и бонусы — сидишь в углу сычом, потому что никому не нравишься. Вот так вот Полина Александровна. Сюрприз, да? Жертва всегда жертва, а виноваты те, кто ее до этого довёл. А если вы считаете по-другому, значит это виктимлейбинг и вы весьма хуевый защитник прав подростков. Только притворяетесь прогрессивной, а сама — такая же, как и они.

Снова на пару секунд опускаю камеру, чтобы проморгаться и вдохнуть воздуха. Уф-ф, а она оказывается, любит поговорить, любит общаться, любит быть в центре внимания. Крис совсем не такой серый кардинал, как я думала о ней раньше. Понимаю, что с этими качествами в вынужденной изоляции от сверстников ей было еще тяжелее. Но и способность манипулировать, подменять факты в ней еще сильнее, чем я думала.

Что там она сказала — забрали стихи, потому что выглядит странно и отдали другой, более красивой девочке? Интересно. Разовьём эту тему.

— Нет, Кристина, я согласна с тобой. Жертва всегда жертва, а виноват тот, кто довёл ее до края. Скажи, когда у тебя отобрали стихи, их передали Виоле, да?

Вот теперь она настоящая. Теперь она та, кем является — болезненная открытая рана, слегка присыпанная тёмными прелыми листьями. Упоминание Виолы вызывает в ее глазах такую вспышку, на смену которой приходит чёрное отчаяние — мне кажется, из невнятных серо-зелёного-коричневых они становятся темными как сама чернота внутри ее.

— Причём здесь Ви…

Она называет ее так же, как в дневнике. Для нее слишком болезненна эта тема, и время ничего не вылечит. Такую поведенность, какую я видела в ее записях, не стирают ни годы, ни десятки лет.

— При том, что Виола — твоя жертва. И только твоя. Ты можешь мне сколько угодно рассказывать о том, как жизнь к тебе несправедлива, но мне плевать на тебя Кристина. Мне изначально была интересна не ты. Все, что меня волнует и волновало — это то, что случилось с ней в тот вечер, и зачем ты изводила ее. Ведь ты любила ее, Крис. И сейчас любишь. Почему была к ней такой жестокой? Ведь не из-за детской же обиды за стишочек, ну, ей-богу? А?

Я в третий раз опускаю камеру и смотрю на нее, не скрывая больше своих истинных мотивов. И по тому, как на секунду растерянными, потом испуганными, а потом злыми становятся глаза Кристины, как она опускает руки, едва не роняя листок, а потом возвращается в прежнюю стойку, с удивлением понимаю — а вдруг… может?

Вдруг причиной этой трагедии, которая до сих пор кажется мне сплошным клубком противоречий, стала сущая мелочь? Переданный другому детский стишок на линейке и уязвлённое, невероятных размеров самолюбие, которое не зависит от возраста. И у ребёнка умнее, развитее других оно может быть таким, какое не снилось даже очень амбициозным взрослым.

Господи, да неужели все это — на самом деле из-за стишка в первом классе! И все остальное — соперничество, боль, обида, месть и такая неправильная, странная и больная, но все же, любовь выросли на этой банальной почве?

Какая злая ирония, черт побери. Это было бы очень смешно, если бы не было так трагично и дико.

Это осознание настигает меня тут же, не сходя с места, и то, что я вижу перед собой Кристину в этот момент, только усугубляет ситуацию. В ней по-прежнему нет ни капли сочувствия, ни одной из тех, пусть глупых и несвоевременных мыслей, которые взрываются в эту самую минуту у меня в мозгу — неужели так? Неужели человеческая жизнь стоит отобранного стишка в младших классах? Неужели такой маленький камушек, брошенный несправедливо, не вовремя мог превратиться в булыжник и обрушить гору?

Продолжая рассматривать Кристину, чувствую в ответ такой же пытливый, пронизывающий взгляд, кричащий «Чего ты хочешь от меня?» И вижу в ней по-прежнему только одно — беспокойство о себе. Обиду за себя. Уверенность в том, что даже страшные последствия ее действий — всего лишь вина тех, кто обошёлся несправедливо.

Опять же, с ней.

Чувствую, что начинаю задыхаться от такой плотной самозацикленности, полного отсутствия эмпатии, интереса к другим людям — пусть не таким умным, не таким глубоким, не таким продвинутом, но… Людям. Просто людям, самым разным, живым и настоящим, иногда жутко бесячим, иногда делающим глупости, иногда добрым, иногда злым. Но и в половину не таким жестоким, как Крис. Потому что многие из тех, кто делился сегодня со мной не самыми приятными подробностями своей жизни, принимали свои ошибки. Крис же по-прежнему считает, что она права. Что все было справедливо, и единственная жертва — не погибшая в семнадцать лет Виола, шагнувшая из окна в глубокой депрессии, не те взрослые, пусть ошибавшиеся в прошлом, но которых публично выстегали и опозорили перед всем их окружением, включая детей, коллег и родителей, не дав возможности объясниться — а она сама. Только Кристина — единственная жертва вопиющей человеческой несправедливости.