Никогда_не... (СИ) - Танич Таня. Страница 69

— О том, что главное знать правду о себе, — тихо отвечает она. — Кто ты такой на самом деле.

— Правильно. О себе и о своих настоящих чувствах. Надо разрешить себе погоревать — только без ощущения страха и ужаса перед жизнью, а понимая, что случившееся… каким бы оно ни было — оно уже произошло. И поэтому не надо убегать от боли, скрываться от неё, нырять специально в самые весёлые компании. Надо продолжать жить, понимая, что да, происходят ужасные вещи. Но раз они уже произошли — их надо принять и идти дальше. Самое лучшее, что можно сделать сейчас — это не нагнетать ситуацию, не впадать в истерию. А просто… собрать все хорошее и настоящее о Виоле, выяснить, кем она была, сделать что-то, что помогло бы остальным узнать ее получше. Ее настоящую, а не ту, которой она притворялась со всеми своими пьяными подвигами и другими глупостями. Мне бы очень хотелось тоже вложиться в это. В том, чтобы люди помнили ее, а не этот ее безбашенный образ. Но сама я не смогу.

— Почему? — эмоции Эмель хоть и всколыхнулись, но я не вижу у неё желания закрываться. Это уже хорошо. В конце концов, если для того, что я хочу узнать, мне надо было бы слишком сильно пройтись ей по больному, я бы, наверное, отказалась.

— Я совсем не знаю мир Виолы. А мне очень надо его узнать — увидеть, с кем она дружила, с кем общалась, что постила в соцсетях, о чем писала, о чем думала. Чтобы ты помогла мне и показала, где я все это могу найти. И понять, почему она сделала то, что сделала. Я не считаю, что ей следует уходит вот так — напилась и упала. Чтобы все думали, что это такой глупый суицид по пьяни или несчастный случай

— Уже говорят, что это несчастный случай, — опуская глаза Эмель, долго молчит. После чего шмыгает носом и вытирает глаза. — Но я не верю. Я же все видела, теть Поль. Почти как тебя сейчас вижу, видела.

— Ты что, была рядом? — осторожно задаю этот вопрос, понимая, что не могу его не задать.

— Почти, — она берет салфетку из подставки и нервно комкает её. — Я тоже была там, в курилке, откуда она… Ну, в общем, где все случилось. Вместе со всеми была. Нас много было, очень. И то, что пишут о Виолке сейчас… Ну, как так можно? Все же тоже видели…

— А почему так много народу там было? Что все курили, и никто вас не гонял?

— Не, там не сильно много курили. Ну, был кое-кто с сигаретами, но немного. Просто… собрались все самые крутые ребята, как раз такие, знаешь… с кем все хотят дружить. Это самое дальнее место от актового, от училок и родителей, вот туда и набилось народу. Все пили, кто-то на гитаре бренчал. Меня тоже девчонки из одиннадцатого с собой взяли, они ещё на турбазу договаривались поехать всем выпуском. И сказали, что хотят, чтобы я тоже поехала. Говорят, ты классная, у тебя инста прикольная, поехали с нами. Только подружек своих, задроток, не бери.

— Задроток? Почему задроток? — задаю еще один вопрос я, пока мой мозг работает как часы — тик-так, тик-так, готовясь поймать одну главную мысль, которая даст мне направление. Даст ниточку, которую я буду разматывать, пока не дойду до начала этого клубка.

— Ну, у них подписчиков мало, они совсем не популярные. Такие себе… ноунеймы. И одна брекеты носит… — смущенно объясняет Эмель.

— Как странно, — продолжаю подталкивать ее к разговору. — У нас, например, считается, что брекеты — это очень модно.

— Да? Ну, может у вас какие-то красивые брекеты. А Лида железные, самые простые носит, уже два года ее все дразнят. И меня дразнили, когда пластинку носила. Только я уже сняла, а она — нет… И я… Ну…

— Ты согласилась поехать без них, да? — озвучиваю вместо неё то не самое приятное, что не хочется говорить вслух о себе. — Эмель, не надо стесняться. Я бы в твоём возрасте тоже рванула с самыми популярными девчонками, если бы меня позвали с собой.

— А подружки обиделись, — говорит Эмелька, еще ниже пригибая голову.

— Поверь, если бы позвали их, а не тебя, они бы быстро забыли о своих обидах и принципах, — с невесёлой улыбкой проговариваю наиболее вероятный вариант событий. — И что дальше?

— Ну, мы договорились типа. И тут Крис такая говорит — а кто это давал право приглашать на базу кого-то не из выпуска? Ну и пофиг, что у неё инстаграм раскрученный. Легко раскрутить инстаграм, когда тебя какая-то заезжая звездень на понтах снимает. А ты попробуй сам добейся, сам себя раскрути. Ой, теть Поль, ты извини… Ну, это она о тебе так, получается, сказала. Я ж так не думаю, ты знаешь.

— Да знаю, знаю я. Поверь, я смогу спокойно спать, зная, что ваша местная блогерша Кристина считает меня заезжей звезденью на понтах, — с улыбкой успокаиваю ее, отмечая про себя, что местная «нетакая» девочка очень ревнива к чужой славе и популярности. Видимо, хочет быть одной, самой главной «нетакой». Удивительно, как только она жила, учась в одной параллели с Виолой. Хотя, соперничать с признанной звездой ей, наверное, было неинтересно. Для неё это все пыль, шелуха, дешевая попса. А вот популярность в соцсетях и власть над умами, кажется, цепляет Кристину. Не зря же она сразу противопоставила быстрому успеху Эмельки свой — полученный годами и через кропотливый труд.

— Ну, и? И что дальше? — снова мягко подталкиваю Эмель к продолжению рассказа.

— А дальше она и говорит… Ну, Кристина… — по всему чувствуется, что Эмель тяжело подбираться к этой части истории. Тяжело, но необходимо. Точно так же, как совсем недавно, во время нашей съемки, ей нужно было произнести то, что неприятно, то, за что, возможно, она испытывает стыд. Но только не оставлять это внутри себя гниющей и отравляющей невысказанной болью. Только не молчать.

— Так вот… Берет и говорит — а популярный инстаграм еще ничего не значит. И лайков там полно у самовлюблённых мудаков, которые только и могут, что пилить селфачи с утра до вечера. И все. Тупая тусовка, которой только и интересно, что жопы и сиськи. Так ладно б хоть это натуральное было. А так — все пластмассовое, искусственное. И жизнь у них такая же — тупо подделка и фотошоп.

— О, как мило, — не могу удержаться от саркастичного замечания. — Ставить диагноз людям по фоткам соцсети. Это как-то совсем не модно и не прогрессивно. Стиль бабки-сплетницы на лавке: в короткой юбке — значит, проститутка, с татуировкой — значит, сатанистка, заливает фотки в инсту — значит, тупая эгоистка. Что-то Крис тут дала маху. Сама же борется с закостенелостью, а говорит штампами. Нелогично как-то, а, Эмель? — пытаюсь подбодрить Эмельку, которую слова Кристины, все же, задели, и это видно.

— Ну, вот да… — не совсем уверенно отвечает она. — Но, знаешь, теть Поль… Никто в ответ ей не возразил. Те, кто слышал — сделали вид, что не поняли, или просто не захотели продолжать… Кто не слышал — те и дальше о своём… Вот такая она, Крис. Ее вроде и не особо любят, но и редко спорят почему-то. Видимо, боятся в ее паблик попасть. Боятся, что опозорит, как когда-то Виолу…

— Постой-постой. А те самые позорные фото в ее паблике, что ли, были? — наклоняюсь вперёд, понимая, что была неправа, так быстро сбросив со счетов неуклюжую, нескладную, стеснительную и зажатую на первый взгляд Крис.

Это еще лет десять назад ей бы ничего не светило в плане влияния в коллективе подростков. Теперь же популярность в реальной жизни часто уступает силе влияния в интернете. И для того, чтобы иметь вес среди сверстников, можно больше не быть самой яркой, самой красивой, самой запоминающейся. Можно просто быть Крис. Сделать себя самой. Привлечь к себе внимание в сети. И слова поперёк тебе не скажет даже самая популярная компания в школе. Потому что…а мало ли? Никому не захочется попасть под удар админу большого паблика, который и хейтеров может навести, и на весь интернет ославить.

Вот они, реалии нового времени, о которых мы часто забываем, делая выводы.

— Да, у Кристины в паблике весь этот скандал с Виолкиными фото был, — утвердительно кивает Эмель, все ещё не поднимая глаза. — Было время, когда все даже думали, что это Крис сфоткала Виолку… То есть, Виолу, — поправляет сама себя она, видимо, думая, что говорить о погибшей в таком тоне нельзя — и это царапает меня неожиданно сильно. Уж лучше бы Эмель продолжала говорить так, как раньше. В этой милой фамильярности было больше жизни, больше естественности. Теперь же полное имя — Виола, — звучит так, как будто уже выбито на могильной плите. Торжественно и пафосно. И окончательно подчёркивая, что девочка мертва, и сколько ни выясняй, что случилось, ее не вернёшь.