Волшебство для короля - Худ Дэниел. Страница 36

Буря, и не одна – сотни, тысячи бурь ярились в магической толще. Лайам то взлетал вверх в мощных потоках горячего воздуха, то, обрастая инеем, несся к земле. Он был не в состоянии думать: его швыряло взад и вперед, от смерча к смерчу, трепало, плющило и кувыркало, хлестало дождем и градом, и все это – в малые доли мгновения. Каждый вдох имел иной привкус, гортань то обжигало, то леденило, но чаще всего в рот и легкие вливался озон.

Грохот стоял жуткий, он перегружал перепонки, каждая плеть гигантского сгустка энергий ревела на собственный лад. Что-то вокруг непрестанно ухало, бормотало, гремело и завывало. Уши болели от нескончаемых перепадов давления, частая смена вибраций вызвала резь в животе.

Измученный, измочаленный, почти лишившийся чувств, Лайам летел по широкой спирали к основанию ножки большого гриба, шляпкой которого являлась платформа. Наконец он завис в воздухе, ровно на ту долю мгновения, чтобы успеть это осознать, – и затем камнем вошел во что-то сырое и плотное.

Очередной смерч? Лайам разинул рот, подавился водой и, отчаянно трепыхаясь, устремился вверх, к световому пятну – в поисках животворного вдоха. Вдохнуть он сумел, но воздух не желал его принимать, он давил на плечи и голову, затискивая ныряльщика в глубину. Каким-то краем сознания Лайам сообразил, что угодил в водоем, на который ложится платформа, и что воздушную массу над ним прессуют нисходящие вихри опадающего грозового столпа.

Сверху давило, снизу тянуло. Сапоги стали гирями, шерсть плаща превратилась в свинец.

Лайам ушел под воду, ломая неподатливую застежку. Освободившись от верхнего одеяния, он вновь вынырнул и жадно вдохнул. Вдали мелькнул край водоема – черная полоска между воздухом и водой. Беглец рванулся туда, но сапоги влекли на дно, ему пришлось стряхнуть их и сбросить.

Но и без обуви плыть было почти невозможно. Лайам терял силы, борясь с мощью незримой гигантской ладони, равнодушно пытавшейся его утопить. Он так напрягался, что растерял весь страх.

Его руки ударились обо что-то. Лайам вскрикнул и наглотался воды, не сразу сообразив, что натолкнулся на прибрежную мель. Он подтянулся выше, лег на дно животом и по-пластунски пополз вперед, подталкивая себя коленями и босыми ступнями. Глубина мелкого места не превышала нескольких дюймов, но верховой воздушный поток не давал ему поднять головы. Неестественно вывернув шею, чтобы иметь возможность дышать, Лайам все полз и полз, тупо удивляясь тому, что давление не ослабевает.

А потом чьи-то руки подхватили его под мышки и выдернули на берег.

«Мастер, вставай!»

– Мать Милосердная! Малый спасся лишь чудом!

– Как же он умудрился свалиться?

– И с такой высоты!

Кто это говорит? Лайам закашлялся, в горле его забулькало. Он с усилием повернулся и лег на живот, чтобы извергнуть воду из желудка и легких. Когда приступ рвоты закончился, те же руки помогли ему сесть.

«Мастер, здесь скоро появится лейтенант!»

– Фануил? – выдавил из себя Лайам и разлепил веки. Голова не держалась на шее и норовила упасть на грудь.

Ответом был радостный хохот нескольких глоток.

– Ты гляди, разговаривает!

Лайам жестами показал, что хочет встать. Его подняли, помогли устоять на ватных ногах.

– Полегче, братишка! – сказал человек, на чье плечо он опирался, – продубленный морем и солнцем крепыш в ярком платке. – После такой передряги не худо передохнуть! Ну и летел ты, я тебе доложу!

«Мастер, немедленно уходи!»

Серьги в ушах, татуировки, грубые безрукавки, короткие парусиновые штаны. Спасителей было шестеро, и все шестеро скалили зубы.

– Моряки? – выдохнул Лайам, и окружающие утвердительно закивали.

– Моряки-моряки, – сказал тот, что в платке. – С «Тигра», из Каэр-Урдоха. Только что прибыли, а Рейф тут бывал. Он-то и потянул нас глянуть на Лестницу.

– Вот уж не думал, что мы увидим такое, – пробормотал Рейф, и моряки разом загомонили, обсуждая детали случившегося. Лайам потряс головой и огляделся. Пока все вроде бы складывалось неплохо. Моряки оттащили его к скалам – подальше от грозового столпа. Причальная площадка Парящей Лестницы находилась на другой стороне водоема. Он поднял глаза и увидел платформу, висящую футах в ста над поверхностью моря.

«Мастер, ты можешь идти?»

– Я в порядке, – ответил Лайам, хотя ноги его тряслись, а голова шла кругом.

– Ты жив, – заметил яркий платок. – Об остальном же, приятель, я бы судить остерегся.

«С той стороны бегут миротворцы. Я задержу их, а ты уходи, если сможешь».

– Я постараюсь.

Моряки обменялись удивленными взглядами. Лайам, увидев это, полез за кошельком.

– Все хорошо, – сказал он и осекся: его пробрала внезапная дрожь. Зубы клацнули. Стиснув челюсти, Лайам негнущимися пальцами стал развязывать кошелек. – Спасибо, друзья. Мне надо идти.

– Куда ты такой пойдешь? – возразил один из матросов.

Справившись наконец с мокрым узлом, Лайам заглянул внутрь кожаного мешочка, оценил его скудное содержимое и застонал, вспомнив о векселях, ставших добычей взбаламученной вихрем пучины.

– У тебя и обувки-то нет! – заметил Рейф.

Два золотых, горсточка серебра и пригоршня медяков. Выудив из кошелька три серебряные монетки, Лайам протянул их соседу в платке.

– Видишь ли, брат, мне с миротворцами встречаться нельзя, если ты понимаешь, о чем я.

Моряки ухмыльнулись.

– С ищейками то есть? Тогда убери это, – сказал яркий платок, указывая на серебро. – Отдай ему свои башмаки, Вивиль!

Моряк, к которому он обратился, сбросил свои деревянные сабо с готовностью человека, которому привычнее ходить босиком. Лайам, засуетившись, вставил в них ноги.

– Беги, друг, – продолжал платок. – С ищейками мы разберемся.

Глаза беглеца увлажнились. Он нервно вздохнул и вложил серебро в руку разутого парня.

– Это за башмаки. Вы – славные люди. Еще раз спасибо, друзья.

«Мастер!»

– Все, ухожу! – Лайам поклонился своим спасителям и затрусил, прихрамывая, к ближайшему переулку.

После распадков и башен Торквея Беллоу-сити казался уродливо-плоским. Его неказистые каменные и кирпичные здания в массе своей не насчитывали более двух этажей. К тому же все они выглядели странно нагими, ибо плющ, густо укутывавший стены верхнего города, не рос на пропитанных морской солью камнях.

Но Лайаму все здесь было по сердцу. Истрепанный, мокрый, дрожащий, в чужих, чересчур больших башмаках он, тем не менее, во весь рот улыбался, он знал, что Эльдайн сойдет с Лестницы лишь через десять минут. Миротворцев с нижней площадки Фануил усыпил, а десять минут – это целая вечность!

Улицы порта кишели народом. Дюжие грузчики степенно вздымали над головами тюки, ящики, сундуки; носильщики в ярких фартуках катили перед собой тачки, набитые всяческой кладью. Деловитые клерки с канцелярскими сумочками и перьями за ушами приценивались на бегу к пирожкам, их бесцеремонно задевали татуированными плечами праздношатающиеся моряки (наколки у некоторых заползали даже на щеки). Впрочем, скандальная корабельная братия почтительно уступала дорогу прилично одетым чиновникам и купцам. Кое-кто из разноголосо гомонящего люда косился на Лайама, но в основном до него никому не было дела. Идет себе человек в мокрой одежде – и пусть. Беглеца же подобное равнодушие окружающих не только не задевало, а приводило, напротив, в полный восторг. Туман в его голове потихоньку развеивался, он начинал задаваться вопросами, что ему делать теперь.

Прежде всего – переодеться в сухое! С моря тянуло холодом, зубы продрогшего путника мелко стучали. Потом – найти убежище. В кошельке, конечно, достаточно денег, чтобы купить рубашку, куртку, штаны, но ведь ему еще надо отправить письмо Катилине! «И поесть, непременно поесть!» Наспех проглоченная наверху горячая булка – не еда, а сколько берут гонцы за услугу, Лайам не знал.

«Мне нужны деньги! Их надо как-нибудь раздобыть!» Он машинально взялся за пояс, нащупал пустые ножны и выругался. «Нельзя же срезать кошельки без ножа!»