Волшебство для короля - Худ Дэниел. Страница 43
Вор негромко присвистнул, словно дивясь наглости чужака, впрочем, его новое восклицание показало, что это не так.
– Вот тебе на! Известная вывеска! С памфлетной танцульки! Эй, брат, некто твою вывеску знает!
– Откуда… – выдохнул было Лайам, но тут же осекся. «Откуда ему меня знать?» Ответ был очевиден, что подтвердила (хотя и с заминкой) мысленная расшифровка услышанного. «Вывеска» – это лицо, «танцулька» – виселица, но почему «памфлетная»? На память пришел Памфлетный бульвар, где толкутся ученики магов. Ведь это они размножают портреты разыскиваемых преступников, а столбы с перекладиной, к которой крепятся прокламации, и впрямь походят на виселицу! Лайам поморщился и мысленно еще раз проклял каменную уродку вкупе с ее остроумным нововведением.
– Дох, – сказал вор довольным и куда более самоуверенным тоном. – Некто засек твою вывеску с баклагой пса магнуса. Шахматы шуршат за тобой.
«Магнус» значит главный, «пес» – это сыщик. Главный сыщик в Торквее – Уорден, а «шахматы» – ее миротворцы, одетые в клетчатые туники.
Вор явно приободрился и обнаглел. «Надо его осадить». Лайам холодно усмехнулся.
– Мои трубы слышны и в белом, и в черном.
(Слава о нем идет громкая – как среди добропорядочных жителей королевства, так и в преступных кругах.) Он демонстративно покосился на Фануила.
– Моя вита – морте, мой модус – зеленый. (Он профессиональный убийца и работает с помощью магии.)
Абориген несколько скис. Лайам надменно прищурился.
– Хочешь, чтобы твое погоняло звучало в моих концертах?
(Хочет ли вор приплюсовать свое имя к списку жертв заезжего декламатора?)
– Да не, брат, ты че? – вскинулся вор, устрашенный такой перспективой.
– Погоняло?
– Склизкий Цинна.
– Некто – Ренфорд, – смягчаясь, представился Лайам. Все равно его имя указано на афишке. – Каркнешь о моей баклаге Банкиру?
Помощь! Ему нужна помощь. Люди, которые прикроют его, когда он встретится с человеком от Катилины. Хорошо бы вообще повернуть дело так, чтобы кто-то пошел туда вместо него. «Если тебя узнали в такой темноте, то что будет днем? Когда солнце встанет, ни шарф, ни шляпа тебе не помогут».
– Ну?
– Что в баклаге-то, брат?
– Она слишком тесная. Пить могут двое – некто и принцепс.
Цинна покачал головой.
– Некто и принцепс? Не раньше чем декламаторов пригласят к королю.
То есть никогда.
– Банкир с чужаками не пьет.
Храпящий детина зашевелился. Фануил выгнул спину и зашипел. Лежащий затих. Цинна гулко сглотнул.
«Спасибо, малыш!»
– Каркни ему о моих концертах, и он согласится.
Требовать встречи с самим Банкиром, конечно же, непомерная наглость, однако лихость и самоуверенность в цене у воров.
– Каркни ему обо мне, Склизкий Цинна, не то…
Фануил вновь зашипел, и вор сдался.
– Дох, дох! Как скажешь, Ренфорд. Некто летит к Банкиру.
– Моменто?
– Дох, моменто! – Лайам кивнул.
– Заметано. Свети своего двойника.
Цинна потряс напарника за плечо. Тот застонал и с трудом поднялся на ноги, очумело крутя головой.
– Брат, мы моменто смываемся. Будь золотым. (Молчи.)
Разбуженный вор что-то буркнул, но вслух ничего не сказал, только потер голову и коротко глянул на незнакомца. Он был высок и широкоплеч.
– Эй, брат, твоя куртка, – сказал Лайам, переходя на обычный язык, ибо не помнил, как у воров называются носильные вещи. – Она мне нравится. Может, махнемся? Даю за нее свой плащ.
– Тьма великая, что он городит? – возмутился детина, но Цинна знаком заставил его замолчать. Вор был против обмена, однако взволнованный вид партнера и зубы ощерившегося дракончика явились вескими аргументами в пользу предложенной сделки. Детина снял куртку и стал с недоверием встряхивать плащ, очевидно пытаясь найти в нем изъян.
– Летите к Банкиру, – приказным тоном сказал Лайам, надевая «обновку». Та жутко воняла потом, а рукава едва прикрывали запястья. – Я буду ждать в кабаке, где вы меня засекли.
– Дох, брат. В «Паре обжор». – Цинна потянул приятеля за руку – ему явно хотелось поскорее уйти. – Не беспокойся, все будет чисто!
– Дох, – сказал Лайам. – Не вздумай вилять. Ваши вывески я срисовал, а мой помощник за вами присмотрит.
«Проследи за ними, малыш!»
Фануил, во время обмена спрыгнувший к ногам своего господина, взмыл в воздух и, нарочито шумно работая крыльями, завис над головами воров. Те шарахнулись в стороны, потом развернулись и, боязливо оглядываясь, зашагали по переулку.
«Мастер, разумно ли это?»
Лайам медленно брел к облюбованному им кабачку, размышляя о том же.
«Не уверен».
Впрочем, он привык доверять своим неожиданным озарениям. Если Банкир согласится войти в дело, его положение сильно улучшится.
«Я смогу спокойно посиживать где-нибудь, хотя бы на том же складе, пока все не кончится. Молодчики гильдии сработают лучше меня». Гораздо лучше – торквейские воры славятся по всему королевству. Даже если и Катилина окажется заговорщиком, они найдут способ его обойти. «Бьюсь об заклад, любой из них без особого напряжения способен бросить реликвию королю на колени и целехоньким выбраться из дворца! На такие штучки столичные воры куда как горазды!»
Горазды – да, и все-таки они – воры. Надеяться на них можно, но доверять им – нельзя. В преступных карадах царит железная дисциплина, однако вовсе не потому, что их члены отличаются прирожденной любовью к порядку. Гильдию цементирует страх. Склизкого Цинну Лайаму удалось запугать, но Банкира не запугаешь. «Моя вита – морте! Боги, ты просто шут!»
Значит, порядочность – побоку, угрозами ничего не добьешься, остаются… деньги. Можно пообещать им хороший куш. Очень хороший. Если все выйдет как надо, возможно, он даже сумеет выполнить свое обещание. А возможно, и не сумеет. Это все писано вилами по воде.
Лайам подошел к «Паре обжор» и прислонился к стене – чуть в стороне от пятна фонарного света. Ежась на холодном ветру, он решил, что попробовать все-таки стоит.
«Пусть все идет как идет, Фануил. Если получится – хорошо. Если нет – я ничего не теряю. Цинна все равно уже знает, кто я такой».
«Я могу убить Цинну. И его напарника тоже».
Лайам уронил челюсть.
«Ты это серьезно?»
«Они тебя видели, они знают, кто ты. Они могут навести на твой след миротворцев!»
В рассуждениях малыша был резон. По спине Лайама побежали мурашки.
«Нет. Я запрещаю. Нет».
Последовала длительная пауза.
«Как скажешь, мастер».
Дверь кабачка распахнулась. Вместе с клубом горячего дымного воздуха на улицу вывалились двое гуляк. Они покосились на Лайама, но без особого интереса. Он проводил пьянчуг взглядом, пряча лицо в складках шарфа. И с горечью подумал о том, что мера эта никчемна. Ведь Цинна узнал его без труда. «Ночью, в плаще, в надвинутой шляпе!»
Конечно, воры приглядываются к рисункам, вывешиваемым властями, куда внимательнее, чем кто-либо еще, однако это ничего не меняет. Сегодня, пока Лайам спал, сотни людей подходили к «танцулькам», рассматривали портрет новоявленного убийцы, запоминали черты… «Завтра, когда ты выйдешь на улицу, вокруг тебя соберется толпа…»
Так что Цинна с товарищем не составляли проблемы. Как ни крути, а его лицо уже известно всему городу, и этого – увы! – не изменишь.
«Значит, следует измениться тебе самому!» Лайам глубоко вздохнул, попробовал надуть щеки, потом потрогал щетину на подбородке. Через секунду он кисло хмыкнул. «Неделька-другая – и борода, конечно же, отрастет. Ты станешь неузнаваем, но к тому времени короля не будет в живых!» Тьма побери эту изобретательную Уорден! Человек может переменить многое – одежду, привычки, стиль жизни, – но перекроить собственную физиономию ему не дано!
Дверь кабака распахнулась снова, на этот раз – с большим шумом, ибо кабатчик вытолкал из заведения двоих юнцов. Тех самых, чьи черепа обрабатывали татуировщики. Бедняги грохнулись на мостовую, что-то бессвязно бормоча. Голова одного казалась окровавленной – но то были всего лишь чернила. Черные капли ползли по щекам, на носу паренька красовались темные пятна.